Двойня для Цербера - Джулс Пленти

пес и мой хмурый тюремщик. Да даже если Рафа захочет вдруг мне помочь, все равно не сможет.

Выбегаю из универа и запинаюсь через порог. Лечу вниз, рефлекторно выставив вперед руки. С размаху приземляюсь на колени и ладони, сдирая с рук кожу. Сижу, смотрю на грязно-кровавые раны и реву, закусывая губы, чтобы мои всхлипы не разносились по всей округе.

Поднимаю глаза и натыкаюсь на каменную физиономию Рафы. Он сидит рядом на корточках и тянет ко мне руки. Я шарахаюсь в сторону и прижимаюсь спиной к двери. Я не хочу, чтобы меня опять лапали, хватали и тащили куда-то, взвалив на плечо как вещь.

— Агния, сильно ударились? — спрашивает тихим вкрадчивым голосом, от которого слезы вновь проливаются из глаз горячим потоком. — Давайте помогу подняться.

Страхует меня, выставив руки по обе стороны от моего тела, но хватать не торопится.

— Я сама, — огрызаюсь я и поднимаюсь на ноги, морщась от боли в разбитых коленях.

— Хорошо, но надо обработать ваши ссадины, — предлагает Рафа сделку, держась от меня на небольшом расстоянии.

— Я не хочу ехать домой, — гнусавлю я, глотая слезы.

— Хотите, отвезу вас в одно хорошее, спокойное место? — неожиданно предлагает он. — Я всегда стараюсь выбраться туда, когда тяжело.

— Да, — киваю я, понимая, что поеду с ним в любой притон, лишь бы не возвращаться в дом Цербера.

— Пойдемте, обработаем ваши раны и поедем, — ласково говорит Рафа и просто идет рядом, не пытаясь до меня дотронуться.

Эта его доброта — новое унижение для меня. Уж лучше бы вел себя как мужлан без проблесков ума и эмоций. Так было бы проще.

Опираюсь на капот его огромного «Джипа» и стараюсь взять себя в руки и хотя бы не трястись так сильно. А еще мне не нужно смотреть в его глаза цвета молочного шоколада. Там не только неожиданная теплота, но и уже привычная жалость. Рафа точно осведомлен о предпочтениях босса. Смотрит на меня и представляет все те гадости, которые Цербер творит с моим телом. Я грязная и жалкая. Мне хочется забиться в самый темный угол и остаться там навсегда.

Рафа хлопочет вокруг меня. Поливает мои кисти водой из бутылки, смывая с них грязь и кровь. Бережно просушивает кожу бумажным салфетками — его касания такие невесомые и осторожные. Они резко контрастируют с грубыми рывками Цербера.

Рафа обрабатывает ссадины перекисью и дует на пенящуюся жидкость, чтобы мне не щипало. Мне не больно. Это мелочь. Я словно омертвела после всех экзекуций мужчины, который помимо моей воли сделал меня своей.

Он накладывает на ссадины ватные диски и залепляет сверху пластырем. Как жаль, что так же нельзя починить мою душу, разорванную на клочки, и убитую психику.

— До свадьбы заживет, — шутит Рафа и открывает для меня дверь «Джипа».

— Спасибо, — киваю я, преодолев новый приступ тошноты.

Я сажусь в салон — запах жвачки пропал, и я чувствую затхлый запашок табачного дыма. Рядом с водительским сиденьем лежит пачка «Мальборо». Интересно, почему Рафа вновь сорвался?

Мы едем молча. Это хорошо. Так можно подольше потешить себя надеждой, что он увезет меня далеко-далеко. Хотя, надежда — это самая жестокая пытка в мире. Я мертвею, когда понимаю, что она утекает сквозь пальцы, рассеивается туманом. Волшебное спокойное место — это всего лишь парк, рядом с моим универом.

И все же, это не чертов особняк, и я наслаждаюсь передышкой. Мы идем рука об руку и, наверное, даже напоминаем влюбленную парочку. Знали бы прохожие, которые посматривают на нас и улыбаются, что он мой тюремщик, а я добыча Цербера, которую тот терзал почти сутки.

Мы останавливаемся у маленького прудика с утками и садимся на скамейку. Рафа без слов протягивает мне кусок батона в целлофановом пакете.

— Нам с женой нравилось приходить сюда и кормить уток, — проговаривает с подобием улыбки, механически кидая птицам в цветах сепии куски хлеба.

Я была права по поводу кольца. Оно женское, обручальное. И я уверена, что с его женой случилось нечто плохое. Если бы они просто развелись, Рафа бы не оставил себе ее кольцо. Ну или он любил ее безумно. Безумно. В такой любви нет ничего хорошего. Впрочем, Олег неспособен на такие чувства, ведь все, что он испытывает ко мне, — это больная похотливость.

— Твоя жена не заревнует, что ты привел меня сюда? — спрашиваю, сознательно резанув его по живому, и швыряю уткам хлебный мякиш.

— Нет, — отвечает, чуть заметно вздрогнув, — все хорошо. Агния, что у вас стряслось?

Его искреннее желание помочь умилило бы меня в других условиях, но теперь оно сродни издевательству. Он знает, что со мной стряслось. Знает, что ничего не поделать. И продолжает допытываться. Зачем?

— Я в порядке. Просто экзамен завалила, — подыгрываю я ему, ведь от этой игры и самой легче.

— Это небольшая беда. Все поправимо, пока мы живы, — сыплет этот солдафон до боли шаблонными фразами.

Но вот что странно: от его спокойного ровного голоса и человеческого отношения боль в груди притупляется. Несильно, но хоть что-то. Я стараюсь зафиксироваться в моменте и просто кидаю уткам хлеб.

— Ты прав, — киваю я, стараясь оставаться поверхностной, казаться той самой глупенькой мажоркой, которой меня считает Цербер.

— Я всегда рядом, Агния. Если что-то будет нужно, не стесняйтесь обращаться, — чеканит казенно.

Если вдруг мне что-то будет нужно. Мне нужно… Я хочу, чтобы он убил Цербера. Но о таком невозможно попросить. Рафа никогда не выполнит приказ посторонней девчонки. Но если я вдруг стану ближе…как его жена, чье кольцо уже вросло в палец мужчины, возможно, он поможет.

— Спасибо тебе, — через силу касаюсь его руки. — За помощь и обработку ран.

Через пластырь я чувствую жар. Как в дымке вижу, как хлеб летит на асфальт и разлетается крошками. Рафа поворачивает голову, и мы встречаемся глазами. Я выдавливаю из себя