Адмирал Сенявин - Иван Фирсов

— Братцы! Прыгай за борт! Амба басурманам! — вбежал в каюту, захлопнул дверь, спрыгнул в крюйт-камеру.

Сухой щелчок пистолета слился с громовым раскатом… Дубель-шлюпка раскололась пополам. Из ее распахнутого чрева вырвался огромный сноп пламени, опаляя вражеские галеры, взрыв разламывал их и крушил все подряд. Столб пламени, воды, дыма взметнулся в небо, увлекая за собой обломки кораблей, обрубки человеческих тел…

Эхо взрыва услышали в Херсоне и в Очакове. После турки уже не отваживались абордировать русские корабли…

В Лимане моряки стояли насмерть, а в Севастополе эскадра сушила паруса.

Потемкин без промедления донес императрице: «Героическая смерть Сакена показала туркам, каких они имеют неприятелей».

Екатерина тут же отозвалась: «Мужественный поступок Сакена заставляет о нем много сожалеть. Я отцу его намерена дать мызу без платежа аренды, а братьев его приказала отыскать, чтобы узнать, какие им можно будет оказать милости». Не отнимешь, умела российская императрица славить героев на пользу государству.

Поведение Войновича возмущало и Потемкина — сколько ни понуждай, лето уж в разгаре, а эскадра еще в бухте.

В начале июня турки дважды нападали на русские суда в Лимане. Пытались их уничтожить, но, потеряв два корабля, ушли к Очакову.

«Севастопольский флот невидим», — сокрушался Суворов.

Тогда же на флагмане «Преображение Господне» неожиданно, без вызова, появился капитан бригадирского ранга Ушаков. Сенявин проводил его к Войновичу. Тот обрадовался и попросил Сенявина остаться.

— Друг мой, Федор Федорович, — начал любезно Войнович, — невмочь стоять, сиятельный князь наш одолел, и в море идти боязно — больно турок силен…

— Волков бояться — в лес не ходить, Марко Иванович, — ответил Ушаков.

— Но все так, однако ж…

— Думка есть, как надобно турка проучить на первый раз…

Войнович недоверчиво смотрел на Ушакова.

— Диверсию авангардией на эскадру их учинить. Токмо так турок отвратить от Лимана можно, — пояснил Ушаков.

— Ты, брат мой, шутить изволишь, как так атаковать втрое-вчетверо превосходящего неприятеля? — воскликнул Войнович.

— То забота командующего авангардией. Надобно, чтобы эскадра помощь оказала, — настаивал Ушаков.

Войнович покачал головой.

— Мудришь, Федор Федорович, — махнул рукой Войнович, — ан впрочем, поступай, как Бог велит. Чур, на меня не пеняй.

Ушаков степенно откланялся. Сенявин провожал его и думал: «Ай да молодец!»

Во второй половине июня Севастопольская эскадра вышла к Лиману. Через десять дней она подходила к Тендровской косе. На шканцы, еще до восхода солнца, пока спал Войнович, вышел Сенявин. Легкий бриз с норд-оста шелестел в парусах.

— Неприятель на норд-весте! — крикнули с фор-марса.

— Отрепетовать сигнал! — приказал Сенявин и послал за Войновичем. Он посмотрел в подзорную трубу и увидел корабли турок. Не отрываясь, скомандовал: — Передать по линии: «Вижу два десять пять вымпелов, неприятель спускается зюйд-вест».

«Турки пока не настроены принимать бой», — подумал Сенявин, глядя на увядшие колдуны на вантах — ветер явно стихал.

На шканцы выскочил полуодетый Войнович.

— Где турки? — хрипло спросил он.

Подавив улыбку, Сенявин указал на турок и протянул подзорную трубу.

Три дня крейсировала Севастопольская эскадра между Тендром и Гаджибеем. Турки маневрировали на видимости, сохраняя неизменной дистанцию и уклоняясь от боя. Слабый ветер менял румбы, временами наступал полный штиль, и тогда эскадра ложилась в дрейф.

Все эти дни Войнович суетился, перебегал от борта к борту, беспрерывно теребил флаг-капитана: «Как думаешь, турок не атакует нас?» Сенявину уже стала надоедать нервозность начальника. Он успокоился лишь тогда, когда турецкие корабли скрылись за горизонтом. Наконец совсем заштилело. Корабли легли в дрейф. Войнович спустился в каюту. Через полчаса он вызвал Сенявина:

— Передашь сие письмо Ушакову, пусть ответ учинит.

Вечером к борту «Святого Павла» подошла шлюпка.

На борт поднялся флаг-капитан Войновича Сенявин.

— Ваше превосходительство, вам оказия от контр-адмирала Войновича.

