Судьба на роду начертана - Владимир Волкович

Как-то Борис, лаская губами ее плоский, дурманящий животик, спросил, вспомнив слова Али в ЗАГСе:

– Скажи, это правда то, что ты сказала тогда заведующей?

Аля не стала переспрашивать и делать вид, будто забыла, о чем речь:

– Понимаешь, у женщин каждый месяц бывают такие дни, критическими называются.

– Знаю, знаю, – перебил ее Борис, уж очень ему хотелось показать, что в свои восемнадцать лет он тоже в этих делах разбирается.

– Так вот, в этом месяце у меня этих дней не было, – спокойно, не подвергая сомнению глубину познаний Бориса в женских делах, произнесла Аля.

– И что это значит?

– А что это значит, скажет врач, к которому я собираюсь завтра.

Борис перенес свои скудные пожитки к Але, но жил в казарме. В городе и окрестностях формировалась стрелковая дивизия. Под таким же номером эта дивизия воевала под Киевом, но ее расформировали. Она была сильно потрепана и потеряла знамя. Теперь ее формировали вновь. Бориса назначили в разведроту. Зима в этом году выдалась снежная, и бойцы, с криками «Ура!», по колено в снегу, штурмовали заснеженные, покрытые лесом горы Южного Урала. Вечером в казарме висел густой дух сушившегося обмундирования и портянок.

В последние дни их уже не поднимали для учебных маршей и стрельб. В штабе полка лихорадочно собирали в ящики бумаги, водители полковой техники аккуратно грузили запчасти, приспособления, оборудование. Особенно много возни было в оружейном складе. Борис чувствовал, что скоро в путь, и крутился вокруг ротного:

– Товарищ старший лейтенант, ну хотя бы на часок отпустите.

Ротный был в курсе, что Борис совсем недавно женился, но увольнительные были строго запрещены.

– Ты ведь знаешь, что нельзя, отпущу, как только смогу.

Борис уже совсем отчаялся, по ночам не мог уснуть, при мысли о том, что ему не удастся попрощаться с Алей, сердце сжималось в комок, зубы скрипели, а руки намертво впивались в деревянную стойку нар.

Вечером дневальный передал Борису, что его вызывает ротный. Борис со всех ног помчался к небольшому бревенчатому домику, который занимал командир роты.

– Завтра утром погрузка, – ротный хмурил брови, чтобы казаться серьезней, был он лет на пять старше Бориса, но уже два года повоевал, и после ранения его направили в эту часть. – Я отпускаю тебя на ночь, утром чтобы был как штык в части.

– Есть, товарищ старший лейтенант.

– Смотри, не опоздай, а то без тебя войну закончим.

Борис готов был расцеловать ротного от избытка чувств. Тот умел ценить людей и заботился о них. Но судьба отпустит ему недолгий срок, дожить до конца войны она ему не даст.

Они не торопились, почти не разговаривали, только тщательно изучали тела друг друга, может быть, для того, чтобы сохранить их навсегда в своей памяти. Мать после вечернего прощального ужина заторопилась, как всегда, к соседке до утра. Она понимала, что значит для молодых эта последняя ночь.

Борис уходил на войну, как уходили миллионы мужчин до него, и не всех хранила судьба. Он нравился матери, и она благодарила Бога, что ее единственной недотроге-дочери достался именно такой муж. Мать работала в военкомате, но у нее даже мысли не возникало, что ему можно будет избежать фронта, отсидеться в тылу, как это пытались сделать некоторые призывники, по рассказам ее знакомых. Этот вариант даже никогда не обсуждался ими.

Последняя ночь вместе.

Аля лежала на спине, руки ее то зарывались в его густые волосы, то гладили мускулистые плечи и спину, пока он целовал каждый сантиметр ее прекрасного тела.

Потом переворачивала его на спину и начинала уже свое путешествие – от мягких, теплых губ и слегка колючих щек. Зарывалась лицом в его черные, приятно щекочущие волосы на груди и животе.

Они были раскованы, они были свободны, они не стеснялись ни своих тел, ни своих чувств. Они расставались, возможно, навсегда. И хотя не говорили об этом, всегда помнили. Черные платки на головах женщин, ставшие привычной деталью одежды, не давали забыть это ни на минуту.

Хмурое, зимнее утро постучалось в окно. Бледный свет едва пробился сквозь заклеенные на зиму газетными полосками рамы, высветив разбросанную по комнате одежду и забывшихся в предутреннем сне влюбленных. Они лежали обнявшись. Утомленные бессонной ночью, они даже в этом коротком забытьи не могли, не хотели расставаться друг с другом.

