Клодиус Бомбарнак - Жюль Верн

С завтраком покончено. А теперь смешаемся с шестьюдесятью тысячами разноплеменных жителей грузинской столицы и углубимся в лабиринт ее узких извилистых улиц.

Выхожу на посыпанную песком площадь, где лежат сотни верблюдов, вытянув голову и подогнув передние ноги. А раньше их было видимо-невидимо. Но с тех пор, как построили Закаспийскую железную дорогу, число этих горбатых носильщиков заметно поубавилось. Разве могут простые вьючные животные выдержать конкуренцию с багажными и товарными вагонами!

Спускаюсь по улицам и выхожу к набережной Куры, русло которой делит город на две неравные части. С обеих сторон громоздятся дома, лепятся друг на друга, возвышаются один над другим. Вдоль берегов расположены торговые кварталы. Везде царит оживление, торговцы разносят вино в мехах, надутых, как воздушные шары, и воду в бурдюках из буйволовой кожи, к которым приделана кишка, напоминающая слоновий хобот.

Бреду дальше. Errare humanum est,[8] как обычно говорят ученики коллежей из Бордо, слоняясь по набережным Жиронды.

— Сударь, — обращается ко мне какой-то невзрачный, но с виду очень добродушный еврей, указывая на соседний дом, на мой взгляд, самый заурядный, — вы иностранец?

— Несомненно.

— Тогда остановитесь на минутку и полюбуйтесь этим домом.

— А чем тут любоваться?

— Как же, здесь жил знаменитый тенор Сатар, тот самый, что брал грудное контра-фа… А сколько ему платили за это!

Пожелав достойному патриарху взять контра-соль и получить за это больше, я стал подниматься на гору над правым берегом Куры, чтобы полюбоваться открывающейся оттуда панорамой.

Достигаю вершины, останавливаюсь на маленькой площадке и под мелодичные звуки стихов Саади, этого чудесного персидского поэта, которые с пафосом читает какой-то бродячий актер, начинаю обозревать закавказскую столицу. То же самое я собираюсь повторить через две недели в Пекине, а пока в ожидании пагод и ямыней Поднебесной Империи, осматриваю то, что открывает взору Тифлис: крепостные стены, колокольни храмов, принадлежащих разным исповеданиям, архиерейский собор с двойным крестом на куполе, дома русской, персидской или армянской архитектуры; вместо крыш все больше террасы, почти нет фасадов, украшенных орнаментом, но зато везде крытые веранды и балконы, прикрепленные к стенам всех этажей; выделяются две резко разграниченные полосы зданий: нижняя, в старом грузинском стиле, и верхняя, более современная, пересеченная длинным бульваром, усаженным красивыми деревьями, среди которых вырисовывается дворец генерал-губернатора — князя Барятинского… В общем получается впечатление неправильного, капризного, полного неожиданностей рельефа, какого-то чуда неровности, обрамленного на горизонте величественной горной грядой.

Но скоро уже пять часов. Пора прервать этот поток описательных фраз. Спускаясь в город, спешу на вокзал.

На вокзале столпотворение: армяне, грузины, мингрелы, татары, курды, евреи, русские с берегов Каспийского моря. Одни берут билеты до Баку, другие — до промежуточных станций.

На этот раз ко мне трудно придраться. Ни чиновник, похожий на жандарма, ни даже сами жандармы не смогли бы воспрепятствовать моему отъезду.

Я получаю билет в вагоне первого класса до Баку, выхожу на платформу и направляюсь прямо к поезду. Следуя своей привычке, устраиваюсь в уголке довольно комфортабельного купе. За мной входят еще несколько пассажиров, а вся пестрая разноязычная толпа заполняет вагоны второго и третьего класса. Обход контролера, и двери закрываются. Последний удар колокола возвещает отправление…

Вдруг раздаются возгласы, в которых гнев смешивается с отчаянием. Кто-то кричит по-немецки:

— Подождите!.. Подождите!..

Опускаю окно и смотрю.

Толстый мужчина с чемоданом в руке и нахлобученной на голову шапкой-каской мчится во всю прыть, задыхаясь и путаясь в складках широкого плаща. Он опаздывает.

Железнодорожные служащие пытаются его остановить. Но где там! Попробуйте удержать летящую бомбу. И на этот раз, как всегда, сила оказывается выше права.

Тевтонская бомба описывает параболу и врывается в соседнее купе через дверь, вовремя открытую каким-то любезным пассажиром.

В ту же секунду поезд вздрагивает, трогается с места и постепенно набирает скорость…

Путешествие началось.

2

Должен вам сказать, что отбыли мы с трехминутным опозданием. Репортер, не признающий точности, подобен геометру, пренебрегающему в своих вычислениях десятой долей величины. Три минуты опоздания и помогли энергичному немцу стать нашим попутчиком. Я чувствую, что он даст хороший материал для моих путевых заметок.

В мае под этими широтами в шесть часов вечера еще совсем светло. Я достаю справочник и сверяюсь с приложенной к нему картой, которая позволяет проследить, станция за станцией, весь маршрут от Тифлиса до Баку. Не знать, в каком направлении движется поезд и когда локомотив поворачивает на северо— или на юго-восток, было бы для меня невыносимым, тем более, что скоро наступит ночь, а глаза мои не приспособлены к темноте, как у домашних кошек, филинов и сов.

Из моего путеводителя я прежде всего узнаю, что рельсовая дорога почти параллельна гужевой, соединяющей Тифлис с Каспийским морем. Обе они проходят через Навтлуг, Пойли, Акстафа, Долляр, Елизаветполь,[9] Кюрдамир, Аляты, Баку и пересекают долину Куры. Железной дороге ни в коем случае не следует уклоняться в сторону. По возможности она должна идти по прямой линии. Закавказская дорога полностью отвечает этим требованиям.

Среди перечисленных станций мое внимание привлекает одна — Елизаветполь. До получения депеши от «XX века» я предполагал провести там целую неделю. Такие соблазнительные описания — и только пятиминутная остановка между двумя и тремя часами ночи! Вместо сверкающего под солнечными лучами городского пейзажа увидеть лишь неясные очертания, едва различимые при бледном свете луны!

Отложив в сторону справочник, я начинаю разглядывать своих попутчиков. Нас четверо, и мы, естественно, занимаем все четыре угла нашего купе. Я занял место у окна, по направлению движения поезда.

В разных углах, друг против друга дремлют двое пассажиров. Едва войдя в вагон, они надвинули на глаза шапки и завернулись в одеяла. Насколько я мог догадаться — это грузины и, по-видимому, из породы тех счастливых путешественников, которые способны спать всю дорогу и проснуться лишь по прибытии на место. Из таких людей ничего не вытянешь, для них вагон — не средство передвижения, а просто постель.