Пропавшие без вести - Степан Злобин

Фашистская авиация. Она пролетала и тут, над штабом, и шла спокойно в тылы. Было обидно и горько. Эскадрильи проходили над головами штаба армии, шли как дома и не бомбили его лишь по неведению, что в этом лесу находится мозг всей армии, ее главный центр. На пути авиации рыкали зенитки, а она себе шла да шла…

Но штаб фронта радиограммой окончательно отказал в истребителях.

К Балашову то и дело входили командиры штаба, докладывая сведения об обстановке на участках дивизий, о появлении новых групп танков, о скоплениях вражеской пехоты. Иные, входя, молча подкладывали карты, которые рисовали без слов печальную обстановку. Бурнин все сводил воедино. Утешительных сообщений не было. Из фронта уведомили о результатах проведенной авиаразведки: на направлении армии противник подтягивал крупные моторизованные резервы.

Карты, часы, телефон, телеграф, донесения, рапорты, приказы… Минутами линии, знаки и надписи на картах сливались в какую-то путаную сетку. Тогда Балашов поднимал глаза и просто глядел, отдыхая, на бревенчатую стену блиндажа.

Штаб фронта вызвал Балашова.

— Передайте Ивакину: командующий благодарит за принятое им решение остаться в своей армии, при создавшейся обстановке считает это решение единственно правильным. Где Ивакин?

— Был в правофланговой дивизии, только что выехал в соседнюю, о прибытии туда еще не сообщил.

Ивакин вызвал Балашова спустя минут двадцать.

— Не могу связаться с политотделом. Передайте им: требую непременно к вечеру вместе с горячей пищей прислать в части газету. Выбрать из сводки подвиги. Непременно особо отметить часть Мушегянца.

На переданную ему благодарность командующего фронтом в ответ прокричал:

— Ну и правильно! Значит, поняли обстановку! Еду опять к Мушегянцу. По-моему, все-таки главное направление у него!.. До свидания… Разберусь и дам знать.

Мушегянц доносил о больших потерях. Прорвавшиеся на его участке несколько танков были давно уничтожены. Но прибывший в его распоряжение резервный батальон он до темноты не мог вывести на позиции. Тяжело было выносить пристрелянный минометный огонь и непрерывные атаки фашистской пехоты. Мушегянц просил разрешения отвести войска в окопы второй линии.

Балашов поддержал его, обратясь к Ермишину.

— Не разрешаю! — категорически возразил командующий. — Стемнеет — тогда пусть и выведет батальон усиления на первую линию. Надо держаться!

Мушегянц доложил, что на правом фланге его уже потеснили и выставили пулеметы в его фланг из занятых фашистами наших окопов, что практически он лишен возможности обороны на правом фланге и не сможет отбить новую танковую атаку, а свой фланг подвергнет разгрому.

Командующий настойчиво приказал ему положение восстановить.

— Дорогой, нечем ведь восстанавливать, — уверял Мушегянц Бурнина, который передал этот приказ. — Семь орудий вышли из строя. Одну батарею противотанковых авиация начисто раздолбала. Сам знаешь, вторых эшелонов нет, а раненых сотни.

— Приказано восстановить положение, — собрав всю бесстрастность, сказал Бурнин.

С Мушегянцем он вместе учился, служил на Дальнем Востоке и в Белоруссии. С Мушегянцем он воевал с начала войны. Но что он мог сейчас сделать для Мушегянца?!

Он нанес на карту отход правофлангового батальона и зловеще направленные пулеметы врага. Если фашисты сейчас сюда бросят танки, то будет плохо. «Может быть, все-таки было ошибкой, что не выдвинули вчера дивизию Чебрецова», — думал Бурнин.

Он припомнил сестру Мушегянца — чернокосую, большеглазую девушку Маро. Она приезжала в прошлом году к брату. Бурнин танцевал с ней. После она в письмах к брату передавала ему приветы, а во время войны благодарила Анатолия за то, что он выручил ее брата. Выручил… То была боевая выручка, когда штаб дивизии Мушегянца оказался отрезан неожиданным маневром врага. Тогда Анатолий и Чебрецов внезапно ударили с фланга на немцев своей ротой охраны и выручили действительно из беды. А что он сейчас в состоянии сделать?

— Товарищ генерал, боюсь, что тут пойдут танки в атаку, — сказал Бурнин, докладывая о положении у Мушегянца. — Нельзя ли тут дать пару залпов батареи «PC» по танкам и по переднему краю?

Балашов согласился и попросил о том же Ермишина.

— До сумерек перебрасывать орудия «PC» невозможно, — по приказу Ермишина отвечал Острогоров. — Разведка противника висит над нами. Демаскировка «PC» может быть катастрофой для обоих дивизионов.

