Кайнокъ - Юрий Козлов

Она провела ладонью под носом, показалось, при этом отрицательно качнула головой. Ответила неторопливо и тихо:

— Что ж тут мудреного… Это вам любой скажет.

— А вы лично? Вы помните кого-нибудь?

Подумав немного, она снова провела рукой по лицу. Назвала фамилию, приблизительное время — начало тридцатых, — место падения. Оно не совпадало с местом падения Ударцева, даже было не в той стороне, но Кречетова интересовала лишь возможность такой нелепости. Сам факт.

— Он погиб? — спросил Пирогов осторожно.

— Да, там было очень высоко… Или перед войной… Депутат сельсовета…

— Вот даже как? — Кречетов вынул из среднего ящика стола четыре чистых листа бумаги, протянул Долговой. — Коротко напишите. Или напечатайте. В двух экземплярах… Тот и другой случай.

Она вышла в приемную. Капитан встал, открыл ключом металлический ящик-сейф, заглянул внутрь. Там лежали бланки, штемпельная подушка, печать, винтовочный патрон, бледно-желтый с блестящей, почти белой острой головкой — пулей. Кречетов машинально переставил его с места на место, но Пирогова заинтересовала необычная светлая расцветка.

«Кайнокъ» — увидел он на казенной части гильзы, и был удивлен еще больше: никогда раньше он не слышал о такой маркировке.

— Что она означает?

— Черт их упомнит! — ответил капитан. — В гражданскую войну тут этого добра было выше головы. Французские, английские, японские.

— Но это русский патрон.

— А русский, так что? В святцы его?

В нижнем отделении сейфа стояла распечатанная, начатая бутылка водки. Кречетов поднял ее против лампочки, оглядел, вернул на место. Подумал, прикрыл дверцу и лишь теперь снял фуражку, со шлепком бросил на стол. Сказал Пирогову:

— Шилом моря не нагреть… Нет здесь ничего. Ни одной зацепки. Ни намека на гейм[2]. Кстати, — встряхнулся он. — Чьи овцы истоптали дорогу?

— Вчера и сегодня с утра колхоз инвентаризацию скота проводил. Выборочное взвешивание. Потом перегнал две отары на новые пастбища.

— Вчера? А неделю тому не было ничего такого?

— Нет. Это можно подтвердить справками. Но я знаю точно, что не было.

— А в Покровке? В Кочснсве?

— За вчера не поручусь. Неделю назад — не было. Иначе в райисполкоме получили бы отчеты.

— Логично. Но тогда получается — и с этой стороны не прискребешься. Каков же вывод? Глупый случай?

— Но куда-то он все-таки спешил.

— А если к марэске[3]? Почему бы нет? Парень крепкий, видный, свободный… Последнее время он в Покровку наведывался не раз. Мне это точно известно. Представляешь, какой анекдот мы ему в биографию слепим?.. А несуразица… С кем она не случается. Тот депутат, — Кречетов кивнул на дверь, за которой слышались неровные, приглушенные щелчки пишущей машинки, — тот депутат мужик был местный, привычный к узким, вертлявым дорогам, с детства, поди, в седле могался по кручам. А однажды не рассчитал… Ударцев, насколько я информирован, не был жокеем. Да и наездник — по служебной нужде.

Пирогову вдруг показалось, что несравненно более опытный капитан и сам-то не очень верит себе. Нелепость случая тоже требовала надежных доказательств. А их не было, и Кречетов, развивая мысль о несчастном случае, очень хочет, чтобы Пирогов поверил в нее как в собственную. Но Корней все еще находился в подавленном состоянии, мысли его прыгали, как кузнечики в разные стороны, сталкивались в полете и высекали, будто искры, беспомощные, крикливые «что да почему». Не глубже. И потому, почувствовав на миг неуверенность в рассуждениях Кречетова, он тут же забыл о ней.

— Оформляй протокол осмотра местности, — закончил капитан. — Приложи схему дороги, данные промера — ширины, радиуса поворота… Приложи свидетельства. — Кивнул на дверь, за которой продолжала стучать машинка. — Неплохо бы продублировать их за другими подписями. Лучше, чтоб кто-то прибавил еще случай… Я составлю рапорт и заключение…

Глава третья

На другой день после полудня нагрянул в Ржанец заместитель начальника УНКВД подполковник Лукьяненко, выслушал Кречетова, Пирогова, полистал папку с документами расследования обстоятельств трагедии, долго, точно так и сяк складывая буквы, глядел на заключение: несчастный случай. Отложив наконец бумаги, он справился, когда похороны, и, услышав, что все к тому готово, вызвался принять участие в них.

На кладбище собрался народ. Кроме представителей соворганов, милиции, на «могилки» сошлись старики и старушки, много ребятишек — больше пацаны, но ближе к старушкам, тише и незаметней, со взрослой грустью в глазах стояли и девочки. Для большинства пришедших проводить его, Михаил был далекий малознакомый человек: многие видели его раз-другой на улице, кое-кто боялся его наглаженной формы и насупленного, вечно недовольного вида. Но если в жизни сложен и часто непостижим человек, то в смерти все мы равны, и непонятное вчера становится ясным и просит человеческого сострадания.

Взобравшись на кучу каменистой сыпучей земли, Лукьяненко сказал короткую речь, дважды подчеркнув в ней, что органы понесли большую потерю, что Михаил был очень перспективным работником и где-то в «кадрах» уже ходили бумаги на повышение его в должности… Заместитель предрика тоже говорил искренне и взволнованно. Потом шестеро рабочих подвели под гроб длинные скрученные жгутами льняные полотенца, подняли Ударцева над ямой и, покачивая, медленно стали опускать в узкий земной створ.

Пирогов потупился, чтоб не видеть этого тяжелого момента, скомандовал девчатам. Грянул… Нет, не грянул, а прокатился неровный залп. Второй… Третий… Клацнули затворы вновь, и чистый молодой голос ойкнул искренне, должно быть, от неумения обращаться с винтовкой легко.

После похорон Лукьяненко, Кречетов, Пирогов заняли кабинет Ударцева. Лукьяненко, как бы подбадривая удрученного Корнея, подтолкнул его перед собой, усадил за рабочий стол, сам сел сбоку — перекрыл путь к отступлению.

— Не будем терять дорогое военное время, — сказал, положив на угол стола фуражку. — Я привоз приказ о твоем назначении.

— Как-ком назначении?

— Временно на место Ударцева.

Пирогов вскочил, словно ища помощи, уставился на Кречетова.

— Товарищ подполковник, я совсем недавно в… органах. У меня нет опыта. Я еще с районом толком не ознакомился. С людьми.

— Приказ подписан начальником управления, — сказал Лукьяненко. — Все!

Потом они ходили втроем в исполком, райком партии. Лукьяненко представил Пирогова в новой должности. Предрик Паутов, круглолицый, внешне простоватый мужичок, долго разглядывал Корнея Павловича, точно раздумывая, чего бы с него снять немедленно, пока он не освоился, не набрал силу. Похоже, так и не найдя ничего ценного, вздохнул, спросил, не скрывая смысла вопроса:

— Значит, один в двух кабинетах? При нашей-то бедности в площади.

Секретарь райкома Непчинов высказал Лукьяненко и всему управлению в его лице соболезнование, ругал горные дороги и сами горы — дремучие, неразведанные в глубину от единственного тракта дальше его обочин, вспомнил сходную историю, бывшую лет пять или шесть назад на той же дороге, только чуть дальше… Лукьяненко, внимательно слушая, нацелил указательный палец на Пирогова — мотай на ус. Случай, рассказанный к слову, не был описан и подшит в папку с материалами об Ударцеве… Еще раз выразив сочувствие, тем самым покончив с первой частью, Непчинов неловко — грешно промолчать — поздравил Пирогова с новой должностью.

— Что касается опыта, будем помогать, — закончил доверительно. — Не стесняйтесь спрашивать. Не стыдитесь задавать вопросы.

В сумерках, проводив Лукьяненко и Кречетова в область, Корней Павлович прошел в свой новый кабинет, облокотился о стол, прикрыл глаза ладонью, чтоб кабинетная обстановка не отвлекала, задумался.

Он все еще не мог принять безоговорочно смерть Ударцева, хотя сам видел тело на склоне горы, присутствовал на похоронах. Молодое сознание протестовало против бессмыслицы случая, против того, что именуется смертью вообще.

Что случилось на том повороте? Не может быть, чтоб так просто… Не должно так быть…

Куда он все-таки торопился?

Грустно, но он, начрайотдела милиции, первый заместитель, ничего-то не знает о своем недавнем начальнике. Даже куда он отправился в тот роковой день.

А почему не знает — этого просто не объяснишь. Да и не поймешь сразу. Но факт остается фактом: за месяц с небольшим они встречались всего несколько раз. Было ощущение, что Ударцев избегает заместителя. Сначала Пирогов решил, что его начальник обыкновенный индюк. Однако в управлении да и девчата-милиционеры считали Ударцева знающим, опытным работником. «На войне его можно пускать вперед вместо миноискателя». Пирогов выслушивал, но оставался уверенным, что нюх сыщика еще не определяет остальных человеческих достоинств.