Беатрисса - Юрий Медведев

4

Я, Беатриса, воплощение интуиции и расчета, не смогла, однако, и помыслить, что дальнейшие события сложатся столь диковинно. На третий день после прилета Данилевского, утром, когда он знакомился с ботаническим садом, к нему подошла одна из колонисток. - Спасибо, капитан, что вернули "Сварог" на Землю, - сказала она. - Меня зовут Екатерина... Скажите, после стольких лет анабиоза... какими они стали?.. Капитан понюхал цветок саррацении пурпурной и отвечал: - Точно такими, как до анабиоза. Холод приостанавливает жизнедеятельность. Для них восьмилетний сон пролетел, как для нас с вами одна ночь. - И никаких нарушений в психике? - Что и подтвердили медики. - И у Олега Сильвестрова все хорошо? - У третьего помощника штурмана? Все в норме. Весел. Кудряв. Быстроглаз. Непредсказуем, как все Водолеи. Чем-то похож на меня в молодости. Он выступал свидетелем на процессе в Сенате. Но от обвинений в мой адрес воздержался, не в пример кое-кому из экипажа... Почему вы интересуетесь Сильвестровым? Знакомый? Она присела на розовую скамейку, закусила губу, выдохнула: - Сын. - И заплакала. Данилевский сел рядом с нею. Несколько раз у него непроизвольно дернулось плечо. После долгого молчания заговорил: - Простите меня, Катерина. Тогда должен объяснить поподробней. Клянусь, у меня не было злого умысла - угонять "Сварог". Это произошло неожиданно для меня самого... Вы, вероятно, кое-что знаете о том новогоднем штурме Ликерии десантом с Земли, когда большая часть нападавших, наводивших так называемый конституционный порядок, была уничтожена - из-за бездарных генералов, из-за предателей в Сенате и в правительстве. Десантники, уцелевшие в том аду, попали в плен, среди них и мой сын, Антон. Я долго его искал, слал запросы во все инстанции. Бесполезно. - Но все же нашли? - участливо спросила она. - В конце концов, отыскал. Помните, в ту пору торговали из-под полы видеокассетами со зверствами ликерийцев над землянами: показательные расстрелы, отрубание рук и голов, сдирание кожи с живых. На одной из таких пленок однажды мелькнуло лицо Антона - так мне показалось. Нет-нет, его не пытали и не расстреливали. Лента называлась "Чаша Возмездия", там мой сын или тот, кто был похож на него, маялся в каком-то странном загоне из стекла. Знаете, Катерина, как я поступил? - Показали пленку в Сенате? - Э-э, там все было продано и предано. Слишком много крыс разжирело в ту пору на военных поставках. Действовать можно было лишь на свой страх и риск. Отрастив усы и бороду, переодевшись ликерийцем и притворившись то ли немым, то ли контуженным, я тайно прилетел на Ликерию. И спустя месяц отыскал-таки сына. - Выкупили? - Представьте себе загон с футбольное поле. Стены высотою в четыре метра - из прозрачного стекла, пол тоже стеклянный. Выше трибуны, как на стадионе. Ликерийцы называли загон "Чашей Возмездия". А в загоне - тысячи пленников-землян. Со следами пыток и увечий: кто с выколотыми глазами, кто с отрезанными ушами, кто со вздувшимися струпьями вместо кожи - сожгли, гады, сигаретами. Там были и старики, и женщины, даже дети - в рубище, в рванье, а то и обнаженные. Многие сидели на стеклянном загаженном полу, так они ослабли, но даже лечь было негде из-за тесноты. Мертвых не убирали, некоторые из них вздулись. А сверху, на трибунах, бесновались ликерийцы. Швыряли в загон огрызки яблок, кукурузы, обглоданные кости, палки, камни. Лили из ведер нечистоты, нефть. Смрад. Грязь. Стоны землян. Сытое гоготание победителей. - Боже мой, такое невозможно вынести, - простонала Екатерина. - Какое зверство! - И увидел я моего Антона... Изъязвленного... Окровавленного. Левою рукой он поддерживал вконец обессиленного паренька, а правую протягивал к трибунам и повторял разбитыми губами: "Будьте прокляты! Будьте прокляты! Будьте прокляты!" Должно быть, изуверов озлобили, наконец, эти проклятия, и несколько выстрелов с трибуны прекратили мучения сына. Екатерина содрогнулась. - Да как же вы такое вынесли? - Вынес. Но за несколько часов поседел... Тогда-то я поклялся Антону и его собратьям - отомстить. И вскоре хладнокровно расстрелял Ликерию. Другой возможности, как пустить в ход лазерные орудия "Сварога", у меня не было. Чтобы экипаж не стал соучастником моей мести, я всех сначала усыпил газом, а затем погрузил в анабиоз. - И зная весь этот ужас с "Чашей Возмездия", Сенат вас не оправдал? - Ничего я Сенату не рассказывал - ни о сыне, ни о "Чаше Возмездия". Сборище плутократов, надменных кретинов и зажравшихся свиней. Это для Беатрисы, самовлюбленной надзирательницы, Сенат - пуп Земли, только и знает меня поучать, встряхивая своими локонами. - Тут Данилевский сделал суровое лицо и заговорил измененным высоким голосом: "Я, Беатриса, запрещаю вам оценивать действия Сената... Я, Беатриса, запрещаю прибегать к крепким выражениям... Я, Беатриса, я, Беатриса..."

