Португальская колониальная империя. 1415—1974. - Анатолий Хазанов

Результатом этого торгового соперничества, принявшего исключительно острые формы в XVII в., явились голландско-португальская и англо-португальская войны.

Изменение португальской системы колониальной торговли и создание торговых компаний стали, с одной стороны, проявлением возросшей роли португальской торговой буржуазии, которая не могла мириться с прежним характером торговли и знаменовала своего рода победу торгового капитала над старым феодализмом, цеплявшимся за королевскую монополию на торговлю. С другой стороны, создание торговых компаний было своего рода защитной реакцией не только торгового, но и землевладельческого класса Португалии против энергичного наступления, которое вела на его интересы более могущественная буржуазия западноевропейских стран, ступивших на путь капиталистического развития.

Изучение колониальной политики различных европейских стран в эпоху первоначального накопления приводит к выводу о том, что там, где она проводилась феодалами, она вела отнюдь не к прогрессу, а к застою и упадку в этих странах. Колоссальные средства, выкачивавшиеся из колоний феодалами Испании и Португалии, шли в конечном счете не на развитие капиталистического производства, а на воспроизводство окостеневшей феодальной организации общества. В тех же странах, где колониальную политику проводила буржуазия (Англия, Голландия), она ускорила процесс развития капитализма в метрополиях, содействовала подъему их торговли, промышленности, обогащению буржуазии. Европейская торговля, процветавшая во времена крестовых походов, была подрезана под корень захватом турками стран Ближнего Востока и Балканского полуострова, перерезавшим старые сухопутные пути из Европы к Индии и Китаю. Когда был найден обходной морской путь в Азию, а также открыты залежи золота и серебра в Южной Америке, купеческие дома Генуи, Милана, Аугсбурга, Нюрнберга, Антверпена и Лондона почувствовали, что наконец наступил долгожданный момент, когда они снова смогут заняться привычным делом.

В конце XVII — начале XVIII в. роль главного рынка сбыта португальских колониальных товаров перешла от Голландии к Англии. Получив по Метуэнскому договору ряд привилегий в торговле с Португалией, англичане начали в огромных масштабах осуществлять перекачку драгоценностей, награбленных конкистадорами в колониях.

Поскольку правящий класс феодальных собственников препятствовал развитию промышленности Португалии, приходилось все промышленные изделия покупать у Англии, которая к тому времени уже прочно стала на рельсы капиталистического развития. Португальское золото животворным дождем пролилось на экономическую почву Англии и Голландии, на которой быстро проросли всходы капитализма.

Португалия в XVIII в. превратилась в своего рода перевалочный пункт для золота, идущего из Бразилии и Африки в Англию. Один португальский публицист образно и горько заметил: «В отношении золота Бразилии Португалия играет роль рта, а Англия — желудка». «Все золото из Бразилии идет на Темзу», — констатировал в 1770 г. знаменитый французский просветитель Рейналь{29}.

Ангола и другие португальские колонии несли на себе таким образом двойное бремя: они были вассалами вассала Англии. Грабительская политика европейских колонизаторов имела для них губительные последствия. Она подорвала развитие производительных сил, привела к истощению природных и людских ресурсов, обрекла их на полный экономический застой и деградацию.

Торговля «живым товаром»

Первые рабы-африканцы были ввезены в Португалию в 1441 г. капитаном Антаном Гонсалвишем. С 1469 г. экспедиции за рабами приняли систематический характер, причем главным рынком сбыта рабов до середины XVI в. была Португалия.

После открытия Америки и создания там плантационного хозяйства резко возрос спрос на «живой товар». Работорговля из занятия отдельных купцов, авантюристов и пиратов во второй половине XVI в. превращается в сердцевину колониального бизнеса в Африке.

В XVI — XVIII вв. основное хозяйственное значение в огромной португальской колониальной империи имела Бразилия. Открытая П.А. Кабралом в 1500 г. страна была разделена на капитании, предоставлявшиеся королем в наследственное феодальное владение португальским иммигрантам. Это предопределило возникновение в Бразилии крупного плантационного землевладения.

Однако с самого начала колонизации португальцы столкнулись в Бразилии с одной труднопреодолимой проблемой. Местные индейцы были охотниками и ни в какую не хотели работать на плантациях. Эта работа была им не по душе. Она была для них непривычна и внушала отвращение — чувство, которое они испытывали и к тем, кто принуждал их к этому труду.

