Номонган: Тактические боевые действия советских и японских войск, 1939 - Эдвард Дри

Первые стычки

В апреле 1939 г. командование Квантунской Армии сформулировало новую оперативную директиву под названием «Принципы урегулирования спорных вопросов по советско–маньчжурской границе». Позже в том же месяце командир Квантунской Армии генерал Уэда Кенкити объяснил эти новые принципы на совещании с командирами корпусов[8]. С этого времени, согласно оперативной директиве № 1488, подразделения Квантунской Армии могли предотвращать эскалацию пограничных инцидентов решительными действиями против советских нарушителей границы. Тем же приказом японским войскам давались полномочия входить на советскую или монгольскую территорию, если это требовалось для выполнения поставленных задач. В таких случаях всех убитых и раненых японских солдат следовало забрать с поля боя и, вместе с убитыми и пленными вражескими солдатами, доставить на территорию Маньчжоу — Го. От командиров на местах ожидались решительные действия («агрессивное патрулирование»), и в случаях, когда граница была определена неточно, командиры имели право сами принимать решение о ее переходе[9]. Командиры дивизий Японской Императорской Армии, ответственные за охрану определенных участков длинной и неточно определенной границы были наделены весьма широкими полномочиями, и ожидалось, что они будут эти полномочия использовать.

11 мая, спустя две недели после вступления в силу новой директивы, около 70–80 монгольских кавалеристов, вооруженных легкими и тяжелыми пулеметами, пересекли реку Халха и оказались на территории, считавшейся маньчжурской, в поисках пастбища и воды для своих лошадей. Поблизости от деревни Номонган они напали на небольшую группу маньчжурских пограничников. На помощь пограничникам подошли подразделения маньчжурской пехоты численностью до батальона. Маньчжуры контратаковали и отбросили монгольский отряд обратно за реку Халха. Монголы при отступлении оставили на поле боя пять убитых, четыре лошади и значительное количество стрелкового оружия и боеприпасов к нему.

На следующий день отряд монгольских солдат примерно той же численности перешел границу к юго–западу от Номонгана. Контратака маньчжурских подразделений, предпринятая 13 мая, на этот раз успеха не имела. Так начался конфликт, которые японцы назвали Номонганским инцидентом, а Советы — сражением у Халхин — Гола[10].

Для генерал–лейтенанта Комацубара Мититаро, командира 23‑й пехотной дивизии, расположенной в Хайларе, в чьей зоне ответственности произошел инцидент, последняя пограничная стычка показалась вполне типичной. Он считал, что быстрое применение достаточных сил позволит быстро решить инцидент. Первые донесения, сильно преувеличенные, сообщали, что границу нарушили около 700 монгольских солдат. Комацубара приказал выдвинуться в район инцидента силам быстрого реагирования, сформированным из разведывательных подразделений 23‑й дивизии (одна кавалерийская рота, одна рота тяжелых бронеавтомобилей и штабное подразделение — всего 593 человека) и 1‑го батальона 64‑го пехотного полка (за исключением двух рот) на автомобилях (около 100 машин) с взводом 37‑мм скорострельных пушек[11].

Японские штабные офицеры с трудом даже смогли найти Номонган на своих оперативных картах, и, казалось, не было оснований полагать, что для решения незначительного инцидента могут понадобиться еще какие–либо дополнительные силы. Офицеры и солдаты 23‑й дивизии после долгих месяцев учений были полностью уверены в своей подготовке и тактике, и с нетерпением ожидали возможности применить полученные навыки в бою.

Генерал–лейтенант Комацубара Мититаро, командир 23‑й пехотной дивизии Японской Императорской Армии

23‑я дивизия была относительно новым соединением, она была сформирована в июле 1938 г. и месяц спустя направлена в Маньчжурию для боевой подготовки. Большинство ее военнослужащих рядового и унтер–офицерского состава были солдатами первого или второго года службы, призванными из южных японских городов (Кумамото, Фукуока, Хиросима и Оита). Солдаты, призванные из этих районов, традиционно считались хорошими бойцами, особенно в наступательных операциях. Императорский Генеральный Штаб первоначально намеревался использовать 23‑ю дивизию для гарнизонной службы в оккупированных районах Китая. Однако, приняв во внимание требование о дополнительном усилении Квантунской Армии, Генштаб направил новую дивизию для обороны провинции Хэйлунцзян в северо–западном Маньчжоу — Го[12]. Несмотря на качество ее бойцов, штаб Квантунской Армии считал дивизию недостаточно подготовленной для противостояния главной — советской — угрозе.

Боевые подразделения дивизии трехполкового состава (каковой являлась 23‑я) включали в себя одну пехотную бригаду, в состав которой входили три пехотных полка. Кадровые дивизии Квантунской Армии, сформированные до 1937 г. (такие как 7‑я пехотная дивизия, к которой относился и 2‑й батальон 28‑го пехотного полка) были четырехполковыми и включали в себя две бригады по два пехотных полка, в каждом полку — три батальона. В трехполковой дивизии по штату было 12 000 чел., а в четырехполковой — 15 000. Кроме того, в трехполковых дивизиях было недостаточно артиллерии для боя с советскими дивизиями первой линии. Например, в 23‑й дивизии было только 65 орудий, в том числе семнадцать 37‑мм скорострельных пушек. Для сравнения, в 7‑й дивизии было шестнадцать 37‑мм пушек и 64 орудия других типов[13].

Оружие и доктрина

В командовании Японской Императорской Армии уже более 10 лет шли дискуссии, следует ли принимать трехполковую структуру дивизии как основную. Решающим фактором в пользу принятия трехполковой дивизии стало более быстрое увеличение числа дивизий в армии. В противном случае, при сохранении четырехполкового состава дивизий, Япония стала бы испытывать нехватку ресурсов и средств военного бюджета для дальнейшего увеличения армии. Формировать дивизии трехполкового состава было экономически более целесообразно. Реорганизация армии в 1936 г. путем принятия трехполкового состава дивизий позволила сформировать шесть новых пехотных дивизий из ресурсов, полученных за счет сокращения семнадцати уже имевшихся дивизий. Деньги, сэкономленные на формировании этих новых дивизий, были потрачены на развитие бронетанковых войск и ВВС. В ходе операций на китайском фронте так же подтвердилось, что «облегченные» дивизии предпочтительнее, так как китайские националисты использовали бронетехнику редко и неэффективно, а у китайских коммунистов бронетехники вовсе не было.

В обоих типах дивизий в японской армии наименьшим боевым подразделением, способным к проведению независимых операций, являлся батальон[14]. Оптимально батальон состоял из группы управления, четырех стрелковых рот (в каждой 194 чел.), роты тяжелого оружия (8 тяжелых пулеметов калибра 7,7 мм) и батальонного артиллерийского взвода (две 70‑мм гаубицы), предназначенного для поддержки наступающей пехоты и уничтожения пулеметных гнезд противника. Каждая рота включала в себя три стрелковых взвода, а каждый взвод состоял из трех стрелковых отделений. Стрелковое отделение состояло из 11 стрелков, вооруженных винтовками, и расчета легкого 6,5‑мм пулемета. Отделение тяжелого оружие включало в себя 11 стрелков и трех гранатометчиков, вооруженных 50‑мм гранатометами (которые часто неправильно называют «коленными минометами»). Однако в батальоне отсутствовала организация штаба, и батальонный командир с его адъютантом должны были лично координировать все функции штаба — по материально–техническому обеспечению, управлению, разведке и связи.

Оптимально личный состав батальона насчитывал около 1000 человек, но во 2‑м батальоне 28‑го полка ко времени сражения у Номонгана насчитывалось около 80 % штатной численности[15].

Войска Квантунской Армии, будь то кадровые дивизии, как 7‑я, или недавно сформированные, как 23‑я, большую часть времени своей службы в Маньчжурии занимались напряженной боевой подготовкой, готовясь к боям с Красной Армией. Подготовка солдат 7‑й дивизии концентрировалась на боевых действиях пехоты, рукопашном бое, отработке тактики боя пехоты в противовес тактике общевойскового боя, и развитии высокого боевого духа. В последнем внимание акцентировалось на уверенности в победе, верности и патриотической преданности долгу, военной традиции и духе боевого товарищества. Все это было предпосылкой для воспитания наступательного духа в каждом солдате[16].

Во всех японских уставах и наставлениях по боевой подготовке пехоты с 1909 до 1945 г. подчеркивалась особая важность наступления. Новое смертоносное оружие Русско — Японской войны и огромные потери японской армии обусловили необходимость разработки новых принципов ведения боевых действий, в соответствии с которыми пехотинец продолжал бы сражаться даже после того, как все его товарищи были убиты или ранены. Разработанный с учетом уроков той войны устав 1909 г. подчеркивал необходимость воспитания у личного состава всей японской армии моральных факторов, таких, как вера солдата в неизбежную победу и неослабевающий наступательный дух[17]. Эта опора на нематериальные факторы требовала от каждого солдата еще более высокого боевого духа и наступательного порыва, основанного на фанатичном патриотизме и духе боевого товарищества. Боевому духу, уже находившемуся на весьма высоком уровне во время Русско — Японской войны, впоследствии стало придаваться такое подчеркнутое значение, что японские командиры стали полагаться на эти «нематериальные факторы», чтобы компенсировать материальные и технологические недостатки. Эти принципы распространились в японской армии до такой степени, что к 1932 г. командирам дивизий рекомендовалось даже в случае, если противник неизбежно вынуждает перейти к обороне, всегда искать возможность «перейти в наступление и нанести противнику решительный удар»[18].