В муках рождения - Церенц

У князя Гургена такие неприступные крепости, как Джилмар, Сринг, Лахук, и если он соберет все свои силы, то нанесет большое поражение, нарушит твои начинания и даже заставит тебя с позором вернуться в твою страну.

С тобой поступят так же, как поступили с твоим предшественником, который не смог противостоять, ибо против десяти армян он не мог выставить и ста человек».

— Вот, — сказал старик судья, — печати трех князей: Мушега Вагевуни, Ваграма Гнуни и Ваграма Труни. Посмотрите и судите.

— Возьмите их перстни и сравните печати, посмотрите, нет ли тут подделки, — добавил Овнан.

Когда печати были сравнены и зоркие глаза судей нашли их тождественными, их показали обвиняемым, которые были ни живы ни мертвы и словно онемели от страха.

Тогда заговорил Овнан.

— Они обвиняемые, а я обвинитель. Нам здесь делать нечего. Вам остается судить, вам, отцы и настоятели церквей армянских, князья, военачальники и крестьянские старейшины земли армянской. Если вы найдете невинными и достойными оправдания этих трех людей, то мы, сасунцы, хоть и приложили немало усилий, пролили немало пота и крови, чтобы добыть эту бумагу, отпустим их с миром. А если решите иначе, мы сочтем своим долгом выполнить ваше решение со всей точностью.

Трое обвиняемых и Овнан с сасунцами вышли из зала судилища.

Архиепископ Тарона, председатель судилища, де того не произнесший ни слова, сказал:

— О, этот Овнан ужасный человек!..

А старик-судья, не обратив внимания на это восклицание, вкратце изложил все, что говорилось на суде, и спросил ясно и раздельно: «Считаете ли вы с чистой совестью перед богом этих трех лиц: Мушега Вагевуни, Ваграма Труни и Ваграма Гнуни — виновными, предателями своего князя, изменниками родной страны, причиной резни и разорения Васпуракана?»

Все встали, и каждый, положив правую руку на евангелие, а левую приложив к груди, произнес:

— Да, виновны, они — предатели, равные вероотступникам Меружану Арцруни, Васаку Сюни и Иуде Искариоту.

Тогда старик снова вопросил: «Какое наказание вы находите достойным для этих преступников?» Все ответили: «Достойны смерти».

Позвали писца, молодого инока, которому старик продиктовал, а тот записал приговор. Когда приговор был вынесен, под ним подписались, а многие, вместо подписи, поставили крестики. Затем открыли двери и ввели обвиняемых. За ними вошел народ.

Старик-судья прочитал приговор.

— «Мы, нижеподписавшиеся, года господа нашего — восемьсот пятьдесят второго и по армянскому летосчислению триста первого и третьего месяца Мехека, собравшись в городе Отс, рассудили перед богом Мушега Вагевуни, Ваграма Труни и Ваграма Гнуни и очевидными, безошибочными доказательствами выяснили, что эти трое вместе написали и закрепили печатями письмо к Буге, коим предали своего князя Ашота Арцруни оковам и плену, а Васпуракан — огню и мечу. Вот почему мы нашли их достойными смерти. А выполнение этого решения мы поручаем Овнану из Хута, выборному военачальнику области Сасун, чтобы он сам нашел место, где удобнее привести в исполнение этот приговор как пример и предупреждение для злоумышленников и простодушных».

Когда все стали расходиться, Гурген, чем-то глубоко озабоченный, отвел в сторону старика судью и, доставая из нагрудного кармана небольшое письмо, обратился к нему:

— Отец, ты человек опытный. Сравни, пожалуйста, это письмо с посланием изменников к Буге. Хоть почерк и изменен, но не похожи ли они?

Старик, положив рядом обе бумаги, долго рассматривал их и наконец сказал:

— Сынок, девяносто из ста говорит о том, что эти письма написаны одним человеком, хотя он и старался изменить свой почерк.

— Благодарю тебя, отец, — сказал Гурген и вышел из зала. Он подозвал Вахрича и повел его в одну из пустых комнат.

— Вахрич, во что бы то ни стало, ты должен узнать у осужденных, кто им писал письмо к Буге.

— Сочту своим долгом, господин мой, только скажи Овнану, чтобы он разрешил мне войти к ним, сасунцы, кроме него, никого не признают.

— Хорошо, — сказал Гурген.

Глава пятнадцатая

Монастырь Артануш

Во времена нашего повествования на западной окраине Армении, у границ Греции, там, где река Артануш впадает в Чорох, был женский монастырь, построенный князьями Багратуни. Монастырь, вернее крепость с высокими стенами, башнями и бойницами, стоявший на высоком холме, омываемом с трех сторон реками, имел неприступный вид. Тяжелые обитые железом ворота находились в той стороне, которая общалась с сушей. У ворот в многочисленных строениях жили монастырские слуги и воины, несшие охрану. Монастырь был богат, ему принадлежали доходы с окрестных вотчин князей Багратуни. Великая игуменья владела почти единовластно также Смбатаваном с его селами, находившимся всего в нескольких милях от монастыря.

