Колодезь с черной водой - Галина Артемьева

Кирилл вдруг рассмеялся, вспомнив что-то явно приятное.

Люшу очень тошнило. Видимо, ее юный, неокрепший организм тогда умел реагировать на ужасы «нормальной» жизни только таким образом.

– Не нравлюсь – не надо. Я на другой женюсь. И все будет у тебя хорошо. Живи, как знаешь. Только очки розовые сними, уши прочисти, прислушайся и вокруг оглянись. Все не так, как вы себе заталдычили. Все – иначе, – отчеканил вдруг Кир.

– У тебя своя жизнь. Ты видел свое. И живешь по своим правилам. А у меня – своя. И правила – свои. Поэтому – не надо меня заставлять жить по твоим законам. У нас – так. У тебя – эдак. А насчет в дом чужих не пускать – тут ты прав! Многое поменялось, мы и не заметили. И давай на этом просто попрощаемся, – проговорила Люша, борясь с тошнотой.

Кирилл повернулся и пошел к подземному переходу.

«Какое счастье!» – подумала Люша.

Тошнота ее сразу прошла. Она почувствовала себя совершенно счастливой. То, что рассказал ей Кирилл о себе, никак ее не тронуло. Слишком он казался ей гадким и опасным, чтобы ему сочувствовать. Она шла домой мимо ярких витрин Тверской и думала о повстречавшемся ей ребенке. Вот перед ним она чувствовала себя почему-то виноватой. Вроде он сам ей все логично объяснил: не суйся. А с другой стороны, как ни крути, а она получалась на стороне тех его трахателей. Если отметать все уважительные причины и доводы рассудка, именно так и выходило. Значит, она сама – грязная тварь. Так ведь получается? Значит, чистым человеком, живя среди грязи, не останешься никак?

Что тут было ответить самой себе? Конечно, не останешься. Никак. Но и дополнительную грязь добавлять своими руками в этот нечистый мир очень не хотелось.

Она подумала-подумала – и постаралась забыть. Про все, что связано с Кириллом. В том числе и про ребенка, шедшего к Иену, который его любил.

Через какое-то время та майская ночь стала казаться ей сном. А сны – они забываются, даже самые страшные.

Потом, примерно через год, она узнала, что Кирилл женился на Алене, девчонке из параллельной группы. Алена, породистая красавица, статная, добродушная и знающая себе цену, была к тому же дочерью какого-то известного генерала. Люша с жалостью думала о ней, хотя – какое ее дело? Разберутся без ее сочувствия. К моменту получения диплома у Алены и Кирилла уже был сын.

Прошло еще несколько лет, и на встрече с однокурсниками выяснилось, что «самая красивая пара факультета» – Алена и Кирилл – разошлись. Люше казалось, что она знает причину. Спустя еще год ее позвали на похороны: Кирилл утонул в каком-то подмосковном озере при непонятных обстоятельствах. Пловцом он был хорошим, в воду заходил совершенно трезвым… На похороны она не поехала.

Вот и все. Она тогда именно так себе и сказала: «Вот и все!» И думать больше не о чем.

И о ребенке по имени Кира она не вспоминала тоже. Практически совсем. Но сейчас, сидя в своем массажном кресле, она вдруг догадалась, что именно заставило ее тогда, в тот ветреный холодный день, сначала пройти мимо ребенка, взывавшего о помощи к собачке, а потом, преодолев что-то в себе, вернуться к нему.

Сейчас она понимала, что за ней оставался старый должок и пришла пора этот должок вернуть. Иначе совесть покоя не даст. Не помогла тогда ребенку? Пошла себе мимо? И считала, что так и надо? Хорошо. Может быть, тогда ты была молода и мало что понимала. Вот тебе второй шанс. Давай доказывай, что ты человек. Это трудно. И порой очень нежелательно. Желательно – сидеть тихо среди своих, закрывшись от остального мира, и думать только о хорошем. Остальное – трудно. И грозит бедой. Это ясно, как дважды два.

И все равно – на этот раз отступиться она не имела права. Хотя уважительных причин для отступления назвала бы с ходу не меньше десятка. Но – себя-то не обманешь. И Того, Кто все видит, – тоже.

Еще несколько соображений обозначились очень ясно, пока Люша сидела в своем массажном кресле. Самое главное: ни о каком отчиме для ее детей не могло идти и речи. Кирилл вспомнился ей сегодня не зря. Да, тогда восемнадцатилетняя первокурсница выводов делать не умела. Ее просто тошнило от ужаса, и это все. Но память, похоронившая, казалось бы, даже тень воспоминания о той прогулке, услужливо вытолкнула на поверхность сознания взрослого человека самую суть: она не впустит в свой мир чужого взрослого, даже если очень вдруг кого-то полюбит. Маловероятно, но – вдруг. Даже если. Не имеет на это права. Чужой взрослый – это возможность беды. Это потенциальная опасность. Глазам своим верить нельзя. И ушам. И ощущениям. Что у человека внутри? Не делай выводы, пока по-настоящему его не узнаешь. А иногда узнаешь такое, что будет поздно!

– Нет, нет, – сказала себе Люша, – одна так одна. Выращу их, а там посмотрим.

И еще – ей очень страшно стало за дочку. Зайка слишком добрая и простодушная. Люшу просто передернуло при воспоминании о том ужасе, который она пережила тогда с Кириллом.

– Только не это! Но как защитить? Как предупредить? Как спасти?

Обычные страхи обычной матери.

Обычные вопросы, на которые нет ответов.

Надо решить

Легко решить: возьму-ка я бедного-несчастного ребенка и осчастливлю его. Оказалось, препон на пути у детского благодетеля встает столько, что и порывы погаснут, и силы иссякнут, и желание пропадет.

В случае с их найденышем все складывалось непросто.

Да, его состояние медленно улучшалось. Тяжко и, казалось, неохотно выбирался из забытья. А выбравшись, стал удивлять.Тот день, когда лечащий мальчика врач объявил Ивану, что пациент стабильно пошел на поправку, забыть невозможно. Обрадованный Иван вошел в палату, увидел серьезные глаза мальчика, растерялся, испугавшись возможных вопросов. А ребенок произнес:

– Здравствуйте. Я вас узнал.

Он очень красиво и чисто говорил. Есть такие интонации, по которым всегда определишь, что ребенок воспитывается в культурной среде. Что-то весьма уловимое, позволяющее впоследствии называть выходца из такой среды вшивым интеллигентом. Ну да. Ребенка растила бабушка, учила, надеялась. Мысль эту лучше было не продолжать… Хотя (тут Иван чуть усмехнулся) данный конкретный юный интеллигент уже успел побывать вшивым. Да и кого минует чаша сия в детстве?

– Здравствуй! Узнал? И отлично. Значит, ты что-то запомнил? Как я тебя в одеяло завернул, в больницу повез? – Ивану очень о многом хотелось рассказать Алеше, он только боялся огорчить его лишним вопросом.

– Одеяло я помню. Но то, что это были вы, нет, – ребенок слегка замялся, словно подыскивая объяснение своему тогдашнему состоянию. – Я плохо видел тогда, наверное.

– Тогда что же ты помнишь? Как я приходил к тебе сюда?

– Это само собой, – кивнул мальчик. – Но я помню, что вы в моем дворе живете и у вас красивая большая машина.