Круг общения - Виктор Агамов-Тупицын

Переходя к более конкретному ряду понятий, хотелось бы поговорить о так называемой «системе вовлечения». В настоящее время у меня совершенно выкристаллизовался «предмет изображения» в демонстрационной структуре акций: это системы вовлечения сознания в демонстрацию происходящего. Представь себе традиционную систему вовлечения, так сказать, «гантельную»: с одной стороны – «предмет», с другой – зритель, абсолютно внешнеположенный предмету. Между ними как бы прямая связь – линия понимания. Так вот, мои интересы сосредоточены именно на этой линии, а не во внутритекстовой ситуации предмета. Для меня это даже не линия, а целое пространство понимания, в котором «полюса» идентифицируются, образуя единый объект: предмет – зритель. При таком взгляде на систему вовлечения зрители уже не внешнеположены предмету, а являются его элементом, как и любые другие его составляющие или параметры. Другими словами, зритель – это единица, инструментарий (его сознание, разумеется). Он располагает в событии только определенной частью понимания – целиком же оно наступает только в интерпретации.

В.А.-Т.: Но ведь если интерпретация – «принадлежность салона», а ваша цель, как ты говоришь, минимизация подобной к нему принадлежности, то выходит, что вы минимизируете меру понимания, горизонт которого характеризуется именно своей открытостью «свету» интерпретации.

А.М.: Ты прав, если иметь в виду профаническое понимание. Кроме того, все художественные атрибуты акций – всего лишь поверхность, своего рода технический аппарат для реализации определенной системы вовлечения. Если внимательно проанализировать какую-либо из акций, например «Картины» [1979] или «Комедию» [1977], то станет ясно, что система вовлечения в них – вовсе не гантельная и смысл акций – именно в актуализации связи между объектом и сознанием зрителя (плюс сознание участников).

В.А.-Т.: Ты как-то писал, что ироничность ваших акций не имеет ничего общего с «салонной» разновидностью юмора, бытующей в ряде практических достижений американского «эстрадного» концептуализма. Не исключено, что «салонным» является не сам американский концептуализм, а наше восприятие этого феномена и то, как мы трактуем его «фактографию», не зная контекста. Объясни, что ты имеешь в виду, когда говоришь о юморе и иронии.

А.М.: Тут, мне кажется, любопытно подвергнуть анализу самих носителей пафоса или императива иронии. Вопрос о том, на чем, собственно, они основываются: на салонности ли мышления, на в детстве ли прочитанном Гессе или (более серьезно) на метафизически прочувствованной иронии XIX века (Шлегель и Шлейермахер)? Западная публика в своей интеллигентской массе, прочитывающая между пивом и виски какие-нибудь дзенские или суфийские тексты в рекламных обложках, уже изначально настроена на то, что так называемый научно-технический прогресс обеспечит им безболезненное умирание. В силу подобной безболезненности (и умирания, и существования) вся метафизика очень удобно выносится за скобки, а то, что принимается «всерьез», регламентируется как эстетическое. Об этом изуми тельно едко писал еще Кьеркегор.

В.А.-Т.: Боюсь, что в каком-то смысле все виды искусств – от предметной бутафории до перформанса – вышли из театра. Вышли и (на выходе) разошлись в разные стороны. А теперь возвращаются обратно, поэтому «эстрадность» и «салонность» – всего лишь симптомы их репатриации. Расскажи о каком-нибудь из последних проектов.

А.М.: Совсем недавно я придумал одну вещь, которая собиралась быть предназначена «В. Тупицыну». Но, увы, это технически неосуществимо, т. е. невозможно послать тебе посылку с этой самой «вещью» – не пропустят97.

В.А.-Т.: Уместно спросить, что это за духовная практика, на которой ты постоянно делаешь «скрытый» акцент: дзенская? даосская? суфийская? христианская? или еще какая-нибудь?

А.М.: Я думаю, что экуменическая – в широком смысле; это молитва на языке символов, понятных для нас. Поэтика выполняет чисто провокативную функцию (провокация сакрального). Обратное – столь же актуально. Вот, например, твой «речной» концепт, где предлагается отыскать исток Яузы или Клязьмы, чтобы затем брести вниз по течению, пока волна не накроет тебя с головой. Чем это не стихотворение? Почему вообще не вводить в сферу поэзии вещи, события, отношения и проч.? Ведь есть бесчисленное множество поэтических форм, не обязательно связанных с лексикой. На самом деле все это зависит от нас, т. е. если мы будем настойчиво уверять всех, что фотографии человека, бредущего по реке, и описательный текст этого события – поэзия, то в конечном счете это и станет поэзией. И в этом есть обновляющая ностальгия, археологическая добросовестность, ибо весь концептуализм основан прежде всего на знании и учитывании предыдущих культур98.

14.4

Вверху: Андрей Монастырский у фонтана «Дружба народов», ВДНХ, 1990-е годы. Фото В.А.-Т. Внизу: Андрей Монастырский, инсталляция «Фонтан», 2010.

В статье «Ecstasy of Miscommunication»99 я описал «Палатку 2» – перформанс группы «КД», произошедший в Сокольническом парке (август 1989 года): Как всегда, наиболее длительной частью процедуры оказалась полуторачасовая прогулка в направлении «места действия». После долгих блужданий нам, т. е. зрителям во главе с устроителями, удалось, наконец, стать свидетелями таинственного мерцания, источник которого находился где-то в другом месте. Через полчаса, получив разрешение двигаться вперед, мы подошли вплотную к эпицентру событий. Там мы обнаружили полиэтиленовую палатку: внутри нее горел фонарь, освещавший круглую площадку внизу, по которой, мигая огнями, ездили два игрушечных вездехода, беспрестанно сталкиваясь друг с другом и издавая невнятные звуки. Трудно было поверить, что вокруг этой непонятно откуда взявшейся палатки и потусторонней арены простиралась привычная, вполне ординарная тьма и произрастали ничем не выдающиеся деревья. Впрочем, различия между природными богатствами и культурным наследием не исчерпываются проблемой атрибуции или попытками ответить на вопрос «кто автор?». Куда более серьезный проект – оказание «эстетической помощи» бытовым вещам и явлениям, не подлежащим музеификации.

Музеификация быта стала лейтмотивом серии фотографий, присланных Андреем по электронной почте в 2009 году. На них он запечатлен сидящим на унитазе с открытой (настежь) дверью. Для оказания «эстетической помощи» потребовались снимки более высокой разрешимости, пригодные для печати или показа в галерее. А.М. согласился, но при условии, что я тоже снимусь в туалете, причем в той же позе, после чего мы сразу же совершим обмен «подношениями». Что, собственно, и произошло. Жаль, ни один из нас не последовал примеру Пьеро Манзони, занимавшегося консервированием своих фекалий с целью удобрить почву культуры отходами творчеств100.