Игуменьей почти всегда была княжна из рода Багратуни или вдовствующая княгиня, по доброй воле или в силу обстоятельств осужденная жить в уединений. Она всегда пользовалась глубоким уважением не только армянских, но и соседних грузинских и греческих князей и народа.

В центре монастыря находился великолепный собор, украшенный колоннами. В положенное время в нем ежедневно шла служба.

Новая трапезная, украшенная резьбой, напоминала скорей княжеские палаты, чем грустную монастырскую столовую. Так же красивы были молельня и зал, просты, но приятны кельи монахинь, скромна их жизнь и велика слава об их добродетелях.

Вот уже двадцать лет, как княжна Васкануш Багратуни была игуменьей монастыря и, благодаря ее мудрому правлению, мир и счастье царили не только в монастыре, но и во всей окрестности. Как в самом монастыре, так и в оброчных селах не было притесненных, все могли обратиться к игуменье со своими просьбами. Горе тому, кто не разрешал бедняку обращаться к ней с просьбой.

Благодаря отцовскому наследству, скромная в личной жизни Васкануш украсила монастырь новыми строениями, улучшила жизнь тех, кто был ей подвластен. В монастыре не было монахини, которую держали бы там насильно, игуменья отпускала их в отчие дома, прощала им провинности, которые другие церковники сочли бы непростительными. Она говорила всегда, что бремя Христово должно быть легким и приятным и что его должен нести только тот, кто может.

Васкануш в черной монашеской одежде, под белым покрывалом была еще очень хороша и в свои сорок пять лет выглядела намного моложе. Гордый взгляд ее прекрасных глаз внушал всем уважение и заставлял приближаться к ней с чувством благоговения. Всегда занятая, она не пропускала ни одной церковной службы и при первом звуке колокола направлялась в церковь, где простаивала до конца. Обедала она всегда в общей трапезной вместе со всеми монахинями.

В монастыре ее горячо любили за благородство и добродетельную жизнь.

Той самой зимой, когда половина Армении погибала под пятой арабских варваров, а другая с ужасом ждала наступления лета, Васкануш от таронских и васпураканских беженцев узнавала о судьбе и разорении родной страны.

Однажды, когда, погруженная в думы о родине, она смотрела из окна на пенистые волны Чороха и Артануша, послышались шаги, и монахиня-надзирательница вошла в келью. Низко поклонившись игуменье, она подала ей письмо с большой печатью. Посмотрев на печать, Васкануш вскрыла его и, пробежав глазами, повела тонкими, изогнутыми бровями.

— Его святейшество католикос оказывает нам милость, посылает из Сюника к нам юную девушку. Ты видела ее, сестра моя? — спросила она. В ее простых словах чувствовалась тонкая насмешка, доступная только женщине.

— Нет, великая княгиня, если прикажешь открыть ворота, мы примем ее.

— Скорей откройте ворота. Бедняжка в такую стужу, должно быть, совсем замерзла. Отведите ее в отдельную комнату, накормите и дайте мне знать. Как можно было в такой холод из Сюника посылать ее сюда? Какая безжалостность! В чем дело, не пойму.

Последние слова слышала только она сама. А когда монахиня вышла, продолжала: «Меня хоть в теплые весенние дни выслали сюда, в эту тюрьму… Но кто эта девушка? „Из высокого знатного рода“, пишет католикос и приказывает „держать в строгости“. В чем же ее вина? Какие преступления совершила эта семнадцатилетняя девушка? Может быть, такая же преступница, как я? Я тоже была из знатного рода… Может быть, и она на берегу голубого Севана глотнула из чаши любви, и об этом узнали…»

Она задумчиво стала смотреть на воды Чороха.

Течение реки, удары волн о берег, их однообразный плеск занимают только наши глаза и наши мысли, не нарушая их течения. Васкануш в эти минуты видела в бурных волнах Чороха убранные золотом и резьбой палаты отцовского дворца в Тароне и себя в расшитом золотом платье из виссона, видела двадцатилетнего Овнана, этого молодого сасунского льва с темными волосами, опадающими до плеч, его высокий лоб, сверкающие очи, которые от одного ее слова опускались, а взор теплел; видела залитый луной розовый сад, себя на скамье и его коленопреклоненным у своих ног, видела появившегося внезапно над головой своего отца, Васака, его гневные глава… И вот золоченые палаты, платье из виссона, Овнан, розовые кусты — все, все поглотили волны Чороха, а она осталась одна в своей грустной келье, тишину которой нарушал только треск дров в горящем камине…