Следствие по делу друга - Евгений Жироухов

Если бы они не жили на окраине города, вблизи железнодорожной станции, их бы не будили по ночам писклявые гудки маневровых тепловозов, не укачивали бы в кроватях тяжёлые, сотрясающие землю составы. Если бы… Они бы не разбирались тогда, в каких вагонах возят колбасу, а в каких – конфеты или апельсины. Они бы не знали тогда, как проникать внутрь рефрижератора, не трогая дверных запоров, как убежать по крышам вагонов от охранников. Если бы…

Нет, они ни у кого не воровали. Просто брали добычу. Ведь берут свою «долю» путевые рабочие, грузчики. В вагонах так всего много и вагонов таких полным-полно. Как будто ничьё, общее.

Добыча была разнообразная, но, когда набивали оскомину апельсины, они жёлтыми мячиками летели в стену сарая, колбасой и ветчиной кормили дворовых собак. От груды высыпанных на парту дорогих конфет шалели одноклассники. В карманах шуршали деньги.

Бизнес придумал Валерка Агафонов: на рынке, мол, килограмм чеснока стоит полсотни рублей, а в мешке – тридцать килограммов, из вагона за пять минут можно выкинуть десять мешков. Сумма?

Зверь азартно потёр руки. Шурик хлопнул Агафона по плечу и похвалил:

– Голова!

Костик подумал и спросил:

– А кто будет продавать?

– А никто. В смысле – не мы сами. Отдадим торгашам на два червонца дешевше – оторвут с руками.

Шурик вторично хлопнул Агафонова по плечу, но Серёга тут заявил, что это плохо пахнет и, вообще, уже не приключения – а явная кража получается. Ребята в смущении задумались, и подумав, Костик и Серёга отказались от «бизнеса».

Прошло несколько дней, и Зверь с Шуриком выложили, улыбаясь, перед всей компанией пачку денег. Агафон в бизнесе не участвовал, потому что отлёживался пару дней избитый отцом-забулдыгой. Шурик ладонью взъерошил пачку, развернул веером, назвал цифру – полторы тысячи.

– Ого! – одновременно выдохнули Костик с Серёгой.

Деньги Зверь и Шурик разделили на всех. С тех пор особенно желанными стали вагоны с чесноком. Про арбузы вспоминали, как про детские шалости. Решили ещё продавать и добытые яйца, стерев одеколоном фабричную маркировку на скорлупе.

От лёгких денег и лихой удачи кружилась голова, путались понятия: что такое хорошо и что такое – плохо. Деньги, которые они брали за вечер, их отцы зарабатывали за месяц, а такой как у Агафона – так и за всю свою жизнь. Ровесники, одноклассники выглядели простачками, отставшими в умственном развитии, а они сами – героями, не боящимися риска, любителями приключений.

Плохо, что деньгами приходилось пользоваться с оглядкой, чтобы не вызывать лишних вопросов. У Серёги отец как-то нашёл в карманах двести рублей и сразу начал орать, что выдернет ноги. Серёга еле отболтался, будто это классные деньги на турпоездку. Более свободный от контроля, Шурик швырялся деньгами направо и налево, являлся на танцы в фирменном джинсовом костюме, купленном у фарцы, и полусапожках с латунными носками. Девчонки, подходящие ему по росту, пищали от восторга и липли к нему, как мухи на варенье.

Но деньги обладали каким-то странным свойством – даже при подпольном существовании они разлетались, неизвестно куда. Раньше о них не думали, а теперь их не хватало. Приключения ушли на второй план. На первом месте оказались деньги. Но никто про это не говорил вслух. Каждый думал об этом, но молчал.

– Поздно, – подосадовал Зверь. – Поздно мы хватились. Я давно замечал, что за нами следят. Оборзели чересчур. Жадность фраера сгубила. Присосались – не оторвёшь…

Ещё жгучей становилась досада оттого, что винить и проклинать, кроме самих себя, было некого. Ругали ментов, изощряясь в красноречии. Риходя с занятий, первым делом бежали к почтовым ящикам, боясь наткнуться на бланк повестки. От вида зашедшего во двор незнакомца чувствовали, как ёкало сердце и, в самом деле, быстро падало в пятки.

В конце осенних каникул выпал первый снег. Четвёрка собралась в сарайчике Шурика. На фанерной стенке теперь поперёк надписей по-английски корявым почерком Зверя было написано: «amore more ore re». Зверь объяснил, что на древнеримском языке это означает: «а пошли все на хрен».

Шурик вынул две бутылки вина, купленных в магазине. Все бутылки ликёра «Роза», добытые из вагона в последних приключениях, давно были похоронены в огородной глубокой яме.

– Выпьем за Костика, чтобы меньше дали, – грустно сказал Витька Зверев.

