Земля без Пощады. Главы 1-9 - Александр Маслов

– Ну-ка, волосатый, поверни рожу!

Гусаров повернул, стараясь разглядеть лучше сутулого и широкого в плечах мужика, стоявшего в полумраке у распахнутой двери.

– Олег, ты? – понизив голос, настороженно спросил охранник. – Что ли Гусарик?

– Я как бы. Ты кто? – Гусаров всмотрелся в его лицо: борода широкая, курчавая, от правого глаза по щеке безобразные шрамы. Верхняя губа разорвана, срослась так, что видно два передних зуба – будто Дракула, жизнью подратый.

– Я кто? Полтора года назад: Оплот, мы с голоду все хирели. И ты, и твоя Иришка со Светой, и я с Вовкой. А? Не помнишь, кто я? Сальцевы с нами по соседству жили. Ведь должен помнить, как они убили старика Алексеевича, мол, все равно помрет. И убили и ели его целый месяц, пряча тело от других где-то в сугробе. У многих тогда в голове было одно безумство, – он опустил автомат и шагнул в камеру. – А ветры все дули, ломая лес, занося долину снегом. Как же не помнишь, Олег, меня, Славку Бедунова? В Оплоте от вас ближе к стене жил. Ну?

Гусаров, конечно, все вспомнил с первых его слов, аж выдохнул со свистом от этих воспоминаний и тоже шагнул вперед:

– Славка! А нам сказали будет дежурить Беда. Вот она какая Беда! – он неуверенно приблизился к нему – можно ли в его штрафном положении такую вольность – нет? Стал в двух шагах и протянул руку.

Бедунов сразу калаша в сторону и обнял его. Крепко, по-мужски.

– Прости, – пробормотал пещерный, тыча ему в щеку бородой. – Прости, что наехал с порога. Особо прости за Иришку. Больны такие воспоминания! Знаю, как больны! – в памяти Славы еще темнело то ледяное утро, серое-пресерое и горькое, когда он помогал Гусарову хоронить его дочку. Подальше от поселка между ледяных глыб и снега, чтобы ее тельце не постигла участь старика-Алексеевича. И выжил тогда он со своим семилетним Вовкой только благодаря Олегу. Ведь у Бедунова за душой уже ничегошеньки не было, а Гусаров – человек, не пожадничал, отдал свои вещи: одежду, бензиновую печку, нож, целый цинк патронов и автомат верховоде Колпакову в обмен на муку, крупу и бутылку масла. Не закрысил жратву Олежка, а кормил его с сыном, сам при этом со Светланой, женой своей, голодая. Это потом уже по осени Слава перебрался в Озерное, и не так давно к самовольцам.

– И ты прости. Не узнал так сразу физиономию, – Гусаров отступил, разглядывая его. Ну, конечно, глазища Славкины – серые с зеленоватым крапом. Левая половина лица его, родная, хоть и бородень курчавая взяла щеку от самого уха. А вот правая половина – жуть. – Чую знакомое что-то, а понять не могу, – признался Олег. – Голос твой напомнил знакомое. Но ты так резво ворвался, что и не успел вспомнить.

– Как же меня теперь узнаешь?! – Беда прихлопнул себя по разорванной щеке. – Сын первое время не узнавал. Это в Озерном так… Вышло, в общем. Сцепились с дурогонами, бились насмерть за собственный улов. Улова там, десяток окуней, судачок, четыре худых щучки. Вот меня в драке попортили. Думал, без башки останусь, но нет, только без части морды, – он обернулся, бросил взгляд на Асхата, потом на распахнутую дверь и заговорил теперь тихо и быстро. – И чего я орал, Олежек? Откуда ж мне было знать, что здесь ты. Наши, Коля с Амином тут в ближней келье у выхода. Млять… Нехорошо вышло. Хотя, если бы услыхали, то давно притопали. Спят, наверное, как сурки. А ты как? Как же ты здесь очутился? Понятно, ходокуешь, но в казематах от чего?

– Расскажу сейчас, если есть возможность слушать, – Гусаров кивнул на открытую дверь.