Хорошо знавшие страну, обладавшие определенной политической и военной организацией, индейцы оказывали отчаянное сопротивление своим поработителям, бежали от них в джунгли, откуда производили опустошительные рейды на поселения колонистов.

Именно сопротивление автохтонных жителей Бразилии, невозможность их «приручения», их высокая смертность на плантациях привели португальцев к мысли о необходимости ввоза в Америку рабочей силы из Африки.

По свидетельству русского путешественника Ф.А. Литке, португальцы объясняли необходимость ввоза африканцев тем, что «большая часть здешних природных жителей не покорились португальцам и не имеют с ними никакого сношения, питая к ним непримиримую вражду».

Рабы ввозились в Америку главным образом с западного побережья Африки.

Со второй половины XVI в., и особенно с 1570 г., с началом выращивания в Бразилии сахарного тростника, португальские поселения на западном побережье Африки функционировали почти исключительно как погрузочные пункты для работорговли.

Бразильская плантационная экономика XVII в. намертво срослась с Анголой. Она зависела от притока ангольской рабочей силы. Поскольку экспорт бразильского сахара стал основой накопления богатств правящим классом Португалии, а производство сахара зависело от ангольской рабочей силы, главной заботой Лиссабона стало осуществление монополии на работорговлю между Анголой и Бразилией. По словам английского историка П. Андерсона, лозунгом XVII в. было: «Без сахара нет Бразилии, а без Анголы нет сахара».

Небывалого размаха достигла работорговля в XVIII в., когда в Бразилии было найдено золото. К 1850 г., по сведениям авторитетных историков, в Бразилию было ввезено 12 млн. рабов, а в США— 1 млн., в испанские колонии в Америке — не более 2 млн.

На большинстве месторождений золота работали африканцы, но под присмотром бразильских хозяев. Владельцы рудников делали различия между рабами в зависимости от их географического происхождения. Так, считалось, что невольники из Гвинеи сильнее и лучше приспособлены для изнурительной работы в золотых рудниках, чем их товарищи по несчастью из Анголы. В отношении рабов, импортированных из Невольничьего Берега, существовало мнение, что они обладают магическим даром открывать новые месторождения золота.

Рабы в Бразилии ценились не только в зависимости от их физических и умственных данных, но и по цвету кожи. Чем чернее был цвет их кожи, тем дороже они стоили. Бразильский плантатор Калдейра Брант писал в 1819 г., что рабы из Мозамбика были «сущие дьяволы», но он их покупал за их абсолютно-черный цвет.

По вопросу о мозамбикцах-рабах бразильские рабовладельцы разделились: некоторые предпочитали их другим, поскольку «они были столь же умными и даже более мирными, чем гвинейцы, верными и надежными, хотя и стоили дорого». Но другие не любили их из-за татуировок, которыми они обезображивали свои лица.

Мучения невольников, попавших в руки португальских работорговцев, начинались еще в Африке. После захвата или покупки их сковывали цепями и гнали в порт десятки и даже сотни километров. В порту рабы содержались в бараках и, пока не было судов, использовались на сельскохозяйственных работах.

О. Даппер сообщает: «Поскольку большинство рабов приходит из Помбу, в 200 или 300 лигах от побережья, они много страдают в пути, и португальцы, прежде чем посылать их в море, дают им отдохнуть в больших домах, предназначенных для них… Пока флот не прибыл, они обрабатывают землю, сажают или рубят маниоку».

Труд был настолько тяжелым и изнурительным, а условия содержания рабов настолько плохими, что многие из них умирали в ожидании погрузки на невольничьи суда, которых всегда не хватало.

Король Конго Диогу писал в 1548 г. королю Португалии Жуану III: «В этом королевстве Конго в порту Пинда постоянно идет погрузка многих штук рабов и рабынь. Но в этом порту нет достаточного числа кораблей, чтобы взять товар, который всегда есть в этом порту, и многие рабы остаются, из-за чего их хозяева несут большие убытки, так как многие из них умирают в этом порту». Эти сведения подтверждает и письмо королевского агента Мануэла Пашеку Жуану III от 28 марта 1536 года, в котором говорится: «Я занят в значительной степени отправкой судов, которые не прибывают в достаточном числе, вследствие чего в порту всегда остаются рабы, погрузка которых не может быть осуществлена. В течение пяти лет, пока я нахожусь здесь, не было года, когда бы число погруженных рабов превышало четыре или пять тысяч… Огромное число рабов умирает из-за отсутствия кораблей».