Меч Кайгена - М. Л. Вонг

как девочка: продержаться достаточно долго, чтобы меня спас настоящий теонит.

— Элл… Белокрылка, все в порядке? — они должны были использовать клички, когда были под прикрытием, на случай, если фоньяка или сондатиги слушали, но было неправильно говорить такое. Эллин фыркнула и оскалилась.

— Ты заметила, — сказала она, — что каждый борец с преступностью моего телосложения — белый. Словно это нужное качество — быть не настоящим, а белым.

— Я это не замечала, — сказала Мисаки.

— Не удивлена. Репортер, который назвал меня Белокрылкой, тот же гад, который решил, что я была помощницей Жар-птицы.

Эллин обычно была крепкой, отпускала резкие замечания о других, но обычно не раскрывала много о себе. События дня, видимо, задел ее глубокую рану. Мисаки не могла остановить такое кровотечение.

Другие четырнадцатилетние литтиги гордились бы, что выжили в бою с теонитами, но Эллин никогда не радовало то, что она могла делать. Хадеанцы не были созданы для физического боя с таджаками и джиджаками. Выживая в каждом бою, Эллин уже потрясала.

— Если тебе нужно благодарить меня, то я отвечу тем же, — отметила Мисаки, надеясь, что это поддержит литтиги. — Ты тоже меня спасла.

— Я хотела быть полезной, — Эллин хмуро смотрела на землю. — Ты была готова биться с ней сама.

Мисаки не знала, что сказать. В ее культуре женщин считали хрупкими. Она все еще привыкала к Карите, где целая раса была более хрупкой, чем теониты. Способности Эллин были такими, о каких многие белые и не мечтали, но у нее были недостатки. Это точно ее раздражало.

— Я думала, твои иллюзии были хорошими…

— Не надо снисхождения, принцесса, — слова звучали не враждебно, как должны были. Эллин звучала печально.

— Я и не делала этого, — наставала Мисаки. — Правда, Эллин, я…

— Белокрылка, Тень, — перебила ее Эллин.

— Точно.

— Оставайся и убедись, что Жар-птица не попадет в беду, да? — она спрыгнула с забора и поправила белый плащ. — Я вернусь и потренируюсь до ужина.

— Где Жар-птица? — спросила Мисаки.

Эллин подняла руку, Мисаки проследила за указывающим пальцем, увидела крышу, откуда было видно переулок, где они бились со стражами Техки. Он стоял на краю здания, бахрому красного пальто трепал ветер.

— Увидимся на уроке завтра, — сказала Эллин и пропала в воздухе, только биение сердца медленно двигалось к ближайшему переулку.

Понимая, что иллюзии Эллин уже не защитят ее от жителей Пантеры, Мисаки поспешила в укрытие другого переулка. Вода собралась у ее рук, и она забралась по бетонной стене к Робину.

Когда она перемахнула край крыши, он все еще был там, стоял у края многоквартирного дома спиной к ней. У Робина в чем-то были сильные чувства, но он плохо ощущал ньяму в общем. Если Мисаки не шумела, он будет стоять, не замечая холодное пятно в форме человека за собой.

Он стоял неподвижно на фоне серого неба, ветер трепал черные волосы и красный плащ за ним. Слои плотной красной ткани пересекались на спине плаща, формируя символ Жар-птицы, созданный Коли.

Мисаки не понимала, почему это была птица. В Рюхон Фаллее птицы были зловещими фигурами, вестниками хаоса, болезней и разрушений. В легендах ее детства человек, похожий на птицу, был демоном. Но Робин объяснил, что было честью иметь птицу — как символ его альтер-эго. Видим, у хадеанцев и коренных баксарианцев это было сильное существо. В зависимости от вида птицы и племени, это мог быть символ мудрости, свободы или перерождения. Мисаки полагала, что, если Робин был демоном, он хорошо старался, выглядя как сила и свобода в красном плаще.

Коли говорил о новых дополнениях плаща Жар-птицы — голографические фибры, которые заставляли бы его сливаться с тьмой, сиять или будто гореть — но Мисаки считала это глупым. Робину помог бы плащ, поглощающий звук, но он и без помощи сиял.

Выпрямившись, Мисаки кашлянула.

Робин склонил голову.

— Тень.

— Жар-птица, — она скрестила руки. — Я пришла проверить твою ногу, но я вижу, что ты задумался, так что уйду, — она повернулась, собираясь спуститься тем же путем, которым пришла.

— Моя нога в порядке, — сказал Робин. — Она перемотана достаточно, чтобы кровь пока не текла. Кто-нибудь осмотрит ее позже. Мне не нужно, чтобы ты ее латала.

— Кто сказал, что я ее залатаю? — Мисаки повернулась, возмущенно отбросив волосы. — Я хотела вернуть нож.

Робин поднял руку. Серебряный силуэт вылетел из его ладони, крутясь. Мисаки поймала кинжал за рукоять.

— Спасибо, — она убрала оружие в ножны и сказала серьезнее. — Точно не хочешь, чтобы я сделала корку?

Робин пожал плечами.

— Рана в порядке.

— Наверное, — сказала Мисаки, — раз ты стоишь на краю смерти, — она подошла к нему и посмотрела на расстояние до земли. — Ты знаешь, что ты все-таки не птица? Если упадешь с такой высоты, разобьёшься и умрешь.

— Нет, — Робин закатил глаза, со слов капал сарказм в стиле Кариты, к которому Мисаки только привыкала. — Я этого не знал.

Кровь все еще была на бетоне далеко внизу от боя Мисаки со стражами Техки, но самих мужчин не было видно.

— Я буду в порядке, — добавил он. — Я должен был остаться. Убедиться, что они были в порядке.

— Кому до них есть дело? — нетерпеливо сказала Мисаки. — Они были ужасны.

— Они были просто наемниками Техки. Они даже ничего плохого не сделали, кроме работы не на того парня.

— Они направили мачете на Эллин, — возмутилась Мисаки, — на подростка.

— После встречи с тобой они не повторят эту ошибку. Ты понимаешь идею? Не разрушать людей этого города, а делать их лучше.

— Они и недели в этом городе не прожили. Они — чужаки.

— Как и ты, — сказал Робин. — И я был таким, когда прибыл сюда. Мы не можем бороться с преступностью, если не уважаем жизнь так же, как преступники, с которыми мы боремся.

— Не думаю, что убийство ужасного человека — неуважение жизни, — сказала Мисаки. — Многие коро сказали бы, что это долг, — было определено во всех культурах воинов — Кайген, Ямма, Сицве — что убийство из самозащиты или защиты невинных было благородным делом.

— Я — не многие коро, — сказал Робин, — и я не хочу спорить с тобой. Ты не обязана оправдываться. Я понимаю это. Просто… Я хочу, чтобы ты пообещала, что не будешь никого пытаться убить на этих миссиях, ладно?

Мисаки нахмурилась.

— Ты знаешь, кто я, да? Я — джиджака из необычной семьи, известной убийством людей мечами. Если ты не хотел смерти врагов, зачем брал меня в команду? Зачем… — Мисаки сделала паузу, гадая, стоит ли озвучивать вопрос, мучавший ее два месяца. —