Соловей и халва - Роман Рязанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выдержав небольшую паузу, владыка Бухары откашлялся и произнёс:
–Пожалуй, начнём наше состязание! Для начала посмотрим, кто из вас превзошёл иных в жанре четверостишия – рубаи. Ну же, кто начнёт?
– Я, – откликнулся на призыв хана дюжий молодец, больше похожий на водоноса, чем на поэта и продекламировал:
Над соловьём цветник гордых роз хохочет!
Мир над потоком безумца грёз хохочет.
Не вино, смеясь, пригубила та дивная пери, -
А над чашей кровавых твоих слёз хохочет!
– Однако же, звучит недурно! – живо отозвался на четверостишие хан. – Только вот рифма какая-то избитая, розы, грёзы, слёзы… И что ж за грёзы такие у безумца? Может быть, захватить трон в Благородной Бухаре? Послушаем-ка мы следующего…
Поэт, похожий на водоноса, пристыжено смолк и отошёл в сторону. На его место встал юноша в роскошном тюрбане с женоподобными чертами лица – ни дать, ни взять ученик медресе. Он продекламировал:
Ловцом жемчужин в бездне вод хотел я стать,
Потом решил безумцу дна морского не достать.
Но слёзы, пролитые им пучине злой разлуки,
Не жемчуг ли? Иной влюблённым не под стать!
– Мило, очень мило, – заметил владыка Бухары, поглаживая свою жиденькую бородку рукой, сверкающей перстнями. – Но, всё же, нам любопытно, что же значит: «Безумцу дна морского не достать»? Нам кажется, любой способен достичь морского дна, особенно если привязать ему к ногам камень, а самого упрятать в мешок. Послушай, юнец, ведь вы, поэты, вроде бы, все безумцы? Не так ли? Даже пророка Мухаммада, да пребудет с ним мир, спрашивали поначалу, не поэт ли он, когда хотели понять в своём ли тот уме? Так вот, повелю-ка я после состязания зашить вас всех в мешки, привязать к вашим ногам по камню, а после бросить на дно канала Шахруд8. Вот тут мы и поглядим, кто из вас быстрее достигнет его дна!
С удовольствием наблюдая за тем, как побледнели лица поэтов, хан с самым серьёзным видом продолжал:
– А победителю сегодняшнего состязания, по моему повелению, привяжут к ногам вместо камня слиток золота размером с верблюжью голову! – расхохотался он.
– Позвольте заметить, великий хан, – вставил тут стихотворец Али Ахмад по прозвищу Бухари. – Коли топить поэтов, так уж всех! А всех поэтов в нашем благородном городе так много, что, окажись они разом вместе в канале Шахруд, их тела попросту запрудят канал! Тот выйдет из берегов и затопит всю Бухару! – поддержал он смех хана с таким видом, будто сейчас услышал лучшую остроту в своей жизни.
– А ведь и в самом деле, Бухари! – окинул его милостивым взглядом хан, не переставая хихикать. – Ну, коли так, то я передумал! Пусть кто-нибудь прочитает следующее рубаи!
Побледневшего юнца сменил полный человек, страдающий одышкой. Всем своим видом она напоминал купца, утомлённого в лавке за целый день. Усталый толстяк прочёл:
Вот беда! Я с другом своим ветерком разругался!
Пока я в разлуке с любимой вином утешался,
Он, негодник, тёмных кудрей, рубиновых губ
И белой груди моей милой шаловливо касался!
– Прекрасно, мой друг! – заключил хан, выслушав четверостишие. – Просто прекрасно! – Да, сдаётся мне, слишком ты тяжёл для дружбы с ветерком! Может быть, потому он и упорхнул от тебя…. Впрочем, я слышал, и жена твоя уже года два живёт с торговцем сандаловым деревом, – едва раздвинул губы в усмешке хан, не отрывая взгляд от тяжело дышавшего стихотворца. – Ну, а мы перейдём к чему-нибудь более серьёзному, – добавил владыка Бухары, и улыбка тотчас же исчезла с его лица. – Почему бы нам не послушать теперь газели? И, – чуть прищурился великий хан – думаю, это было бы слишком просто для вас сложить газель о розоликих красавицах или о мальчиках-виночерпиях. А вы попробуйте-ка сложить газель о чём-нибудь будничном, повседневном… Ну, же, кто прочтёт нам такую газель? Бухари, ты не хочешь попробовать?
– Я готов, повелитель, – отозвался старик в залатанном халате, утирая пот со лба. – Готов усладить твой слух чтением газели, о мой владыка! Я прочту тебе газель о халве.
– Ну, что ж, мой возлюбленный соловей, – приободрил того хан. – Начинай!
Бухари подошёл поближе к трону и прочёл нараспев:
Льстецам у трона одна награда – халва.
Бродяге-поэту из рук владыки горше яда халва.
В кругу друзей – иное дело! Там ждут его
Душистый чай, гроздь винограда, халва!
Жаль, только розы нет на том пиру бедняцком,
Без неё ж горька услада – халва.
В тоске жду казни, палач уж меч заносит,
А ты и смерти моей рада, халва!
В разлуке с милой же, о Бухари, бери калам, пиши газели!
Да будет стих страдальцам, будто сладкая отрада – халва!
Читая газель, Али Ахмад принялся легонько кружиться на месте, притопывая ногами, словно дервиш, совершающий зикр9, и глаза его загорелись огоньком безумия. Когда он окончил, в тронном зале воцарилась напряжённая тишина. Все ждали, что скажет владыка Бухары. А тот, пожевав губами, произнёс тоном знатока:
– Какой необычный редиф10 – «халва»! Никогда нам не доводилось слышать газель с таким необычным редифом!
По залу прошёл ропот, в котором смешивались, и зависть, и облегчение, – казалось, ханский гнев миновал голову поэта.
– Что ж, – немного задумчиво проговорил хан. – Почтенный Али Ахмад, подойди к столику с угощениями и возьми себе халвы, сколько пожелаешь!
Чуть пошатываясь и облизывая пересохшие губы, старик сделал так, как повелел хан, набив себе полный рот халвой.
– Ну, вот, ты видишь, – наставительно молвил тот. – В моём доме халва не горчит, подобно яду, стало быть, я – мудр и справедлив, и ты без боязни берешь из моих рук угощение! Твоя газель хороша, поэт Бухари! Скажи нам, только, что значит предпоследний бейт в газели, там, где сказано о казни и палаче?
Тут повелитель запнулся и пристально, с удивлением взглянул на Али Ахмада, а тот, разинув рот и схватившись за горло, медленно осел на пол.
– В чём дело? – недовольно перевёл взгляд на визиря Ибрагим-бека владыка Бухары. – Наш поэт переутомился и лишился чувств, упоённый великой милостью? Вели немедленно позвать моего врача…этого, который принадлежит к племени яхуди11 … доктора Иакова бен Захарию.
– Несомненно, великий
