Соседи (СИ) - Коруд

доносился из-за запертой двери большой комнаты. А потом он появился на кухне. Расстроенным. Сообщил, что через городские справочные выяснил точный адрес хирургии, в которую доставили Егора, и даже смог каким-то чудом, наудачу набирая найденные в интернете номера телефонов, дозвониться до больницы. Однако там информацию о состоянии поступившего предоставить отказались наотрез, аргументируя позицию необходимостью соблюдать правила. По папиным словам, ему сообщили, что о состоянии здоровья пациента родственники могут узнать при личной беседе с заведующим отделением или лечащим врачом. При условии наличия в карте пациента письменного согласия на разглашение врачебной тайны конкретному лицу. И паспорта, который подтвердит личность. Слишком сложно. Нереально. Понятно же, что никакого согласия Егор подписать был не в состоянии. Ситуацию, и без того выглядящую беспросветной, омрачал очевидный факт отсутствия родственных связей, на основании которых с Ильиными могли поделиться данными. Но ведь у Егора же из родственников — никого! Совершенно некому что бы то ни было сообщать! Ведь если что-то, не дай Бог, случится, и не узнают ведь… Отец устало сообщил, что после разговора с больницей обзванивал знакомых, надеясь через кого-то из них дотянуться до тамошних врачей. Безуспешно. К половине первого ночи 31 октября о Егоре не было известно ничего.

И на утро Ульяна, толком не поспав, тихо сбежала. Так и ездит теперь высиживать на лавке, согнувшись пополам, лбом в коленки. Смотреть на окна, подолгу не замечая холода и голода, но с каждой прошедшей без новостей минутой все явственнее ощущая разгорающуюся агонию надежды и веры.

Ульяна живёт от звонка до звонка. Точнее, не живёт. Выживает.

Новости ей приносит Зоя Павловна. Строго один раз в сутки. В оговоренном временном промежутке. В первый раз она набрала на следующий после трагедии день и сообщила, что звонит «по просьбе Нади», которая не может связаться с дочерью сама. А потом пообещала появляться с информацией ежедневно с полудня до шести. Но вчера, например, звонок раздался почти в четыре, и эти часы ожидания стали для Ули самыми жуткими в сутках. Сегодня всё ещё впереди, с каждой приближающей разговор секундой намертво зажатое в стальном кулаке страха сердце бьется всё слабее, а душа стынет оплавившимся воском.

Самообладание Зои Павловны поражает. Голос у Зои Павловны собранный, интонации нейтрально-сдержанные. Зоя Павловна призывает преждевременно не впадать в панику, но и повода надеяться не дает ни малейшего. Излагает сухо, по фактам. Говорит спокойно, гипнотизируя и заклиная шипящее гнездовье чужих гремучих змей ложной своей бесстрастностью. Но отголоски страшной истерики, накрывшей Ульяну на этой самой лавке после их первого разговора, звучат внутри до сих пор. Выслушать монотонный монолог Ульяна ещё кое-как смогла, а вот принять прозвучавшие слова стоически — нет, несмотря на призывы постараться это сделать. После того, как телефон отправился в карман, полоскать начало так, что спустя какое-то время на её истошный вой выскочили люди в белых халатах. С водой, таблетками и шприцем наготове. Ещё день-два, и Ульяну здесь будет знать весь персонал. Еще три, и Уля сама будет знать каждого, кто сражается в этих стенах за человеческие жизни.

Что более или менее отложилось в мозгу из того, первого, разговора? Многое, несмотря на переставший поступать в легкие кислород и нарастающий, грозящий разорвать барабанные перепонки, свистящий звон в ушах. Несмотря на мутные пятна перед глазами, бьющий тело то жар, то озноб, и готовое покинуть её сознание. В те минуты Уля нахлебалась правды, как утопленник — речной воды. Слово — глоток, следующее — новый. И ещё, и ещё, снова и снова. Барахталась в них, чувствуя, как утекают силы на борьбу за жизнь.

Что осело? Основное. Фраза, что Ульяна — взрослая девочка, и говорить Зоя Павловна с ней будет соответствующим образом, не пытаясь сгладить углы. Объяснение, что информация получена непосредственно от источника в отделении, который обязан ей здоровьем, карьерой и семейным благополучием и, раскрывая врачебную тайну, рискует всем. Что сама действует поперёк непреложных правил, но положение пациента близко к критическому и вся ситуация в целом не оставляет ей выбора. Что больше ни одна живая душа об их разговорах знать не должна. Что полагает: если бы Егор был в состоянии подписать документы, как доверенное лицо он указал бы в них Ульяну. А дальше… Что реаниматологи по пути в больницу с того света его вытащили. А после вытащили второй раз, уже в операционной. Что после длительной и сложной операции, которую хирурги провели после того, как удалось стабилизировать состояние, он находится в реанимации. Что характер травм тяжёлый. Что сломанными о руль мотоцикла рёбрами задеты лёгкое и селезёнка, и что повреждения привели к серьезному внутреннему кровоизлиянию. Что дополняют картину черепно-мозговая травма, переломы бедренной кости и щиколотки, а также обширная лоскутная рана голени и трещина тазобедренного сустава. А ещё ссадины и ушибы в районе плеча, локтя и голеностопа… Это со стороны соприкосновения тела с асфальтом… Что Егор на ИВЛ. Что для сохранения его жизни сделано и продолжает делаться всё возможное. Но сейчас всё зависит только от организма.

Да, вот так — от организма. Зоя Павловна пыталась пояснить ей, раздавленной, размазанной реальностью по лавке и онемевшей, почему, несмотря на считающуюся успешно проведенной операцию, врачи отказываются от прогнозов. По словам маминой подруги, в сложных случаях, сопровождающихся внутренним кровотечением и тяжелым травматическим шоком, спасением жизни на операционном столе дело не кончается. Если повреждений очень много, «все зависит от течения травматической болезни и многих её факторов». Рутинным голосом Зоя Павловна сообщила, что возможна декомпенсация — полная разбалансировка систем работы организма. Вот и всё.

Вот и всё.

И всё.

Вчера Зоя Павловна набрала ближе к вечеру, чтобы сообщить лишь одно: без видимых улучшений. За эти часы ожидания с телефоном в трясущейся руке Ульяна успела пару раз тронуться рассудком и непрестанными молитвами вернуть себя в более или менее адекватное состояние. А сегодня её ждет повторение.

Так что вот такие дела — все звонят ей. А единственный человек, которому Ульяна регулярно звонит сама — это баб Нюра. Кажется, та стала совсем плоха: трубку берёт через два раза на третий и звучит слабо, добавляя мечущейся душе поводов для переживаний. Ей Уля пытается подавать информацию дозировано, не загружая ненужными подробностями — их баб Нюра не выдержит. Рассказывает, что Егор пока не очнулся, но держится, борется. Собственный голос Уля пытается заставить звучать обнадеживающе, но слышит его, словно издалека. Баб Нюра, конечно, всё понимает. Плачет и всё равно просит звонить, даже если нет