Стукнула входная дверь – пришла мать. Аля слегка открыла глаза, потянулась и еще крепче прижалась к Борису. Как не хочется отпускать его, как не хочется расставаться с тем, кто стал ей самым родным и желанным. Она приподнялась на локте и коснулась губами его искусанных ночью губ. Борис пошевелился, но не проснулся. Тревожно заныло сердце. Пусть еще пять минут поспит, Аля осторожно высвободилась из его рук и вышла в переднюю. Мать уже хлопотала на кухне. Аля обняла ее и заплакала. Этого не случалось с ней давно, с самого детства.

– Не надо, доченька, он не должен видеть тебя такой перед отъездом. – Мать вытерла слезы с лица дочери. – Пусть у него останется в памяти твое счастливое и спокойное лицо. – И легонько подтолкнула Алю: – Буди своего ненаглядного.

Они стояли посреди комнаты, смотрели друг на друга и молчали. Казалось, каждый впитывал в себя другого, вбивал в свой мозг, в свое тело, в свою память, чтобы остаться там навсегда. Аля не выдержала первой, рванулась к Борису, обхватила его руками, прижалась всем телом. Рыдание подступило к горлу. Она вспомнила наказ матери, но это было сильнее ее. «Прости мама, я не могу».

Плечи ее затряслись, и она забилась в его руках, как раненая птица. Он целовал ее мокрое лицо, ловил губами слезинки и говорил:

– Ну, Аленька, хорошая моя, успокойся, все будет так, как мы хотим.

Аля согласно кивала головой, но поток слез остановить не могла.

– Аленька, тебе нельзя волноваться, – и добавил: – Ты должна сейчас думать о нашем сыне. – Аля несколько раз порывисто вздохнула и бессильно повисла на его руках. – С нами ничего не случится, ведь у нас будет сын, – в голосе Бориса уже зазвучали нотки главы семьи, ответственного за ее благополучие.

Эта мысль о будущем сыне внушала Борису странное спокойствие, он уже не боялся ничего, ни войны, ни даже смерти, ведь у него будет продолжение на этой Земле.

Уже совсем рассвело, когда Борис подходил к части. Из ворот, по направлению к станции, медленно выдвигалась солдатская колонна.

Часть вторая

Разлука

«Любовь сильней разлуки, но разлука длинней любви».

Глава первая

Кто дает, тот и отбирает…

Потянулись однообразные серые дни, похожие друг на друга, как близнецы. Весна чувствовалась повсюду: снег порыхлел и почернел, в лесу, расковыряв сугроб, можно было найти проклюнувшиеся сквозь влажную, травянистую почву, подснежники. Город раскинулся на горах, и весенняя дымка, туманя старые бревенчатые дома, сползала вниз, к пруду. Дороги стали скользкими и водители, чтобы машины не елозили на крутых подъемах и спусках, надевали на колеса цепи. Аля по-прежнему работала на заводе и ходила на пост, живот еще не был заметен, зимняя одежда скрывала его.

Война катилась на запад, но в городе, далеком от ее пожирающего огня, это совсем не чувствовалось.

Она жила письмами. Вся жизнь разделилась на периоды: от письма – до письма. Сначала, получив заветный треугольник, проглатывала содержание письма, забывая об окружающем. Потом внимательней читала во второй раз, в третий, в десятый, пока это содержание не выучивалось наизусть. И только после этого садилась писать ответ, который тоже занимал несколько дней. Лишь после отправки письма начинался второй период – ожидание ответа оттуда.

Борис описывал бои, свое солдатское житье, украшал письма лозунгами, взятыми из газет, о том, что наше дело правое, и мы победим. На полях часто появлялись его рисунки товарищей и командиров, или какие-то смешные рожицы. И все это перемежалось такими пронзительными словами нежности, что у Али сладко ныло сердце, и слезы наворачивались на глаза. Эти письма придавали ей силу, внушали надежду.

В ответ писала Борису о заводе, о своих переживаниях, о первом движении ребеночка, о том, как она скучает.

Прекрасно знала, что и Борис ждет от нее весточек и хранит их у сердца, и перечитывает помногу раз. Незадолго перед отъездом Бориса они сфотографировались, и каждый взял себе фото. Теперь его фотография стояла на столике, и когда писала, смотрела на нее и разговаривала с Борисом. Иногда теряла реальность, ей казалось, что он тут рядом, стоит только протянуть руку и коснешься его гимнастерки.

Весна незаметно перешла в лето. Теперь можно было собирать в лесу грибы и ягоды, и это было хорошим подспорьем к бесконечным крупам, консервам и картошке.

Аля с подружками, такими же заводскими девчонками, иногда приходила в госпиталь ухаживать за ранеными. Это вносило некоторое разнообразие в монотонное существование. Раненые радовались их приходу, девушки напоминали им оставленных где-то родных.