Я дрался на «Аэрокобре» - Евгений Мариинский

Григорий Сергеевич поднял голову, посмотрел на меня отсутствующим взглядом, вздрогнул, увидев пропитанный кровью бинт, и спросил как будто с осуждением:

— Вернулся? А Виктор где?!

Мне даже неловко стало от такого вопроса. Старик вроде обвинял: «Ты-то вернулся, а Виктор…» В бою все может быть. Хорошо, на этот раз обошлось. А случись что? Как тогда посмотрит, что скажет батя?.. Ведь и сейчас прозвучало — так мне показалось — «лучше бы ты не вернулся»…

— Вон, сзади ведут… — только и сказал я. Я вовсе не думал, что мне или Виктору что-либо угрожает, пока мы летаем вместе. Но не всегда же мы вместе. Вот как сегодня, разошлись по одному в бою… Поэтому и ответил не очень-то приветливо.

— Ведут?! — Старик бросился вперед.

— Куда, батя? Не спеши! Приведут. Не ранен он, аппендицит у него!

— Не ранен? — Григорий Сергеевич оглянулся, еще раз посмотрел на мою забинтованную голову, махнул рукой — «рассказывай!» — и побежал.

В этот же вечер в госпитале Виктору сделали операцию. И, сказали врачи, вовремя. Пришлось даже Ивану Ивановичу выделить несколько порошков сульфидина из тех, что он с большим трудом достал в Кировограде для одного из летчиков, заболевшего воспалением легких. Тогда обошлось без сульфидина, и теперь Иван Иванович берег эти порошки пуще зеницы ока.

Отец Королева успокоился, ночью долго не давал мне спать, расспрашивая о последнем бое, о боях, проведенных с Виктором раньше.

Снова в боях

После Вапнярки машина наконец выбралась из густой украинской грязи и быстро покатила по сухому, хорошо накатанному проселку. Впервые за всю дорогу за ней потянулся шлейф пыли.

Я улыбнулся: ничего не изменилось, все так же, как и во время последнего вылета, хотя и прошло больше двадцати дней. Тогда тоже при подходе к цели вместо луж на полях мы увидели под собой подсохшую землю, пыль на дорогах…

Из-за ранения я не летал с тех пор. Полк успел сменить два эродрома.едва поспевая за уходящей линией фронта. И все равно летать приходилось далеко. Через пять дней после того памятного боя у переправы через Днестр, 26 марта 1944 года, наши войска вышли к государственной границе СССР — реке Прут, а на следующий день река была форсирована. К 9 апреля на территории Румынии были форсированы реки Серет, Сучава, и фронт достиг предгорий Карпат, вплотную приблизился к городу Яссы. Дальнейшее наступление приостановилось, так как противник ввел в бой сильные резервы и в ряде мест предпринял контратаки…

Машина тем временем подъехала к полевой площадке, на которой расположился полк, и остановилась у землянки командного пункта. Я поднялся, потянулся, чтобы расправить мускулы, затекшие от длительного сидения на ящиках со штабным имуществом, и тут же увидел заходящую на посадку четверку истребителей. По номерам определил: Архипенко, Бургонов, Лусто… «Наши!» — схватил вещмешок, выпрыгнул из кузова и побежал к стоянке, туда, куда заруливали только что севшие самолеты. «Кто же четвертый?» — мучил меня вопрос. Номер самолета незнакомый — тринадцатый.

— Здравствуй, батя! — поздоровался на бегу с отцом Королева. — Где Виктор?

— Здравствуй. Там, — старик махнул рукой в сторону стоянки. — Под своим самолетом.

Я побежал дальше, хотя этого можно было и не делать: навстречу, к командному пункту, шли все летчики эскадрильи. Замедлил шаг, подошел к Архипенко.

— Товарищ командир, младший лейтенант Мариинский прибыл.

— Здоров, — Архипенко протянул руку. — Как, здеся, добрался? Обедал уже? Нет? Пойдем с нами.

— Вот вещмешок только отдам механикам.

— Давай сюда сидор-то, — взял вещмешок Виктор. — Сейчас мы это организуем. Петро! — окликнул он своего механика. — На сидор, отнеси на самолет!

Мы с Королевым немного отстали от остальных и некоторое время шли молча. Первым заговорил Виктор.

— Значит, снова вместе, — произнес он таким тоном, будто расстались мы не два дня, а по крайней мере два месяца назад. — Узнаешь местность?

— А как же! Да, а кто летел сейчас четвертый?

— Лебедев… Боев-то почти нет, вот и натаскивают его после перерыва.

Лебедев… Перерыв и в самом деле у него был солидный. Еще во время боев за Днепр, 24 октября 1943 года, он был сбит и выпрыгнул с парашютом на территории противника. Так доложили летчики, участвовавшие в том бою. О дальнейшей его судьбе ничего не было известно.