5

- Я, Беатриса, к вам нагрянул без предупреждения, потому что в колонии случилось отвратительное ЧП. - Дан Берсенев, в прошлом сверхзнаменитый генетик, был непривычно взъерошен и встревожен. - Но сначала, умоляю, выдайте мне бутылочку джина. Знаю, знаю, вылакал все за этот месяц, умоляю, зачтите следующим, не то сердце разорвется на куски! - Правою рукою, где на среднем пальце блестел золотой перстень, он начал массировать себе грудь, отдуваясь. Не знаю, почему я позволяла этому рыхлому говоруну общаться со мною столь фамильярно - быть может, из уважения к его уму: другого такого аналитика и быстросчетчика не было среди колонистов... Для начала преподнесла ему бокал джина с тоником, затем повторила. Руки у генетика тряслись. - Какое чрезвычайное происшествие? - спросила я, наконец. - Представьте себе: эта стервозница, эта тварь - ушла от меня! И к кому? К паршивому капитанишке "Сварога", злодею из злодеев, подлейшему убийце и негодяю! - Прикусите язычок, Даниил Берсенев! Вы переходите границы приличий, позволяя себе сквернословить. - Извините, Беатриса, - промямлил он. - Чему возмущаетесь? В колонии вольные нравы. Полная свобода выбора партнера. Вы против свободы? - Эту замарашку я сделал доктором наук... Без меня она бы кухарничала у какого-нибудь инженеришки-ублюдка... ах, извините, вырвалось... - Между прочим, несостоявшаяся кухарка добровольно последовала за вами на Корону. Убедив всех членов Сената разрешить ей скрасить ваше пожизненное изгнание. И заметьте: она ни в чем не обвинялась, и в деле вашем постыдном вообще не фигурировала. Не правда ли? - Я прикончу изменницу. И его, мерзавца, - как-то уж очень спокойно провозгласил генетик. - Полагаете, после этого Сенат не пригвоздит вас к очищению грехов в пламени радунита? Тело, распавшееся на атомы, ох как трудно воссоздать, а тем паче оживить. Чудес не бывает, как вы любите выражаться. Берсенев весь обмяк, поник. Чем еще, кроме третьего бокала джина с тоником, могла скрасить его горе я, Беатриса... Пора было прощаться с генетиком. Но я сочла нужным сделать ему внушение. - При любых обстоятельствах, Дан, старайтесь судить других - как себя самого. Это избавит от многих неприятностей. - Неприятностей? Да я их без счета схлопотал от злодейки-судьбы. Барахтаюсь по горло в зловонной жиже бытия, - уныло ответствовал ученый. - И еще совет: не будьте столь категоричны. Кому-кому, но уж не вам аттестовать капитана "Сварога" как злодея, убийцу и негодяя. - Я доверяю приговору Сената Планетарной Безопасности... - Похвально. Однако вспомним и другой приговор Сената. Ученому-генетику, который в лаборатории на острове Ямайка при невыясненных обстоятельствах соединил гены свиньи, крысы и человека. Родившиеся мутанты - их называли крысвичи, или чексы - вырвались на волю и загрызли чуть ли полмиллиона островитян. Сам же горе-экспериментатор едва спасся на вертолете Красного Креста. Берсенев поставил на стол пустой бокал и сказал устало: - Клянусь, Беатриса, в этой трагедии я не повинен. Чист, как стеклышко. Лишь теперь осознаю: то была месть небес. - Кому? - Мне. - За что? - За непомерное честолюбие. За желание пожимать руки президентам, раздавать интервью и задирать нос перед коллегами. Такого от Берсенева я не ожидала. - Что-то не похоже на вас, склонного, скорее, к замкнутой жизни. Добровольно покинули Оксфорд, почти десять лет провели затворником на Ямайке... - Счастливейшие годы, счастливейшие... Все мои главные открытия... Одна из лучших лабораторий мира. Эх, Ямайка! До Северной и Южной Америк - рукой подать, рядом