Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне - Коллективный сборник

108. Вступление к поэме «Щорс»

Я открываю окна в полночь.И, полнясь древней синевойИ четкостью граненой полнясь,Ночь проплывает предо мной.Она плывет к своим причалам,Тиха, как спрятанный заряд,Туда, где флаги раскачалаНеповторимая заря.Я слушаю далекий грохот,Подпочвенный, неясный гуд,Там поднимается эпоха,И я патроны берегу.Я крепко берегу их к бою.Так дай мне мужество в боях.Ведь если бой, то я с тобою,Эпоха громкая моя.Я дни, отплавленные в строки,Твоим началам отдаю,Когда ты шла, ломая сроки,С винтовкою на белый юг.Я снова отдаю их прозе,Как потрясающие те –В несокрушающих морозахИ в сокрушающей мечте.Как те, что по дороге ржавой,В крови, во вшах, в тоске утрат,Вели к оскаленной ВаршавеПолки, одетые в ветра.Прости ж мне фрондерства замашку,И всё, что спутал я, прости!Ведь всё равно дороги нашиПустым словам не развести.Так пусть же в горечь и в наградуПотомки скажут про меня:«Он жил. Он думал. Часто падал.Но веку он не изменял».

109. Бригантина (Песня)

Надоело говорить и спорить,И любить усталые глаза…В флибустьерском дальнем мореБригантина подымает паруса…

Капитан, обветренный, как скалы,Вышел в море, не дождавшись нас.На прощанье подымай бокалыЗолотого терпкого вина.

Пьем за яростных, за непохожих,За презревших грошевой уют.Вьется по ветру веселый Роджер,Люди Флинта песенку поют.

Так прощаемся мы с серебристою,Самою заветною мечтой,Флибустьеры и авантюристыПо крови, упругой и густой.

И в беде, и в радости, и в гореТолько чуточку прищурь глаза –В флибустьерском, в дальнем мореБригантина подымает паруса.

Вьется по ветру веселый Роджер,Люди Флинта песенку поют,И, звеня бокалами, мы тожеЗапеваем песенку свою.

Надоело говорить и спорить,И любить усталые глаза…В флибустьерском дальнем мореБригантина подымает паруса…

110. «Тебе опять совсем не надо…»

Тебе опять совсем не надоНи слов, ни дружбы. Ты одна.Шесть сотен верст до ЛенинградаЗаснежены, как тишина.А я пишу стихи, которымУвидеть свет не суждено.И бьют косым крылом просторыВ мое обычное окно.И, чуть прищурившись, я слышу,Как каплет с крыш. Я слышу, как,Шурша, как шелк, спешат по крышамСтаринной выковки века,Как на распахнутом рассветеТы слезы вытерла с лица.Так мир устроен — дым и ветер,Размах и ясность до конца.

111. Звезда

Светлая моя звезда.Боль моя старинная.Гарь приносят поездаДальнюю, полынную.От чужих твоих степей,Где теперь началоВсех начал моих и днейИ тоски причалы.Сколько писем нес сентябрь,Сколько ярких писем…Ладно — раньше, но хотя бСейчас поторопиться.В поле темень, в поле жуть –Осень над Россией.Поднимаюсь. ПодхожуК окнам темно-синим.Темень. Глухо. Темень. Тишь.Старая тревога.Научи меня нестиМужество в дороге.Научи меня всегдаЦель видать сквозь дали.Утоли, моя звезда,Все мои печали.Темень. Глухо. ПоездаГарь несут полынную.Родина моя. Звезда.Боль моя старинная.

112. Последнее

Не надо. Уходи. Не больно. А сердце… Сердце – ерунда. И не такой. Простой и вольной, Большой запомню навсегда. И не тебя, совсем не эту Любил. И верил и сказал Совсем не этой. Где на свете Та, для которой я писал? И пусть другой на «Гере» якорь Подняв, опустит в глубину. Во сне приснишься – буду плакать, Проснусь – опомнюсь, улыбнусь. А если вновь потянет дымом И трубы грозы пропоют, Прочту стихи. Прощусь с любимой. Пойду в Испанию мою. И если пулей годы срежет, Мне будет умирать смелей За хлеб, за счастье и за нежность, За нежность девушки моей. 

113. Состав

Он нарастал неясным гудом, Почти догадкой. И томил Тревожным ожиданьем чуда И скорой гибелью светил. Он рос. И в ярости и в грохоте Врезалася в версту верста, Когда гудка протяжным ногтем Он перестук перелистал. И на мгновенье тишиною, Как зной, сквозною пронизав Простор, он силою иною Ударил в уши и глаза И грянул. Громом и лавиной Он рушил сердце, как дубы. Гроза, грозя в глаза, что дина-Митом! Рванет. И время на дыбы. В поля, в расхристанную осень Войдя, как в темень искрой ток, Он стал на миг земною осью, Овеществленной быстротой. Но громом рельсы полосуя, Он нес с собой тоску и жизнь. Он был, как жизнь, неописуем И, как тоска, непостижим. Еще удар. И по пылище По грязи, в ночь, в тоску – далек, И, как на горьком пепелище, Мелькает красный уголек. 

(А если к горлу – смерти сила, Стихи и дни перелистав, Я вспомню лучшее, что было, – Сквозь ночь бушующий состав) 

114. «Мы сами не заметили, как сразу…»

Мы сами не заметили, как сразуСукном армейским начинался год,Как на лету обугливалась фразаИ черствая романтика работ.Когда кончается твое искусство,Романтики падучая звезда,По всем канонам письменно и устноТебе тоскою принято воздать.Еще и строчки пахнут сукровицей,Еще и вдохновляться нам дано,Еще ночами нам, как прежде, снитсяДо осязанья явное Оно.О, пафос дней, не ведавших причалов,Когда, еще не выдумав судьбы,Мы сами, не распутавшись в началах,Вершили скоротечные суды!

115. «Люди не замечают, когда кончается детство…»

Люди не замечают, когда кончается детство,Им грустно, когда кончается юность,Тоскливо, когда наступает старость,И жутко, когда ожидают смерть.Мне было жутко, когда кончилось детство,Мне тоскливо, что кончается юность,Неужели я грустью встречу старостьИ не замечу смерть?

116. «Треть пути за кормой…»

Треть пути за кормой, И борта поседели от пены. Словно море, бескрайна Густого настоя вода. В ноябре уходил, Как Парис в старину за Еленой, Через год я нашел, Чтоб теперь потерять навсегда… Ты стоишь побледневшая, Моя золотая Елена, Через несколько лет Ты, как чайка, растаешь вдали… Я, твой атом ничтожный, Тебя принимаю, вселенная, От последней звезды До условностей грешной земли. Ничего, что потеряно (Я находил, значит, стоит Уставать и грести, И опять уставать и грести)… За любовь настоящую, За тоску голубого настоя, Если хочешь еще, Если можешь еще, то прости! Подымай паруса!  Берега затянуло печалью… Отлегает заря, замирая, как голоса. Подымай паруса! Тишина пролетает, как чайка… Светит имя твое на разодранных парусах!..

117. «За десять миллионов лет пути…»

За десять миллионов лет пути Сейчас погасла звезда. И последний свет ее долетит Через четыре года. Девушка восемнадцати лет Пойдет провожать поезда И вдруг увидит ослепший свет, Упавший в черную воду. Девушка загрустит о ней, Утонувшей в  черной воде. Так, погасшая для планет, Умрет она для людей. Я б хотел словами так дорожить, Чтоб, когда свое отсвечу, Через много лет опять ожить В блеске чьих-то глаз. 

118. «Девушка взяла в ладони море…»