Смутная пора - Николай Задонский

Бродившие по шляхам древние старухи в лохмотьях поднимали кулаки и выкрикивали проклятия.

Генерал Лангеркрон негодовал. Он слышал от короля, будто местное население, недовольное царем, ждет войска его величества как друзей и освободителей. Однако никаких признаков дружбы генерал не замечал.

Вечером солдаты привели к нему крестьянина. Он назвался Игнашкой, беглым холопом, ходившим в пастухах у стародубских селян.

Игнашка генералу понравился. Мужичонка был низкорослый, оборванный, но говорил охотно. Лицо приветливое, желтоватые глаза смотрят добродушно.

Череэ переводчика-поляка генерал спросил:

– Правду ли говорят, что казаки и селяне не любят царя и бояр?

– Вестимо, правду, – подтвердил Игнашка, смело глядя на генерала. – Народу от них одни обиды да слезы…

– А почему же народ убегает от шведских войск, которые хотят освободить вас от царя и бояр? – задал вопрос Лангеркрон.

– Пужаются, – улыбнулся пастух. – Кабы-де хуже не было…

Генерал велел выдать Игнашке кафтан и накормить.

Мужичонка остался доволен. Покорно благодарил.

– А на Стародуб дорога тебе известна? – спросил генерал.

– Хаживал не раз…

– Так вот, – сказал Лангеркрон, – если ты по самой короткой дороге приведешь нас туда, получишь пятьдесят червонцев.

У Игнашки глаза заблестели.

– Господи, батюшка, – бормотал он, – пятьдесят червонцев! Да за такие деньги… Уж будьте покойны…

Утром шведы пошли. Игнашка вел их лесными дорогами, казался веселым, пел песни.

Пройдя верст сорок, отряд остановился на ночевку у лесной речки. Генерал расставил вокруг лагеря часовых, приказал драгунам не спускать глаз с проводника.

Погода стояла скверная. Дул холодный ветер, накрапывал мелкий дождь. В полночь где-то совсем близко дважды прокуковала неурочная кукушка и сразу смолкла. Игнашка поднялся. Драгуны, не спали, сидели у потухшего костра. Их лошади в нескольких шагах мирно щипали траву. Игнашка отправил нужду, дважды громко чихнул. Послышался какой-то шорох. Драгуны, насторожились, схватились за ружья.

В ту же минуту раздался крик, и человек двадцать селян, вооруженных топорами и вилами, выскочили из леса, бросились на часовых. Игнашка необычайно ловко отпрыгнул в сторону, вскочил на лошадь. Раздались выстрелы, но было поздно.

Зарубив несколько драгун, угнав полсотни лошадей, селяне словно привидения исчезли в лесной чащобе. Лишь один лежал на земле, убитый шальной пулей.

На другой день генерал Лангеркрон узнал, что Игнашка увел шведский отряд в другую сторону от Стародуба. Город тем временем был занят русскими войсками.

Первая встреча с украинским народом не обещала шведам ничего хорошего.[31]

II

Войска генерала Инфлянта, занявшие Стародубщину, портили планы Мазепы. Особенно тревожил гетмана указ царя Петра: немедленно соединиться с Инфлянтом и действовать сообща с ним.

Указ этот показался Мазепе подозрительным.

Пригласив к себе Ломиковского и, присягнувшую старши?ну и полковников, он объяснил положение, прочитал царский указ и сказал:

– Я опасаюсь, не приманывают ли меня к этому генералу, чтобы взять в руки? Не знаю, идти ли нам на соединение с ним или нет?

– Нет, не идти, – решила старши?на. – Не медли больше и посылай к шведскому королю просить протекции.

– А также объяви нам, – выступил Ломиковский, – на что может надеяться Украина и войско запорожское от шведов? На яком фундаменте ты тую махину заложил?

Гетман нахмурил брови. Он не считал нужным открывать свои тайные замыслы даже сообщникам.

– Для чего вам прежде времени ведать? Положитесь на мою совесть и на мой разумишко, который, по милости божьей, не хуже вашего…

Однако старши?на настаивала, и он приказал Орлику прочесть один из первых универсалов короля, в котором подтверждалось, что все желания гетмана будут исполнены. Украина будет признана независимым государством.

Изменники остались довольны.

Когда они ушли, гетман разделся, лег в постель, приложил к голове пластырь, приказал позвать отъезжавшего в царскую ставку стрелецкого полковника Анненкова.

Полковник находился при Мазепе несколько лет, был с ним в самых дружеских отношениях.

– Что с вами, Иван Степанович? – удивился Анненков, войдя в комнату и увидев лежавшего без движения гетмана.

Мазепа застонал, с трудом повернул голову.

