Резистент - Милена Оливсон

Дверь открывается. Слышны шаги.

– Не могу уже. Мне нужен кофе, – говорит кто-то. Голос мужской, взрослый, басистый.

– Выходной тебе нужен, – отвечает ему другой. Включается вода.

– Скажи это Берневу.

Оба смеются.

– Сейчас опять туда идти, – серьезно говорит первый. – Не могу уже, от их воплей башка раскалывается.

А затем кто-то дергает дверь моей кабинки.

Как мне хочется исчезнуть! Просто испариться. Или смыться в унитаз. Но я здесь, и сердце колотится, и дыхание вот-вот выдаст меня.

– По ходу дверь заклинило.

Вжимаюсь в стенку. Сейчас толкнет сильнее, и – сюрприз!

– Не, это унитаз сломался, наверное, – возражает второй. – Он уже ломался на той неделе.

– Черт.

Мужчина заходит в соседнюю кабинку. Слышу журчание воды и тихое посвистывание. Убейте меня!

Но потом оба уходят. Давайте, топайте отсюда. Голоса становятся тише, когда мужчины выходят за дверь, потом исчезают вовсе.

Ползет одна минута, вторая, третья. Чем больше я стараюсь успокоить дыхание, тем более неровным оно становится, я чуть ли не хриплю. Но, похоже, сюда больше никто не придет. Для надежности выжидаю еще пару минут и встаю. И слышу крик. Очень приглушенный, – стены здесь явно толще, чем в общежитии. Но различить можно. Крик женский, жалобный. Прижимаюсь к холодной стене.

– Прошу-у, – плачет кто-то. Господи, я должна туда пробраться. Эта стена – задняя, значит, из коридора в нужную часть здания не попасть. Наверняка туда ведет как раз та дверь, что была закрыта.

Те, кто говорит, что из любой ситуации есть выход, просто не были в моей.

Выглядываю в коридор через тонюсенькую щель. Темно и тихо. На цыпочках пробегаю до конца коридора, выглядываю в холл. Там тоже вроде никого. Открываю дверь, озираюсь. И – о чудо! – вижу, что соседняя дверь приоткрыта, и оттуда льется яркий белый свет. Значит, там кто-то есть. Но я лишь загляну. Только одним глазком.

Подбираюсь к двери так тихо, как только могу. Сама не слышу своих движений. На полу еще и ковер, который смягчает шаг. Крадусь вдоль стены. Подобравшись вплотную к двери, поворачиваю голову. Вижу только стену. Медленно, по миллиметру, наклоняюсь. В поле зрения вползает спина человека в белом. Затем его рука, держащая шприц. А затем – кусок стола, как в операционной. И чья-то рука. Забыв об осторожности, глазею в щель. Стоит врачу обернуться, и он увидит мой любопытный глаз.

На столе девочка. Раздета догола. Худая. Шея, часть головы и плечо перемотаны бинтами. Девочка без сознания. По столу разметаны яркие рыжие волосы…

Мои руки быстрее, чем мысли. Они успевают зажать рот, прежде чем оттуда вырывается крик ужаса.

А дальше, за столом, стоят в ряд клетки, как в зверинце. Только в них не звери. Большинство пустует, а в нескольких – люди. Все лежат без движения, точно мертвые.

Мрак коридора подбирается ко мне со спины, обвивается вокруг шеи, как удавка, приклеивает ноги к полу. Меня бросает в холод, а через секунду я горю. Давай же! Беги, двигайся, уноси отсюда ноги. Но я не могу. Чувствую, как слезы катятся по щекам, но это происходит где-то в другой жизни, во сне или в бреду. Потому что такого не может быть. Потому что я не смогла поверить в это за два месяца здесь. Каждый день, что я ела, спала, играла в карты, бегала на время, читала книги и мечтала о будущем в этом Центре, здесь происходило что-то необъяснимое, что-то нереальное.

Отлипаю от стены. Иду, покачиваясь, к выходу. Наверное, от меня столько шума, что сюда сейчас сбежится весь Центр. Положат на стол, вколют что-то, чтобы я спала, и я буду кричать и вырываться, а потом впаду в забытье…

Но никто не приходит. Я тащу свое тело, как вещь, оно невыносимо тяжело. Выбрасываю себя за дверь. Медленно, слишком медленно иду к «Солару». Вхожу, поднимаюсь на второй этаж, нахожу тридцать третий кабинет, закрываюсь внутри. Бросаю карту на пол. Колени подкашиваются, я падаю, хватаюсь руками за кушетку. Зарываюсь лицом в лежащее на ней полотенце и рыдаю, как никогда не рыдала прежде.

Не знаю, сколько времени я там валялась. Может, час или два. Но когда я нахожу в себе силы подняться, ноги покалывает от застоя крови. Выхожу из кабинета доктора и иду вдоль коридора.

– Эй!

Наверное, на страх больше нет сил, потому что я просто равнодушно оборачиваюсь на этот крик.

– Ты что здесь делаешь?

Вот и всё. Сейчас это закончится. Ко мне приближается врач, тот самый, к которому меня как-то привел Адам.