Ушаков взял пакет, мельком взглянул на Сенявина. Не первый раз видел он этого способного и, говорят, лихого офицера. Только уж больно форсист, да и возле начальства служить не избегает…

«Любезный товарищ, — читал про себя Федор Федорович, и смех начинал распирать его, — Бог нам помог сего дня, а то были в великой опасности… Мне бы нужно было поговорить с вами. Пожалуйста, приезжайте, если будет досуг, двадцать линейных кораблей начел у турок. Ваш слуга Войнович». Ушаков глубоко вздохнул. Поднял голову — вымпел на грот-стеньге заполоскался. Он повеселел и сказал Сенявину:

— Передайте его превосходительству, нынче озабочен я готовностью авангардии, ветер свежеет, не ровен час, завтра с турками в баталию вступать. — Тут же приказал на вахте мичману: — Ко мне, живо, капитан-лейтенантов Шишмарева и Лаврова.

Сенявин знал содержание письма и, глядя на Ушакова, еле сдерживал себя, чтобы не рассмеяться в каюте. И лишь когда шлюпка отошла от борта «Святого Павла», дал себе волю и захохотал.

Выслушав флаг-капитана, Войнович нахмурился. Приказал с восходом солнца разбудить его и ушел в каюту. Утром по сигналу флагмана корабли снялись с дрейфа и направились к югу…

Эскадра спустилась к острову Фидониси и легла в дрейф. Стоя на мостике, Сенявин рассматривал в лучах восходящего солнца лежащий справа по курсу каменистый, с белыми отвесными скалами небольшой островок. Рассказывали, узкая, в сажень, прибрежная полоса острова под нависшими скалами по щиколотку усеяна змеиными шкурами. На линьку они приплывают сюда с материка. Оттого прозвали его «Змеиный»… Свежий ветер от чистого норда приятно ласкал лицо прохладой.

— Ваше превосходительство, ветер заходит, пора менять галс, — подсказал Сенявин флагману.

Перемена галса сближала с неприятелем, а этого не хотелось… Войнович минуту-другую молчал, осмотрел горизонт, наконец нехотя кивнул. Сенявин подошел к командиру «Преображения», капитану второго ранга Ивану Селивачеву:

— Адмирал назначил эскадре курс норд-ост. Передайте на корабли.

Спустя минуту на сигнальных фалах затрепетали стайки разноцветных флажков. Эскадра подворачивала на курс норд-ост. На салинге первыми увидели турецкие корабли сигнальные матросы:

— На горизонте неприятель!

Сенявин взял рупор, крикнул на салинг:

— Сочтешь, вымпелов сколько?

Томительно тянулись минуты.

— Два десять вымпелов! — прокричал сигнальщик.

Слева по носу контргалсом спускалась турецкая эскадра…

Адмирал Гуссейн-паша был доволен — его корабли вышли на ветер. «Теперь у нас шесть линейных кораблей против двух фрегатов авангарда, им несдобровать», — размышлял он.

В час дня турки первыми открыли огонь по головным фрегатам. Русские корабли не отвечали, их двенадцатифунтовые пушки не доставали до неприятеля. С первыми пушечными залпами Сенявин перешел на наветренный борт. Ветер свежел, набегали белые барашки. Временами гребень волны ударялся в скулу форштевня, и вееры соленых брызг, переливаясь радугой, залетали на шканцы. «Гуссейн-паша намеревается превосходящей силой задавить наши фрегаты», — подумал Сенявин и перевел взгляд на корабль Ушакова. «Святой Павел» вдруг резко вышел на ветер, увлекая за собой фрегаты. Через минуту «Стрела» и «Берислав» круто взяли бейдевинд, начали обходить голову турецкой эскадры.

Гуссейн-паша досадовал — его хитрость не удалась. Флоты сблизились. Грохот мощной канонады означал, что сражение сделалось общим. Командир турецкого авангарда перебегал от одного борта к другому. «Паруса, он повелел все паруса поднять, только бы догнать и обойти на ветру русские фрегаты». Турки усилили огонь, но вели его, как и прежде, беспорядочно. Канонада разгоралась. Два русских фрегата и «Павел» успели-таки отрезать два головных турецких фрегата и взяли их в двойной огонь. Полчаса спустя они вышли из боя и повернули на юг. С турецкого флагмана разгневанный Гуссейн-паша открыл огонь по ним, пытаясь вернуть в строй. Да где там, удирали под всеми парусами…

Громкое «ура» неслось с русских кораблей.

— Лево на борт, на румб норд-ост! — скомандовал Ушаков. Он вскинул трубу, указывая шкиперу на руле: — Держать на форштевень Гуссейн-паши! Поднять сигнал: «Выхожу из строя. Атакую флагмана!»

Звончее запели ванты, тугие паруса, казалось, вот-вот треснут… «Павел», резко накренившись на правый борт, вышел из строя. Все корабли авангарда перенесли огонь на турецкий флагман. Прицельный, безостановочный огонь с двух сторон Гуссейн-паша долго выдержать не мог. Вскоре у него были разбиты мачты, порваны паруса и такелаж, дважды вспыхивал пожар.