Последний поезд на Ки-Уэст - Шанель Клитон

И как это иначе назвать, если не «несчастием»? Мужчина, за которого я выходила замуж, — не тот, с кем я живу сейчас. Такое ощущение, что внутри у него болезнь, съедающая все хорошее, что мне полюбилось в нем много лет назад, и сейчас от тех давних чувств не осталось ничего, кроме страха и сожаления.

— Он и мальчишкой был дурным, уже тогда в нем была какая-то гадость, — возражает Руби. — Ты этого не замечала. Первая любовь и прочая чушь. Он всегда был диким. Считал, что может творить, что ему заблагорассудится, и плевать на всех хотел.

— В последнее время все так сложно. Рыбацкий промысел стал не тот. Он в страшных тисках.

— Многие в страшных тисках. Но они не бьют своих жен.

— Знаю. Когда родится малыш…

Все изменится. Обязательно. Мы будем семьей. Том станет меньше пить. Дела пойдут на лад. Я перестану мечтать о том, чтобы его не было.

— Когда родится малыш, ничего не изменится, — говорит Руби, и ее голос звучит мягко. — Ты хочешь, чтобы ребенок видел, как избивают его мать? Ты хочешь изо дня в день переживать о том, что однажды Том замахнется и на него?

— Я никогда не позволю, чтобы кто-нибудь обидел моего ребенка.

— Хелен, как бы ты ни старалась, но, пока ты с ним, ты в опасности. Все становится только хуже, разве нет?

— Да. Но думаешь, уйти так легко? Если я попытаюсь уйти, он поймает меня и убьет. Вчера он сказал, что отберет у меня ребенка.

— О, милая моя, ты могла бы обратиться в полицию.

— И что они сделают? Чем другие лучше Тома? Знаешь, сколько раз Том ночевал в кутузке, а на следующее утро его отпускали как ни в чем не бывало? Иногда он возит на рыбалку шерифа — показывает тому лучшие места для ловли марлина.

— А тебе есть куда уехать?

— Том меня разыщет.

И вообще, не так-то много мест, где я могла бы спрятаться. Когда наступили трудные времена, туризм замер, ситуация с рыболовством изменилась, единственным источником доходов стала контрабанда алкоголя и торговля оружием, а почти все мои подруги детства уехали на север.

— Никто не вправе приказывать тебе, что делать, Хелен. Ты должна решать сама. Он считает, что загнал тебя в угол, что тебе некуда идти и других вариантов, кроме него, нет, но это неправда. У тебя есть друзья, люди, которые тебе помогут, и, что самое важное, ты умная и ты сильнее, чем думаешь. Надо быть очень храброй, чтобы жить твоей жизнью. До встречи с Максом у меня были мужчины. Одни хорошие, другие не очень. Плохие будут внушать тебе, что ты — пустое место. Они будут принижать тебя, потому что только так они могут почувствовать собственную значимость. Это ложь. Как только ты перестанешь в нее верить, ты лишишь их власти.

— У меня будет ребенок. Ребенок Тома. Если я уйду, он станет нас искать. Я видела, на что он способен, когда злой, и не хочу думать о том, что он может сделать. Но даже если я уйду, если мне удастся где-нибудь укрыться, на что мы будем жить?

— Ты хорошо справляешься с работой сейчас. Сколько из того, что ты зарабатываешь тут, Том пропивает? Я не говорю, что будет легко, но, дорогая моя, в жизни все нелегко, и так было всегда. В тебе есть стержень, и тебе пора поверить в себя.

Малыш внутри меня — это тикающие часики, и хотя я убедила себя в том, что заслужила подобный брак и клятву нарушать нельзя, но я больше не одна. Я хочу лучшей доли для своего ребенка. Я хочу лучшей доли для себя.

— Вы с малышом всегда можете остаться у нас.

С ее стороны это любезное предложение, но я не могу навлекать неприятности на их семью, и во многих отношениях Ки-Уэст — действительно маленький городок со своим представлением о правах.

— А что твоя тетушка? — спрашивает она. — Сестра твоей мамы?

— Мы переписываемся, но виделись в последний раз, когда я была девочкой. Я не вправе сваливать на нее эти проблемы…

— Очень даже вправе. Ты переживаешь за свою жизнь. Остальное образуется.

Мама скончалась семь лет назад, и в такие моменты, когда нужен совет и утешение, мне ужасно ее не хватает. Возможно, она сказала бы, что мое место рядом с Томом, что все мужчины, когда напьются, дают волю рукам, но каковы бы ни были ее слова, самое тяжелое — это то, что ее нет со мной. Мягкой она не была, моя мама, — иначе не вышла бы замуж за человека вроде моего отца, но она любила меня, и как же горько, что ее нет рядом, когда в моей жизни грядут такие перемены.

Но ее нет со мной.

Есть только я и малыш.

А вдруг все может быть иначе для нас двоих? Где-нибудь в другом месте? Вдруг я могу быть свободной? Мне страшно, но усталость сильнее страха. Я жутко устала.

— Я сейчас схожу на перерыв, Руби.

Наши взгляды встречаются: она наклоняется, обвивает меня руками и слегка обнимает — это происходит впервые за все время нашего знакомства.

— Подумай о малыше. Подумай о себе.

Когда я открываю служебную дверь, мне в лицо ударяет порыв свежего воздуха — я приваливаюсь к стене ресторанчика и думаю, какое это облегчение, когда в ноздри не бьют запахи с кухни.

Услышав звук шагов за углом, я настораживаюсь. При свете дня задний двор не кажется таким зловещим местом, как вчера, но, наученная горьким опытом, я не расслабляюсь.

Сердце начинает биться ровно, когда из-за угла появляется Джон. Сейчас его хромота не так бросается в глаза, и до вчерашнего вечера я вообще не замечала ее.

— Вам нездоровится, — говорит он, внимательно глядя на меня.

— Это из-за ребенка. Неприятное ощущение.

— Я переживал за вас вчера. Не следовало отпускать вас в дом одну. Надо было пойти с вами и убедиться, что все