Куба, Антильские и Багамские острова. А природа! Да еще шесть веков назад старик Колумб назвал Ямайку обителью блаженства. Правда, в сезон дождей - это май-июнь и ноябрь-декабрь - ливни, как из ведра, но остальное время - райский уголок. Именно здесь я узнал однажды, что схлопотал премию Авиценны, многие считают ее престижней Нобелевской. Два миллиона долларов, прием в Вашингтоне у президента, - кто не мечтает о такой удаче... Помню, улетать в Вашингтон должен был утром 12 сентября. А накануне, ближе к вечеру, оседлал свой джип и поехал на этюды - по лесной паршивой дороге, к высохшему озеру. Там скалы - как стадо окаменевших динозавров... Сижу, стало быть, на стульчике раскладном, малюю пейзаж. И представьте, Беатриса, провожая взглядом стаю каких-то синекрылых птичек, задрал я свою, тогда еще кудрявую голову, - и остолбенел. Надо мною объявилась нежданно-негаданно здоровенная башня, вроде Эйфелевой, но не из металла, а из оранжево-серебристых молний. Не успел опомниться, а уж материализовалось внутри этой иллюминированной великанши эдакое колесико, ободочек - в поперечнике с римский Колизей. Колесо показалось мне раскаленным до белизны, а внутри его чуть дымилась спиральная туманность: фиолетово-молочная, с завихрениями и переливающимися огоньками звезд. В общем, планетарий при дневном свете. И рушится планетарий прямо на меня. И я вырубаюсь, будто током высокого напряжения ужаленный. Очнулся. В ушах гудит, голова раскалывается. Под куполом моего планетария - тьма-тьмущая. Лишь внизу, по замкнутому кольцу, полоса тусклого света. Фосфоресцирующий забор для одинокого лауреата... Что делать? Побрел к забору. Он оказался гладким и холодноватым овалом вышиною с трехэтажный дом. Двинулся вдоль забора, как зверек в круглой клетке, и вообразите, Беатриса, подхожу к разлому. Будто лайнер океанский переломлен надвое, а на срезе торчат трубы, коммуникации, колеса, рычаги. Разлом в ширину был метров пять. Я покумекал - вдруг облучусь? - но рискнул-таки и шагнул в проход. Пробираюсь в полутьме, съежившись от страха, уже и Луну заметил вроде бы в просвете впереди. Глядь - мертвое тело. И не просто мертвец, а разрезанный надвое - от плеча до пояса. Как ударом меча. Да таким лютым ударом, что половинки раскидало к противоположным стенам разлома. Решил миновать мертвеца посередине, от одной фразы волосы встают дыбом, верно, Беатриса? Внезапно та половина, что с головою, открывает глаза и начинает бубнить, как заведенная: "Ты должен меня спасти... Ты должен меня спасти..." Я опять остолбеневаю, глядя на говорящего покойника. "Попытаюсь, - отвечаю, - помочь, любой врач дает клятву спасать жизнь человека". - "Я не человек, - изрекает рассеченный надвое. - Белковоподобный самовоспроизводящийся автомат. Из других миров и времен". Прямо так и заявил, Беатриса. "Чудесно, - говорю, - за последние полвека мы, земляне, избалованы визитами небожителей, правда, спасать никого не приходилось". Попросил он для начала соединить его расчлененный организм. Ухватился я за нижнюю половину (он был в эластичном комбинезоне и высоких сапогах) и поволок к верхней, удивляясь легкости плоти. На срезе она была бескровной, мраморно-белой, а внутри - вместо сердца, легких, кишок и прочей требухи фосфоресцировали загадочные кристаллы, трубки, колбочки, соединенные попарно шарики. Вскоре разглядел и лицо пришельца: удлиненные скулы, благородной лепки лоб. Особенно выделялись глаза - непомерно большие, как бы гипнотизирующие. А голову венчал прозрачный изящный колпак, в нем роился туман, испещренный синеватыми блестками, будто там томился в неволе заколдованный свод ночных небес. "Теперь проследуй в навигаторскую, сказал небожитель, когда тело было соединено. - Задействуй под центральным экраном вторую плату справа в нижнем ряду, как укажет стрелка. Больше ничего не трогай". Тут возникла в воздухе светящаяся зеленоватая стрела и пошел я вслед за нею... Скажу одно: достаточно было взглянуть на плавающие в пространстве навигаторской разноцветные трехметровые кристаллы, чтобы убедиться: к Земле-матушке колесообразный корабль не имеет отношения. Когда же вернулся, выполнив наказ, пришелец сказал: "Запомни, я на вашей планете - не по своей воле. Мой светолет потерпел аварию в гравитационном вихревороте и оказался отброшенным в прошлое на полторы тысячи лет. Не беспокойся, вреда не принесу. Когда спасешь меня окончательно, я устраню эти незначительные повреждения, - он указал на разлом, - и отбуду в свои миры и времена. Если пожелаешь, и тебя приглашаю с собою, - награда за помощь в беде". Я поблагодарил небожителя из далекого будущего и поинтересовался, что означает окончательное спасение. Оказалось, я должен был на протяжении 34 часов время от времени задействовать определенные приборы в навигаторской. "Теперь отключусь на тридцать семь минут, - сказал он. - И воссоединюсь с самим собою - адаптационно-регуляторным тридцатимиллиардновариантным автоматом. Надеюсь, ты не покинешь меня и выполнишь третий закон вселенского содружества, который гласит: "Разумный, спаси разумное". И пришелец закрыл глаза. Я выбрался из трубы, увидел земные звезды, Луну, черную стену леса неподалеку. Посмотрел на часы: около четырех утра. До отлета в Вашингтон оставалось меньше пяти часов, да еще дорога по ночному лесу съест не меньше часа... Не стану лгать, что я долго терзался, как поступить. Если бы речь шла о человеке, я, естественно, пренебрег бы приемом в Белом доме. Но жертвовать славой и престижем ради какой-то белковоподобной говорящей куклы?.. Она и без меня, небось, самовоспроизведется, подумалось мне, пусть не за 34 часа, а за 100, какое имеет значение... Завел джип и уехал. Берсенев замолчал. - Занятное приключение, - с трудом вымолвила я. - Хотите чаю? Он по-прежнему молчал, блуждая где-то в лабиринте своего прошлого. Наконец, заговорил: - На Ямайку вернулся через месяц - уже с мировою славой. И опять наведался к окаменевшим динозаврам. В полной уверенности, что пришелец давно помахал землянам ручкой. И что же обнаружил на месте огромного корабля? Полуразвалившийся остов. Бурый, трухлявый. Осыпающийся при малейшем прикосновении, как пепел. На том месте, где я оставил пришельца, виднелась горка тлена. Зато кругом разросся какой-то невиданный ползучий кустарник с шипами и жирными листьями, его ветви пронизывали останки корабля. А когда кончился в декабре сезон дождей - вообще не осталось следов. Никаких. Стена кустарника соединилась со стеною леса, словно так было со времен Адама и Евы... Ну а потом эта история с чексами, которая отняла у меня и славу, и свободу. Хотя как генетик я ни в чем не повинен, ибо только в безумии можно было затеять такой опыт. - Кто же тогда повинен? - вырвалось у меня. - Уверен, это месть автомата-пришельца. Или тех, кто за ним стоит в иных мирах. - И кто за ним стоит, по-вашему? - Космобоги, создатели пришельца... Хотя нет, не они. Боги, как вы любите выражаться, Беатриса, не наказывают дважды. - А вы думаете, что наказаны дважды? - Сначала явились, как из преисподней, чексы. Теперь небеса отняли у меня Екатерину... Да неужели так уж виноват пред небесами я, Беатриса?