«Пропал без вести» — такое сообщение пошло по всем инстанциям. А в феврале он сам пришел на аэродром и рассказал, что в бою на его «Кобре» было перебито ножное управление, самолет свалился в штопор. Из-за малой высоты вывести из штопора не смог, выпрыгнул с парашютом. При приземлении — купол еще не успел полностью раскрыться — ударился о землю, потерял сознание. («Да… — подумал тогда каждый. — И полностью раскрытый парашют на таких не рассчитан…» Сергей имел рост добрых метр девяносто и был плотной комплекции.) Пришел в сознание, когда немцы уже отобрали у него документы и пистолет. Попал в плен… Но при переезде из Гуляй Поля сумел бежать и скрывался у колхозника Исакова в селе Фрейлебен до прихода частей Красной Армии. Затем вернулся в свой полк.

Примерно в те же дни в полк вернулся и Жора Ремез. Но у него все было просто. 17 декабря 1943 года его сбили. Выпрыгнул. Попал в плен. Бежал. Сражался в партизанском отряде — он и на аэродром пришел с немецкой винтовкой и с красной лентой, нашитой наискось на летный шлем. Принес справку от партизан, и его сразу стали брать на задания. А Лебедев… Проходил дополнительную проверку, потом возникали новые причины: не было самолетов, шли сильные бои…

— Лебедев? Ну, давно пора было летать ему! Жалко смотреть на него на аэродроме…

Наши войска продолжали вести наступательные действия. Они захватили плацдарм на правом берегу в излучине Днестра в районе Григориополь. С него и непосредственно угрожали Кишиневу. Здесь наступала 5-я гвардейская армия. Почти в то же время начала наступление на Яссы, в Румынии, 27-я армия. И тут и там требовалось прикрытие — контратаки противника поддерживались интенсивными действиями крупных групп бомбардировщиков, переброшенных сюда с аэродромов Крыма. Фашисты сконцентрировали здесь до тысячи двухсот самолетов, из них только истребителей более четырехсот пятидесяти. А 7-й истребительный авиакорпус, прикрывавший наступающие армии, имел в наличии к 1 апреля всего шестьдесят четыре боевых самолета…

Кроме того, гитлеровцы пользовались своей обычной тактикой — их самолеты могли часами не появляться над линией фронта. Но зато потом сотни бомбардировщиков и штурмовиков поднимались с близлежащих аэродромов и атаковали советские войска. А наши истребители могли быть над линией фронта лишь по десять минут: слишком далеко располагались их посадочные площадки. Из-за этого они вынуждены были действовать небольшими группами — по два, максимум по четыре самолета. Иногда собирались группы и побольше. Так, хоть и меньшими силами, достигалось почти непрерывное прикрытие наземных войск.

Корпус, которым командовал генерал Утин, действовал очень удачно. В апреле, проведя шестьдесят восемь воздушных боев, его летчики сбили сто восемьдесят немецких самолетов, потеряв при этом лишь семь.

Дело доходило до курьезов…

К линии фронта подходит фашистская армада. Сейчас гитлеровцы начнут бомбить и штурмовать наши войска. Советских истребителей в воздухе нет, зениток тоже нет в этом районе. Что делать?..

— Товарищ генерал, разрешите я их пугну! — обратился к командиру корпуса радист станции наведения.

— Как?! — удивился Утин.

— А я на их волне по-немецки передам, что наши в воздухе.

— Давай попробуй, — согласился генерал.

Радист бросился к микрофону. Рация, оказывается, у него уже была настроена на волну фашистских бомбардировщиков.

— Ахтунг, ахтунг! В воздухе четыре «Кобры».

Свершилось чудо. Даже не доходя до линии фронта, фашисты сбросили бомбы в расположение своих же войск и пикированием стали уходить обратно.

Королев после операции еще на задания не ходил, первые дни я был «на подхвате». Летал ведомым у Лусто, у Архипенко, потом мне самому дали ведомого Ипполитова. Я ничуть не обрадовался своему «производству» в ведущие. Ведомым у Королева я отлично себя чувствовал. Мне и раньше предлагали водить пару, но я отказывался. «До конца войны вдвоем пролетаем!» — говорил Виктору. Ведь последнее время понятия «ведущий» и «ведомый» для нас были очень условными. В бою каждый из нас бывал и ведущим и ведомым. А Ипполитов… Он же почти не летал на боевые задания: то самолетов не было, то его посылали за «ястребками» в тыл. Так и прошло время. Да и привычка к одиночным полетам, к тому, что надеяться можно только на свои силы… «Будет смотреть только себе под хвост… И ничего не увидит. Придется и за себя и за него смотреть…» — думал я, когда мы возвращались с командного пункта после получения задания, но сказал другое: