Остров и окрестные рассказы - Горан Петрович

— Хорошее приобретение... Очень хорошее приобретение... — повторил он несколько раз.

— Солидная вещь... «Браун» — отличная фирма... Надежный производитель... У нас был фен для волос «Браун», прослужил восемнадцать лет... — добавил он, проверив, какая внутри батарейка.

— Алкалиновая, это хорошо, и ты всегда ставь алкалиновую, другие могут протечь... Немцы чрезвычайно аккуратный народ... Во всем любят точность... Теперь больше не будешь опаздывать на работу, — закончил он, довольный, что я наконец-то, пусть хоть и в тридцать лет, перестал покупать ерунду и начал обзаводиться хозяйством.

А потом попросил, чтобы я хоть как-то перевел ему руководство к электронному аппарату для измерения давления, единственной вещи, которую он за всю жизнь попросил меня привезти из моих путешествий. В конце концов, три раза подряд опробовав это устройство, он заявил, что сомневается в точности мерцающих на маленьком экране цифр:

— Что-то он слишком много показывает, я отлично себя чувствую.

В январе 1992 года я получил повестку о мобилизации. Принесли ее ночью, около трех часов, как будто война только что началась, хотя, возможно, она никогда и не прекращалась. Моя жена без труда собрала все необходимое, мы только недавно начали с ней жить вместе, и в крошечной мансарде, которую мы снимали, для вещей просто не было места... Однако когда около пяти часов утра я прибыл на сборный пункт, который находился за городом, оказалось, что никакой срочности нет. В полдень неожиданно появился отец. Он вышел из такси и сразу, пренебрегая петлявшей дорожкой, зашагал напрямик, словно боясь, что приготовленная для меня улыбка долго на его лице не продержится, в руке он нес сверток, который послала мне мама, и мои ручные часы.

— Я нашел их на комоде, — начал он как бы укоризненно, хотя было ясно видно, что на самом деле ему хотелось сказать мне что-то совсем другое.

— Спасибо большое, — ответил я и сунул часы в карман рубашки.

Какое-то мгновение казалось, что отец вот-вот выговорит это что-то совсем другое, но он передумал. Не важно. В сухом морозном воздухе каждое слово становилось паром, теплым облачком:

— Все передают тебе привет.

Вскоре после этого мы получили приказ выступить. И уже на автомагистрали, благодаря смекалистости нашего сверхбдительного капитана-резервиста, сбились с пути. Позже выяснилось, что все наше подразделение было задействовано по ошибке, так что повоевали мы всего дней двадцать, сначала патрулировали улицы в одном спокойном селе, а потом с таким же заданием нас послали в другое, которое время от времени обстреливалось из минометов. От свиста до взрыва проходило несколько мгновений. Перед самым возвращением, во время моего последнего ночного дежурства, снайперская пуля, откуда-то из-за спины, впилась в ствол березы рядом с моей головой. Я навзничь бросился в грязь. Пахло прелой листвой. Через полчаса, когда я набрался храбрости встать и указательным пальцем ощупал влажную, вспоротую кору, торчащие щепки, слизистый березовый сок, размозженные древесные волокна и в глубине, на самом дне, холодную пулю, мне показалось, что я прикоснулся к отверстию в собственном затылке.

Самая большая стрельба началась уже после нашего возвращения. Отца я застал с сигаретой в руке. За это время он опять начал курить. Не помню всего, что он мне тогда говорил, но то выражение лица, словно он хочет и не решается что-то сказать, осталось у него навсегда.

 «Лонжин» моя жена получила в подарок от своего отца еще студенткой, вскоре после объявления ирано-иракской войны. Будущий тесть провел тогда несколько очень жарких месяцев, предшествовавших началу конфликта, в окрестностях Мосула, где он работал на подземном военном объекте; когда все началось, стройка была заморожена. Всю югославскую группу по железной дороге перебросили в столицу, тесть же провел свой последний день в Ираке довольно необычно, совсем не так, как другие. Его дочь училась на отделении археологии, и перед отъездом ему захотелось своими глазами увидеть останки Древнего Вавилона, чтобы по горячим следам уже на следующий день описать их ей. Рискуя опоздать на самолет, он нанял такси, которое, ввиду военного положения, ползло до места пять часов, там он смог остаться всего на один час, а на возвращение потратил еще почти семь, по второму разу преодолев девятнадцать контрольно-пропускных пунктов, где ему иногда удавалось объяснить причины своей поездки, а иногда не удавалось, и тогда приходилось подкупать военную полицию. Дамские часы изумительной красоты он приобрел уже в багдадском аэропорту, за десять минут до вылета последнего гражданского авиарейса, отсчитав за них в магазине для состоятельных клиентов весьма солидную сумму. Это были тоненькие изящные часики из числа тех, чья весьма и весьма высокая цена оправдывается и почти плоским корпусом, и «вечным» дизайном, и тем многое извиняющим фактом, что производятся они небольшими партиями. К тому же оказалось, что на нежном запястье моей жены этот «Лонжин» выглядит просто великолепно.

Часы безукоризненно работали лет десять. А потом, видимо из-за того, что моя жена не расставалась с ними и «в поле», то есть во время раскопок, и археологическая пыль все-таки сумела проникнуть в их утонченную утробу, стрелки встали. Не помню уж точно, почему мы решили отдать их в ремонт в 1993 году, той весной, когда воцарилось всеобщее безденежье. Может быть, потому, что все остальное исправить было невозможно. Короче говоря, и тесть, и отец единодушно поддержали наше намерение, правда, как люди близкие к миру техники, они настаивали на том, что «Лонжин» нельзя отдавать в руки «обычного» часовщика, а следует разыскать уполномоченного представителя фирмы. Такой, как я выяснил, был только один, по фамилии, кажется, Аврамович, или что-то вроде этого, и искать его следовало в конце улицы Князя Михаила.

Итак, я отнес часы в ремонт в апреле или в мае. Не вызывало ни малейшего сомнения, что хозяин мастерской, пожилой господин с ухоженной бородкой, буквально наслаждается тем, что ему доверен такой экземпляр. Он с торжественным видом сдвинул на глаз лупу, склонился над столом, затем долго перебирал свои хромированные железки, ища инструмент, чтобы открыть заднюю крышку, а потом в общей тишине минут десять рассматривал нежный механизм.

— У вашей супруги, вы сказали, часы принадлежат ей, на редкость прекрасные, исключительные... — начал он целую череду комплиментов, тщательно подбирая выражения и делая эффектные паузы, словно декламировал какую-то поэму, в то время как я размышлял, чем вызвано столь театральное поведение — тем ли, что «Лонжин» действительно произвел на него такое впечатление, или желанием подготовить меня к необходимости расстаться с внушительной суммой.

В результате о деньгах он даже не упомянул, и я решил, что спрашивать о цене ремонта, видимо, неприлично. Просто-напросто подразумевалось, что в таких случаях не мелочатся, и это предположение подтвердилось, когда жена пришла за часами. Единственный в стране представитель «Лонжина» любезно сообщил ей головокружительную цифру, разумеется, в валюте, на которую в то время можно было прожить три месяца. К тому же он убедил ее заменить потертый ремешок.

— Ведь такие часы требуют... — он достал и раскрыл перед ней коробочку, обитую внутри бордовым бархатом, — чего-то необычного, я бы сказал экзотического, возможно, такого, как этот, из кожи полинезийской ящерицы-варана...

Мою жену очень расстроила эта, в общем-то, не столь уж необходимая трата. Что касается меня, то мне, правда, ничуть не было жалко. Раз уж мы не могли сделать ничего другого, то хотя бы отремонтировали эти драгоценные часы. Единственное, чего я продолжал опасаться, были хронопы, и я обратил внимание жены на то, что нужно немедленно снять часы, если она почувствует на запястье хотя бы незначительный зуд или жжение.

В тот год ремонт «Лонжина» долго оставался чуть ли не единственной приятной темой разговоров в нашем доме. Тесть, правда, никак его не комментировал, но и не скрывал своего удовольствия от того, что мы вернули к жизни его подарок, к тому же он воспользовался случаем, чтобы снова рассказать нам о своей поездке до Вавилона и обратно в боевых условиях, не забыв ни одного из девятнадцати контрольно-пропускных пунктов как по дороге туда, так и по дороге обратно. Мой отец время от времени интересовался, хорошо ли работают часы, и добавлял:

— Правильно сделал. Несомненно. Они ей идут...

Восемь лет спустя, а это такой долгий срок, что все произошедшее за то время можно было бы превратить в целый сборник рассказов, «Лонжин» снова остановился. На этот раз в ремонт мы его не понесли. Моя жена предложила сделать это к тому дню, когда наша дочь станет совершеннолетней, она решила по этому случаю подарить часы ей. Я согласился, тем более что все равно так бы оно и вышло, даже если бы я имел что-нибудь против. Как-то во второй половине дня мы пошли в магазин «Савич», где моя жена подобрала себе не такие дорогие прямоугольные «Ситизен». Они очень хорошо смотрелись на ее руке.