– Умираю… – чуть слышно, шепотом, отозвался он. – Сокрушили меня болезни, печали и напасти… Боюсь, не увижу тебя больше…

– Бог даст, поправитесь. Я деньги войсковые получу и дня через два вернусь, – ответил полковник.

Мазепа обрадовался. Последнее время, живя в вечной тревоге, что вот-вот может открыться его замысел, он ко всем относился подозрительно. Отъезд полковника в ставку внушал ему опасения. Теперь стало ясно, что Анненков ничего не подозревает, едет по своим обычным делам.

«Слава создателю, – подумал гетман, – пронеслась тучка». Но радости своей ничем не обнаружил, продолжал говорить по-прежнему, охая и стоная:

– Ныне всемилостивейший государь указал мне идти с войском к генералу Инфлянту. А я, видит бог, каков от болезни… Сердечно рад бы службу нести, да мочи нет… Ох, вижу, конец мой приходит…

Мазепа замолчал. Страдальческие морщины бороздили его лицо. Из потускневших глаз, обращенных к теплившейся перед образами лампаде, катились слезы. Губы шептали молитву:

– Боже милосердный! Дай силы послужить пресветлому монарху нашему… Не отврати от меня милости государя…

Полковнику стало жалко «бедного, доброго» старика. Он взял его руку, пожал ободряюще и ласково.

– Государь не взыщет, Иван Степанович. Я доложу… В болезнях не мы, а один господь волен…

Мазепа, казалось, не слышал ничего, лежал без движения.[32]

Полковник тихо и скорбно удалился. В ставку он отбыл с печальными известиями о тяжкой болезни, постигшей верного гетмана… В то же самое время по другой дороге в закрытой карете ехал Мазепа, направляясь в одно из своих имений – любимую Поросючку, где ждала его Мотря.

III

После казни Кочубея отношения между гетманом и Мотрей изменились.

Когда Мазепа, со слезами на глазах, рассказал ей ужасную новость и, призывая бога в свидетели, уверял, что он в этой крови, пролитой тираном-царем, не повинен, девушка поверила. Но как бы плохо ни относилась она к родным, казнь отца потрясла ее, отвлекла на время от честолюбивых мыслей. Она много плакала, молилась. Ей захотелось увидеть свою мать, свою сестру, свой дом, где прошло детство…

Гетман отговаривал:

– Нельзя, мое серденько. Сама рассуди, как тебя дома примут? Насмеются над тобой родичи, обесчестят… Вот подожди. Как благословит нас церковь и будешь госпожой Украины, тогда никто не посмеет слова плохого тебе сказать…

Мотря понимала – гетман прав. Однако бесконечно ждать ей уже надоело. Когда и чем все это кончится?

Мысли ее начинали путаться, в душу закрадывалось сомнение… Да, она любила умного, сильного, гордого гетмана! Но теперь девическое обожание прошло. Она все чаще и чаше замечала его недостатки, сравнивала невольно гетмана с другими людьми…

Почему-то во сне вот уже три раза видела она Войнаровского. «Что он говорил тогда, на вечере, в замке? – старается припомнить она. – А что, если он сейчас войдет сюда?..»

Мотря краснеет. Она старается отогнать такие мысли, но они идут, идут против воли…

Крестный! Господи, как уныло висят его усы, как смешно он морщит лоб… Вот у Андрия… Нет, нет, не хочу об этом думать. Крестный такой хороший, он меня так любит…

Но зачем он меня прячет? Говорит, что родичи насмеются, обесчестят. Это правда… А почему нельзя сейчас в церковь? Почему надо ждать и ждать?

Мотря вспомнила всю историю своей любви и отметила в поведении гетмана много такого, чего раньше не замечалось ею, а теперь наводило на сомнение в искренности его любви…

Уже не радостно и доверчиво, а настороженно встретила Мотря на этот раз гетмана.

– Что с тобой, Мотроненько? – спросил он. – Опять, видно, скучала и плакала. Вот подожди…

– Я устала ждать, – перебила девушка. – Почему ты не можешь сейчас послать за попом?

Мазепа, уловив в ее голосе нотки беспокойства и раздражения, притворился, что ничего не заметил, и попробовал, как обычно, отшутиться:

– Ой, да мы не попа, а архиерея позовем. Дай только, боже, удачу скорую…

– У тебя всегда свои заботы, – вспыхнула Мотря. – Ты не думаешь обо мне…

– Думаю, любонько, думаю. О чем же мне помышлять, как не о твоем счастье…

Гетман достал из кармана драгоценное монисто, улыбаясь, привлек к себе девушку:

– Вот… носи, да не печалься, ясынька моя…

– Мне не подарки твои нужны…

– Знаю, знаю, Мотроненько. Сам денно и нощно душой о тебе болею… Ждать нам недолго. На этой неделе в Борзну тебя возьму. Вместе к его величеству королю шведскому поедем. Я уже карету для твоей милости приготовил… А потом…