Шурик разлил вино в два залапанных стакана, протянул их Серёге и Агафону. Серёга замотал головой, отказываясь. Зверь строго сказал: «Пей!» – и Серёга выпил. Агафон отказался – но его и не упрашивали. Валерка Агафонов до омерзения насмотревшись на своего «родного алкаша-папашу», на дух не переваривал спиртного. С этим все свыклись и с уговорами не приставали.

Сегодня должны были судить Костика. По слухам, что дошли до ребят, на него «навесили» тридцать тысяч наворованного имущества, то есть – причинённого ущерба. Кому причинён ущерб – четвёрка никак не могла взять в толк: как будто Костик чью-то квартиру обворовал. Точнее, не один Костя, а все они вместе. Тридцать тысяч… Такая сумма звучала внушительно и мрачно. Неужели, это они столько, и когда успели-то…

Сидели тихо, не разговаривали. Зверь листал валявшийся на нарах растрёпанный альманах «Мир приключений».

– Вот, – сказал он, – такие люди, как Костик, в другое время героями становились…

– А стал преступником, – вздыхая, сказал Агафон.

– Во-во! – добавил Серёга, – Мы остались чистенькими, а он, выходит – вор.

– Ещё неизвестно, чем закончится. Ещё суд впереди, – угрюмо сказал Шурик, – Вот как расколется на суде… И мы под фанфары туда же…

– Не тарахти! – буркнул Зверь. – Костик не расколется… Только вот получается, что, значит, вор – а мы чистенькие. Как-то странно получается.

Молчавший Серёга вдруг сказал уверенно:

– А давайте сдадимся сами. Тогда на Костике вины меньше будет. Встанем на суде и всё объясним. Я так думал…

– Рехнулся, совсем! – Шурик захлопал длинными ресницами. – Ты чем думал? Идиотина!.. Скажи ему, Зверь!.. Додумался кореш… Ох ты!

– Верно, – рассуждающим тоном проговорил Витька, – Это ты, Серёга, чушь сморозил. Пришьют групповую – и ещё больше срока влепят. Это не выход из положения.

– А, может, наоборот, разделят на всех наворованное? Костику меньше дадут?

– Разделят, ха! – громко хмыкнул Шурик. – Умножат, понял!

– Думаете, хуже будет, – смиряясь, согласился Серёга.

В окошко сарая было видно, как прошли по двору мать и отец Кости. Две чёрные, как тени, фигуры на блестящем под фонарями снегу.

– На суд пошли, – вздохнул Валерка Агафонов.

– Идут, как на похороны, – осуждающе добавил Шурик.

Подождали, пока отойдут подальше родители Костика, чтобы не встречаться с ними по дороге, вышли из сарайки.

– Ты с нами в суд не ходи, – посоветовал Шурик Серёге. – По тебе заметно, что ты пьяный.

Серёга вопросительно посмотрел на других ребят. Витька и Валерка также подтвердили, что ему лучше остаться дома.

Ребята ушли. Серёга покрутился по двору, пока не замёрз, потом поплёлся домой. Сел у окна на кухне, прижался к тёплой батарее и стал смотреть на железнодорожные пути, заполненные грузовыми составами. В этот вечер наконец-то спадёт с души тяжёлый гнёт, перестанут сниться топочущие сапогами милиционеры, захлопывающиеся с железным лязгом огромные, под самое небо, ворота. Или… они сегодня захлопнутся наяву.

Поздним вечером к Серёге зашёл Агафон. Тихонько, чтобы не слышали родители, шепнул, что в суде всё закончилось нормально. Костик держался железно, и ему влепили четыре года колонии общего режима.

Налётами на вагоны было покончено без всяких договорённостей. В сознании что-то переломилось, как после пищевого отравления, и один вид рефрижераторов и пульманов вызывал резкое отторжение.

Страх медленно оседал на дно души – но его место заполнялось другим, новым, не менее беспокоящим чувством, то и дело покалывающим, раздражающим, точно насыпанная за шиворот стриженная со щётки щетина. Как ушедшие на покой разбойники, четвёрка делала вид, что наслаждается мирной, спокойной жизнью, без всяких там приключений.

Былые приключения вспоминали редко – сразу разговор переходил на Костину судьбу. За «воротом рубашки» начинало шебуршиться, покалывать, беспокоить. Один за другим спотыкались на словах и замолкали, будто Костя умер – и они тому виной.

День проходил за днём и четвёрка «загуляла» каждый сам по себе. Шурик с однокурсниками по техникуму, Витька зверев валялся дома на диване и читал книжки, Валерка Агафонов взялся в одиночку мастерить электрогитару, а Серёга сдружился с пацанами из соседнего двора. При встрече – «привет-покеда», а больше и говорить не о чем. Что-то такое, неопределяемое словами отталкивало их друг от друга, угнетало даже при коротком общении.

Витька Зверев, без шапки, с замёрзшим лицом красно-фиолетового цвета, в мятых брюках, обходил каждого и звонил в дверь нахально-длинным звонком.