Гадание при свечах - Анна Берсенева

Он даже не слишком обрадовался, когда завотделением Иосиф Давыдович сообщил ему о выписке.

– Ты, Сашенька, не рад, кажется? – удивился зав. Он симпатизировал веселому, разбитному парню. – Или на работу неохота? Так мы ведь больничный выпишем, это ты не беспокойся!

– Да нет, Иосиф Давыдыч, я ж не потому, – смутился Сашка. – Коллектив у вас хороший, я и привык…

– Я тоже, – усмехнулся заведующий. – Особенно медсестрички, правильно, Саша?

Вообще-то Саша Сташук был не первый пациент, влюбившийся в медсестру Марину. Ей и цветы дарили, и норовили приобнять, когда народу поблизости не было, и даже любовные записочки писали. Но Сашка, кажется, влюбился по-серьезному – так пылко, что камень бы растрогался.

На следующий день после выписки он ждал Марину в больничном сквере. Она увидела его издалека, хотя уже смеркалось. Заметив ее, Сашка быстро поднялся со скамейки. На нем был новый джинсовый костюм, в руках он держал цветы в зеркальном целлофане.

– Мариночка, а я тебя жду! – обрадованно сказал он, быстро шагая ей навстречу. – Что долго так сегодня?

– Ну зачем ты бегаешь по городу, Саша? – укоризненно сказала Марина. – Думаешь, если не инфаркт, так можно и совсем о здоровье не думать?

– Да ну! – махнул рукой Сашка. – Чего о нем думать, что я, старик? Переработался немного, вот и прихватило, оно ж понятно. Отдохнул в больнице, все и прошло!

Марина невольно улыбнулась бесшабашности, так трогательно выглядевшей в этом крепком высоком парне со светлым волнистым чубом и широкими плечами.

– Можно домой тебя проводить? – спросил Саша, бросая на Марину быстрый взгляд.

Он не производил впечатления человека, привыкшего спрашивать разрешения у девушек, и поэтому его неожиданная робость была особенно привлекательна. Марина жила недалеко от больницы, и дошли они быстро, хотя Саша явно старался растянуть этот недлинный путь.

Весенняя тополиная зелень окутывала улицу легкой дымкой. Саша незаметно взял Марину под руку, она чувствовала, как подрагивает его локоть, и знала, что Саша хочет ее обнять, но не решается. Он рассказывал, что работы у него теперь стало предостаточно, что в деньгах он нужды не знает… Но не хвастался, а просто рассказывал, то и дело поглядывая на Марину с прежней трогательной робостью.

– Строителям теперь раздолье, – говорил он. – Если, конечно, квалифицированные и непьющие. Хоть у нас в Орле, хоть, говорят, и в Москве. А я, знаешь, люблю, когда возможности. По мне, так ничего, если и трудности временные, лишь бы перспективы были.

Марина улыбалась, слушая его. Он был очень хороший и спокойный, от него так и веяло теплом и уверенностью.

– А вот и мой дом, – сказала она, останавливаясь у калитки. – То есть не мой, а я здесь комнату снимаю.

– Снимаешь? – удивился он. – Разве ты не местная?

– Нет, – покачала головой Марина. – Я в Орле после медучилища осталась.

– Так ведь, наверно, надоело тебе по чужим углам? – спросил Сашка.

– Да нет, – засмеялась Марина. – У меня здесь уютный угол, я и не замечаю, что он чужой.

– Все равно, – протянул Саша. – Долго ли так сможешь…

Его намерения по отношению к ней были так очевидны, что он даже не старался их скрыть. Он встречал ее с работы каждый день, пока длился больничный, а потом – каждый раз, когда их рабочий день заканчивался одновременно. Он дарил ей то цветы, то духи, и был робок, как мальчик, сидя рядом с нею на скамейке в парке. Он подолгу держал ее руку в своей, стоя у калитки и почему-то все не решаясь ее поцеловать.

Все это было трогательно, хорошо, и ей легко было с Сашей Сташуком, как не было легко ни с одним парнем из тех, что пытались за ней ухаживать. Да Саша и не похож был ни на кого. Во всяком случае, никто из них не отличался застенчивостью.

Но Марина была отдельно от него, и ничего нельзя было с этим поделать.

Не стоило ожидать, что ей встретится в жизни кто-нибудь лучше Саши Сташука, это Марина прекрасно понимала. Да вовсе она и не ждала какого-то неведомого принца, и вовсе не мучили ее неясные предчувствия, из-за которых обычная жизнь проходила бы мимо. Просто – Саша так же оставался во внешнем мире, как и все остальные, так же мало значил для нее, и совсем не важно было даже, плохой он сам по себе или хороший.

Когда Саша впервые поцеловал ее, Марина поняла это ясно и окончательно – словно и вправду проверила. Губы у него были мягкие, нетерпеливые – и как он заставил себя ждать так долго? – и поцелуй длился, пока у них обоих хватало дыхания. И все это время, чувствуя Сашины губы на своих губах, Марина понимала, что не отстраняется только потому, что ей жаль его обидеть.

Поцелуй кончился, и Саша медленно опустил руки.

– Ох, Марина… – вдруг сказал он удивленно и немного испуганно. – Ты прости меня, но я чего-то… Не знаю я!

– Что – не знаешь? – спросила она, вглядываясь в его лицо, пытаясь поймать его взгляд.

– Что это со мной… было, вот чего не знаю. Вроде полюбил я тебя, вроде подходим мы друг другу… А чего же тогда? Почему ты такая?

– Какая, Саша? – тихо спросила Марина.

– Да как ледышка холодная, вот какая! Ну, я сначала думал, это просто что не было у тебя никого, что стесняешься ты. А потом смотрю – нет, другое чего-то. Я что, совсем тебе не нравлюсь?

Марина молчала. Что можно было объяснить простому и ясному Саше? Вот сейчас он уйдет, и, наверное, она больше никогда его не увидит. И что? Ей это так же безразлично, как безразлично было сегодня утром, увидит ли она его после работы. И он в этом нисколько не виноват.

– Странно прямо, – нарушил молчание Саша, не дождавшись ответа. – А говорят, рыжие – горячие… Я и не думал, что ты бесчувственная такая.

Этим вечером она окончательно убедилась, что любовь – не для нее.

Расставшись с Сашей и войдя к себе в комнату, Марина долго смотрела в зеркало. Оно у нее было старинное, бабушкино, Марина привезла его с собой даже в общежитие медучилища. Из темной резной рамы смотрела не красавица и не уродина – таких принято называть девушками с оригинальной внешностью. В ореоле пышных рыжих волос лицо не казалось бледным: они словно бросали на него медовый отсвет. Высокие тонкие скулы, глаза не маленькие, но кажутся не большими, а какими-то длинными – потому что, пожалуй, узковаты. Даже не сразу разглядишь, какого они цвета.

А цвета они были странного, непонятного и неназываемого. Смесь зеленого с карим, а по всей радужке – множество переливчатых разноцветных точек, и от этого цвет меняется по всему кругу. Когда Марина вглядывалась в свои глаза, ей самой становилось как-то не по себе от этих неуловимых переливов цвета. И она спешила перевести оценивающий взгляд на свою фигуру.