Но спустя полчаса Мушегянц уже донес, что политрук роты и двое красноармейцев уничтожили вражеские пулеметы и тогда батальон, оставивший первый ряд окопов, как было приказано, восстановил положение.

— Дайте же мне поддержку. В пять часов утра началось, а сейчас уже шестнадцать. Устали бойцы. Раненых собираю в окопы с медпункта, — сказал Мушегянц.

— Приказано держаться до сумерек, — кратко ответил Бурнин.

Он представил себе с отчетливой ясностью, что этот приказ означает для Мушегянца, для его бойцов и его командиров. Ведь дивизия без вторых эшелонов целый день простояла под непрерывно нарастающими танковыми атаками, под ураганным огнем минометов по ее переднему краю, под бомбежками вражеской авиацией переднего края и артиллерийских позиций. Мушегянц уже вывел в окопы писарей, музыкантов и поваров, а теперь собирает с медпунктов раненых, чтобы послать их в бой! Тяжко ему!

Балашов понимал, конечно, тоже, что там творится, на правом фланге, где явно нависла большая опасность И он подумал: не было ли с его стороны ошибкой, что вчера он отклонил вывод дивизии Чебрецова на смену Мушегянцу? Вот же ведь держится Мушегянц… Значит, фашисты не растрепали бы тогда на марше дивизию. Она стояла бы, свежая, вместо частей Мушегянца. А теперь уже никак нельзя ее двинуть… Но ему непонятно было, почему командующий не согласился передать правофланговой дивизии все три батальона пополнения, почему не послал батарею «катюш» дать два-три уничтожающих залпа по разведанным скоплениям танков…

«Что-то тут он мудрит! — с опаской подумалось Балашову. — Что-то свое он задумал… Как же так можно сопротивляться предложениям начальника штаба, даже не разъяснив мне толком, в чем его замысел!..»

Балашов задумался над картой, пытаясь понять, для чего Ермишин подтянул так близко «PC» к переднему краю. Обычно их ставили глубже, в менее опасное положение. А здесь сегодня оба дивизиона держали на плацдарме «Дуная», тогда как именно этот участок совершенно не испытывал танковых ударов, только мелкие демонстрации, хотя «Дунай» располагался как раз против того леса, в котором, по показаниям пленного, находилось скопление танков. Утром разведка еще подтвердила его показания.

Может быть, Ермишин ожидает, что именно здесь возможен внезапный удар противника? Но где для этого основания? Ведь явно же, враг все настойчивее щупает стык армий — дивизию Мушегянца! «Надо было позавчера настойчивей требовать вывода Чебрецова на этот участок. Я, я не сумел настоять! — корил себя Балашов. — Слабохарактерен стал. Неуверенность, что ли?.. Правда, дивизия Дубравы тоже прогнулась под напором фашистских атак…»

После очередного налета бомбардировщиков на передний край левофланговой дивизии Волынского и последовавшего за налетом танкового удара левый фланг армии тоже прогнулся на стыке с соседней армией. Волынский просил подкрепления. На его батальон наступало до семидесяти танков! Батальон пожег их около двух десятков, однако сам оставил окопы. Противотанковые пушки у Волынского все были подбиты. На прямую наводку по танкам выставили зенитки.

Это тревожило Балашова. Он ждал, что теперь фашисты начнут бить тараном танков еще и по левому стыку армий… Но тогда-то, может быть, и окажется на руку, что дивизия Чебрецова цельна и сильна. Даже оперативнее, легче будет перебросить ее в поддержку Волынскому!

Живой ум начальника штаба искал в новой невыгодной обстановке оптимального решения надвигающихся задач. При этом Балашов силился представить себе эту обстановку как наиболее выгодную и удачную, пытаясь использовать для успеха то, что, казалось на первый взгляд, должно принести лишь неудачу и проигрыш. Такую позицию в жизни всегда создавал его упорный и оптимистический склад.

А между тем из тылов армии тоже сообщили невеселые новости: авиация сожгла бензосклад, уничтожила один из продовольственных складов. Начсанарм пришел кБалашову сам, с сообщением, что разбомбили эвакогоспиталь.

Продержаться бы, продержаться бы до ночи! Только об этом и думали все. Ох как нужна была всем передышка! Как всем желанна была эта ночь!.. Ночью немцы не атакуют. Тогда придет время смены позиций, эвакуации раненых, которые, мучаясь и умирая в блиндажах и тут же, в окопах, невольно наводят уныние на бойцов. Ночью можно будет подтянуть резервы, вывести ослабленные и усталые подразделения во второй эшелон, ночью — отдых измученным атаками бойцам и горячая пища. Конечно, в бою ощущали не голод, а утомление, о голоде забывали. Но усталость была страшнее голода. Вот сейчас бы упасть тут, в окопе, и на пять минут заснуть!.. Но враг казался неутомимым. Автоматчики-гитлеровцы лезли вперед в полный рост.