– Спирт будешь? – предложил Сейфулин, уяснив, что Слава Беда, коим грозился прошлый сторожевой, вовсе не беда, а хороший приятель Гусарова.

Тот глянул на него с укором, который можно было толковать двояко, и сказал:

– Спирт? Чего ж нет. Только сейчас я, коридором пройду, гляну, чтобы все ладно было. Наши могли проснуться. Общение с казематными не одобряется.

– Вот дела… – произнес Сейф, едва охранник вышел из камеры. – Думал, пи.дец нам, Олеж, – он нагнулся, отставляя раненную ногу, поднял ножовочное полотно и сунул его в карман. Руки дрожали: ведь такая встряска нервам не шутка. Дрожали не только руки, но мышцы там, где задница.

– Я тоже всякое думал. Мысль закралась, броситься на него, и там как выйдет. А это, оказывается, Славка. В Оплоте загибались вместе. Потом я стал ходоковать, с Ургином схлестнулся. Когда ветры ослабли, помог Славке перебраться к Пещерам. У нас ему оставаться нельзя было – с Колпаком ходили на ножах, – объяснил Гусаров.

– Воды бы у него попросить, а то сушняк давит, – Асхат, держась за стенку, сел на полушубок и нащупал Илюшину склянку. Поставил ее на видное место, рядом бросил пачку "Континент" – в ней еще оставалось с пяток сигарет – мол, глядите, какая невидаль: казематные тюремщиков угощают.

Бедунов не появлялся долго, и татарин растревожился:

– Чего его нет? Не сдаст нас? Может своих пошел тормошить, раз не услышали его вопля.

– Славка не сдаст, – Олег развернул полиэтиленовый сверток с едой. Лучше бы подарок Герца припрятать – голод почти не грыз. Ведь в "Иволге" посидели от пуза и у Снегиря малость перехватили. Но с другой стороны с Бедуновым сколько не виделись? Почти год. В таких случаях экономить нельзя: чем богаты, все из заначек. Сегодня во истину какой-то день встреч: и Снегирь попался, хотя долго с ним разводила судьба, и вот в самый казалось бы злой момент судьбы Славка.

– Все нормалек, – сообщил Беда, входя в камеру. – Спят орлики. Я до конца бытовок прошелся: или тишина, или стоит добрячий храп. Моего вопля не услышали. Охренеть! Вот так у нас службу тянут. Я бы на месте Чайника всех пинком под зад, лес валить или долбить дальше пещеру.

– Слав, воды немного не принесешь? – попросил Сейфулин.

– Чего ж нет? Сейчас будет, – обязался охранник. – Вода и дрова у нас всегда в достатке. Впрочем, таким добром и Оплот не удивишь, – он хохотнул. От чего-то ему стало весело.

– Если сможешь, еще кружечку или лучше три, – обнаглел татарин.

Гусаров тем временем развернул полиэтиленовый сверток. Серебристым донышком сверкнула банка кильки – это круто, натуральный деликатес. К ней бы хлеба, а еще лучше картошечки, но где ж такое взять. Настоящего хлеба, чтоб пышный, на дрожжах, да с хрустящей корочкой, такого, наверное, и Скрябец с Хряпой к столу не имеют. О картошке вообще разговора нет. Пока нет. Может через полгода уродится она на пещерных плантациях. Рядом с жестянкой консервов две черствых, но по-прежнему аппетитных лепешки. Такие делали в кабаке "Китай" не из пшеничной муки – ее-то становилось все меньше, а из тонко размолотой перловки с добавлением овсяных хлопьев. Начинка – лук с пещерных грядок, смешанный с кедровыми орешками и еще непонятно с чем. Лепешки хоть горячие, хоть холодные, залежалые – штука безумно вкусная, но дорогая. Не каждый готов за такое удовольствие целковик платить, лучше еще добавить пятьдесят копеек и взять банку тушенки. Отдельно в пошедшей жирными пятнами бумажке лежали кусочки вяленой бельчатины, в кульке горсть сушеных грибов. Молодец Илюша, ничего не скажешь, щедрый парень. И откуда у него бабки, если даже в благополучных Пещерах большая часть народа живет впроголодь?