Тибетский лабиринт (новая версия) - Константин Жемер

– Один архат говаривал: оглянитесь, и покажется пройденное – непроходимым.

– Слишком неопределенно для несущего учение Благословенного, – продолжил кривляться Яков. – Буддизм – это почти наука. И я, право, ожидал от вас почти научных доводов.

– А встретился с мистическими сказками помешанных фанатиков? – в фальшивом ужасе всплеснул руками лама, в свою очередь переняв у гостя привычку кривляться.

– А встретил эзотерические материи, коими благоразумный человек прикрывает получение выгоды, а дурак – собственную глупость! – возразил Яков.

– Хватит! – отрезал лама и дальше заговорил, торжественно чеканя слова:

– Согласно древнему пророчеству некие события должны дать начало эре Шамбалы – времени, которого ждёт вся Азия. Через сто лет после означенных событий следует ожидать прихода Майтрейи. Наши учителя мудрости полагают, что события, о которых идёт речь – ни что иное, как русская революция...

– На пути сюда один китайский амбань требовал у меня российский императорский паспорт, – перебил Яков. – Это я к тому, что в здешних местах о нашей революции мало кто слышал, но, смею надеяться, ещё услышат…

По комнате прокатилось рассветное зарево – это небесное колесо показалось из-за кряжа, будто знаменуя своим приходом зарю грядущей революции.

– Новая эра началась в 1924 году по вашему исчислению, – сказал лама и надолго замолчал.

После его слов солнечные лучи моментально разделили комнату пополам – одна часть сделалась светлой, другая – тёмной. Где-то за стенами раздался детский плач, постепенно перешедший в смех. Закричал як. Заругалась женщина. И все стихло.

Яков молча сидел и ждал продолжения, невольно увлёкшись желанием уловить запах и ритм монастыря. Увы, он не чувствовал ни того, ни другого. Ток жизни, такой ясный за пределами Ламаюру, будто огибал его стены по мощному отвалу, поставленному от весеннего ледохода. А что касается запаха, то он по неясной причине отсутствовал.

– Позволь обратиться к тебе, пришелец? – вдруг заговорил старец в желтой одежде монаха.

Яков, успевший привыкнуть к четырем безмолвным предметам в комнате, ошарашенно кивнул.

– Один страстный человек искал Будду. Двенадцать лет бродил он по свету и ничего не нашел. Наконец разгневался и отрекся. На обратном пути он повстречал инока, трущего конским волосом железный прут…

…Легенда лилась горным потоком: только что речь шла о политике, но как легко в этих стенах перетечь на предмет более возвышенный, чем само небо! Простота пустой комнаты исчезала. И, чем дольше говорил старый лама, тем проще казался мир и сложнее виделся человек. Яков слушал внимательно, с удивлением ощущая как раздражение, гнев и злые помыслы покидают сердце.

– …Инок, трущий железо, твердил как мантру: «Пусть жизни не хватит, но все равно перепилю!» И так это поразило искателя Будды, что остановился он и сказал: «Что мои двенадцать лет против целой жизни? И что есть я сам пред таким упорством?» Тогда явился человеку Будда и сказал: «Двенадцать лет я с тобой, но не замечаешь меня. А порой гонишь и плюешь на меня. Пусть будет испытание: иди на базар, я воссяду на твоем плече».

Яков живо представил всю картину и восхитился мастерству рассказчика. Тот продолжал:

– Пошел человек, зная, что несет Бога, но разбегались люди при виде его. Носы затыкали и закрывали глаза. Кричал человек: «Почему бежите?» И отвечали люди: «От ужаса бежим, что на плече твоем! Всю в язвах смердящую собаку несешь!» Порой, людям не видна истина, сошедшая к ним. Потому знайте четко, чего хотите. Иначе вместо Бога узрите собаку, как уже бывало прежде с твоим народом.

– Он ничего не понял, – объявил монах, сидящий на стуле.

– Он поймет, – провозгласил старый рассказчик и поднялся. – Прощай, пришелец, Востоку и Западу не вечно стоять на своих местах!

В дверях он остановился и, не оборачиваясь, добавил:

– Когда люди вернут себе способность видеть истину, большей части мира это уже не поможет!

Следом за ним вышли двое красных монахов. Индус чуть помедлил, затем Яков удивленно обнаружил его перед собой: пришлось пожать протянутую руку.

«Четыре ламы, – подумал Яков. – Более непохожих друг на друга людей трудно представить. Интересно, а те двое в красных хламидах, что не удостоили меня ни словом, ни рукопожатием – кто они? Монголы? Очень похоже, что так».

Темный Посвященный, что теперь оставался один на один с гостем, пригласил его в соседнюю комнату.

Те же глиняные пол и стены, яркие танки с изображением Шамбалы, обширное окно с отличным видом на долину и множество полок, заставленных тибетскими книгами. Пришелец резонно полагал эти книги целью своего предприятия.

– Что ты слышал о Шамбале? – спросил лама.

– Будущее царство, – немедленно заявил Яков. – Думаю, Шамбала – это и есть само будущее, каким бы оно ни было.

Лама таинственно улыбнулся и сказал:

– Красиво говоришь, но ты прекрасно знаешь, что «будущее» принадлежит сильным! Слабые и скудоумные считают оружием Гневного Бога знание! Пусть считают! Но ведь ты пришел не за знанием, а за могуществом?

Яков не отвечал, он внимательно смотрел на «дикаря», оказавшегося умнее некоторых из советского правительства, что тоже посчитали миссией Якова Блюмкина установление дипломатических отношений с махатмами. В гробу он видал эти отношения, товарищи!

– Можно и так сказать, – наконец проговорил Яков.

– Тогда слушай, – усмехнулся лама и снял с полки одну из книг. – Здесь описан путь. Путь действия. И это же – ключ к вратам Грядущего царства.

Со стен на них смотрели лики Шамбалы, среди нарисованных домов и людей будто проступали любопытные глаза, желающие узнать – что там творится в мире смертных? В суетном кармалоке, единственном мире, жители которого в состоянии выйти из-под закона кармы – ни боги, ни дэвы этого не могут. Муками, болью и сомнениями расплачиваются люди за одну только возможность выйти из колеса сансары – цепи перерождений, прервать круг страданий: так самоубийца единственным движением прерывает ставшую невыносимой жизнь. Движением, мгновенным как вспышка молнии…

На столе – протяни только руку – лежит стопка толстых бумажных листов, сверху и снизу сдавленных деревянными дощечками. Стопка высотой с кувшин, шириной – в ладонь и длиной в три – такое в сумку не спрячешь, к сожалению…

– Я могу взять их? – с трудом сдерживая дрожь в голосе, спросил Яков.