– Почему ты молчишь? Что случилось?

Смотрю на него и сквозь него. Кажется, по лицу все еще струятся слезы, только теперь это слезы бессилия и отчаяния.

– Вероника? – слышу знакомый до боли голос. Из своего кабинета ко мне спешит Агата.

– Я разберусь, – бросает она доктору, и тот нехотя уходит. А Агата подходит, кладет ладони мне на плечи.

– Вероника, что с тобой? Тебе плохо? Скажи хоть что-нибудь. Как ты попала сюда?

– Я просто…

Но слова застревают в горле, как рыбья кость.

– Тебя отвести домой? – спрашивает она, поняв, что ждать нормальный ответ бессмысленно.

Я киваю, как маленькая. И она, словно мама, берет меня за руку. Ладонь ее теплая и нежная, но твердая. Мы идем через двор к общежитию, и я думаю, что не будь со мной Агаты, я просто упала бы ничком на землю и уснула. А ведь Агата говорила правду. Не стоило мне сомневаться в ее словах, нужно было просто принять их на веру и тихо сидеть в своей комнате, предоставив другим возможность спасать ребят в лаборатории. Почему я всегда делаю глупости? Хотя это даже глупостью не назовешь – просто попытка самоубийства.

Агата открывает дверь своим пальцем, но прежде, чем мы успеваем войти, раздается чей-то голос. Эта ночь никогда, никогда, никогда не кончится.

– Доктор Агата? Что случилось? – ну конечно, это Адам. Подбежав ближе, он узнает и меня.

– Вероника?..

Опускаю глаза в пол, но он уже разглядел мои слезы. Не отвертеться.

– Что такое?

Вопрос адресован не мне, а Агате. Так что я молчу. В любом случае все, что я сейчас скажу, будет бредом.

– Адам, помоги мне, – вздыхает Агата. – Веронике стало плохо, она уже полночи у меня.

Она только что дала мне отличное алиби. Вот только если раскроется, что я была вовсе не у нее, – конец нам обеим.

– Что-то серьезное?

– Думаю, уже порядок. Но не бросай ее. Доведи до комнаты, хорошо? Проследи, чтобы все было хорошо.

Нет! Только не Адам. С ним я окончательно расклеюсь. Но он кивает с серьезным лицом и берет меня за руку. И я шагаю следом за ним на второй этаж. Вот только ведет он меня не в мою комнату, а к себе.

– Ложись. Я не оставлю тебя одну, – говорит он, указывая на кровать. А сам вытаскивает свой спальник из шкафа.

Я слишком слаба, чтобы спорить. Сажусь на кровать.

– Хоть куртку сними, – вздыхает он. Я реагирую немного замедленно, так что Адам сам стаскивает с меня куртку и шапку.

– Тазик не нужен?

– Ч-что? – выдавливаю из себя я.

– Тебя не тошнит?

– Нет.

– Может, объяснишь, что с тобой?

Качаю головой.

– Завтра. Хорошо?

Мне нужно время, чтобы придумать правдоподобную легенду. И потом нужно будет согласовать ее с Агатой. А еще извиниться за это все и поблагодарить, что она меня спасла…

Адам переодевается в пижаму. Что он вообще делал на улице посреди ночи?

– Да что ты плачешь? – оборачивается он ко мне.

А я и не заметила, что до сих пор плачу. Надо же, откуда во мне столько воды?

– Если бы ты только знал, что за кошмар здесь происходит, – говорю я и сразу же жалею об этом.

Адам не задает вопросов. Он глядит мне в глаза и даже куда-то глубже, а потом говорит:

– Я знаю.

Глава девятая

Что значит «я знаю»? Что Адам хотел сказать? Вряд ли он имел в виду, что знает о запертых в лаборатории. Иначе не был бы так спокоен. Кто вообще смог бы жить здесь спокойно, зная о лаборатории? Боже! Я могла представить многое, но чтобы клетки… им там что-то вкалывают, чтобы спали. Это не жизнь, это ад на земле. Но если брату Агаты удастся спасти всех, Берневу понадобятся новые подопытные. Не стану ли я одной из них? А может, Ната, Гарри, Ник? Нет, даже если Иванна и остальные спасутся, ничего не закончится. Не закончится до тех пор, пока Бернева и его подельников не выведут на чистую воду. Мне отчаянно нужно поговорить об этом с Агатой. Теперь мне стыдно перед ней: она с самого начала выбрала меня, доверилась, помогала столько раз, а я решила, что она врет, и готова была плюнуть на все. И она без всяких упреков привела меня сюда.

Я не задаю Адаму вопросов. Лежу в его постели, натянув одеяло по самые глаза. Мне кажется, что после всего, что я видела в «Венере», я никогда не смогу уснуть. А на самом деле отключаюсь через несколько минут и сплю глубоким сном без сновидений. Просыпаюсь от того, что Адам трясет меня за плечо. Точно, как он делал это в отеле, когда мы были в разведке. Должно быть, я опять стонала.

– Что случилось?

– Все хорошо, – Адам говорит со мной шепотом, – мне нужно идти на завтрак.