Не надо переворачивать лодку! - Комбат Найтов

— Здравия желаю, товарищ комкор! Это шолоуитцкуинтле, мне его подарил в Мексике Диего Ривера. Национальная гордость Мексики.

— Я вас где-то видел!

— На Халхин-Голе, я показывал вам и маршалу Чойбалсану новый "И-185".

— Да-да, вы из полка Коккинаки!

— Так точно! Командир первой эскадрильи майор Андреев.

— Постойте! Вы же погибли! Я же подписывал представление на вас, посмертно!

— Как видите, товарищ комкор, слухи о моей смерти несколько преувеличены. Лечусь! — и я показал ему теннисный мячик, с которым не расстаюсь, как только выписался из госпиталя.

— А потом куда?

— Я возглавляю комиссию при НКО по радиофикации ВВС.

— А, так вы и есть тот Андреев, из-за которого всё авиационное начальство перегрызлось!

— Не знаю, наверное, тот.

— Присаживайтесь, майор! — я сел, а Тлюша забрался мне на руки. — Хочу отметить, что с прибытием вашего полка, порядка в ВВС стало много больше! Причём удары он наносил упреждающие и, практически, сорвал воздушную разведку противника.

— К сожалению, товарищ комкор, я так и не услышал такой оценки наших действий.

— Я писал об этом! И представлял Коккинаки ко второй звезде Героя!

— Он её не получил, насколько мне известно.

— Мда, однако! Какие-то странные игрища вокруг очень полезного дела!

— Есть такое. Моя первая эскадрилья выехала на фронт без командной станции и без локаторов. Так торопились! Потребовалось личное вмешательство товарища Сталина, и только после этого мы, с Владимиром Константиновичем, попали к вам в отдельную армию. А после боёв, против меня, Коккинаки и Смушкевича завели дело об утрате опытного И-185 на разведке 15 сентября.

— Не знал! А к званию Героя, я вас за те сведения и представил. Ходят упорные слухи о моём будущем назначении, но окончательного решения нет, если они подтвердятся, я вас найду, майор! Интересная у вас собака! — он попытался погладить Тлюшу, но тот отклонился и недобро посмотрел на него, — Смотри-ка! С характером, хоть и маленький.

После этого, мы ещё не раз встречались в парке и довольно подробно разбирали каждый элемент системы управления. Тлюша снизошёл и залез к Георгию Константиновичу на колени.

В Москву вернулись с первыми холодами и штормами на Чёрном море. Я лёг в госпиталь на комиссию. Получил "Годен без ограничений". Митя научился сидеть и усиленно гугукал. Наша комиссия окончательно переехала в Академию Жуковского. Владимир Константинович, вернувшись из Монголии, подбросил несколько идей по поводу обучения "штурманов наведения" и с головой ушёл в эти вопросы. Он всегда тяготел к точным штурманским вопросам. Один раз у нас возник разговор о письме Волкова, но он сказал, что "оно того не стоит! Незачем былое ворошить. Тем более, что перевели его от нас." Акселю Ивановичу, к Новому году, присвоили звание контр-адмирала. Аксель Иванович вплотную занялся Ленинградским военным округом и Балтфлотом, тем более, что там шла война, но, в составе авиации Ленинградского округа радиофицированных машин не было, а авиация Финляндии угрозы для Ленинграда не представляла. Тем не менее, 8 комплектов "Редутов" встало на боевое дежурство под Ленинградом. Т. к. заявок от других округов нет, то и это хлеб. Завод закончил монтаж оборудования и обещает начать выпуск радиостанций 4 типов уже в апреле. В КБ тоже новости! Микоян и Гуревич выделились в отдельное КБ и попытались забрать лучших чертёжников и конструкторов. Они всё-таки получили заказ на разработку высотного истребителя с двигателем Микулина. Короче, НикНик и Чкалов в Германии, а КБ растаскивают. Работы по И-185 и ИВ-4 стоят, это ставят в вину коллективу. Звоню Павлу Сухому, т. к. организационно мы входим в его КБ. Разговор очень сдержанный, речь идёт только о недостатках И-185 -82ФН и задержках в работе над остальными проектами. Несмотря на то, что Чкалов был жив, сбывались худшие опасения Сергея. Я поехал на завод. Планера И-185 под 71-й двигатель пришли с браком, и военная приёмка отказалась их принять, но назад, для исправления брака, их не принимают. Что делать – непонятно. Звоню Михаилу Кагановичу. "Хорошо, я рассмотрю возможность!" и повесил трубку. Тупик какой-то! Позвонил в Пермь. Наконец-то живой заинтересованный разговор. Спросил Аркадия Дмитриевича о делах, он сказал, что замечательно, но он давненько со мной не общался и хотел бы меня видеть. Позвонил домой, предупредил Риту и вылетел в Пермь. Аркадий Дмитриевич встретил меня на аэродроме и сразу поволок на стенды. "Смотри! Вот что получилось! 1420 килограммов бесфорсажной тяги. Плюс форсаж до 5 минут. Правый и левый двигатель. Расчетная высотность 13500. Расход топлива 1.3 кг/кгс*ч. Но, пока только два таких двигателя. Забросали заявками на М-82 и М-63. Загрузили так, что не вздохнуть! Ты-то как?"

Рассказал о ситуации, что ни моя комиссия, ни бюро Поликарпова, почему-то, никому стали не нужны. Обговорили со Швецовым пробный "шарик" и решили катнуть его Сухому. "При наличии финансирования, эти двигатели могу выдать за три месяца, и полгода требуется для вдвое-втрое более мощного двигателя." "Давайте фотографии и масс-габариты." Утром вылетел обратно и к вечеру был у Сухого. "Павел Осипович! У нас со Швецовым есть предложение… Из этого может получиться высотный скоростной истребитель. При имеющихся материалах ресурс 75 часов, причём замене подлежит только сопло. Сама машина имеет ресурс более 1000 часов. Скорость 900 км/ч. Делался инициативно, но теперь есть результат, и требуется самолёт. Двухмоторный высотный истребитель. Гос. задание на высотный истребитель существует, вы и сами знаете." "А почему вы не пойдёте к Микояну и не предложите это?" "Мы с Артёмом имели разговор на эту тему год назад. Я и тогда отказался, и сейчас откажусь. Это серьёзная машина, а Артём очень молодой конструктор, а Гуревича, я вообще не знаю, и ни одной его летающей машины не видел. Николай Николаевича не хочу отрывать от И-185, а наоборот, хочу ускорить его выпуск. Я уже воевал на прототипе этой машины и хочу, чтобы она пошла в серию." Неожиданно Сухой согласился. Предстоял разговор со Сталиным.

Глава 25

Всё хорошо, что хорошо кончается. Андрей здорово изменился после Халхин-Гола и, особенно, после злополучного письма. И, хотя оно, в первую очередь, било по Смушкевичу и Коккинаки, т. к. он был "мёртв", но он находился в кабине потерянного самолёта, и если бы не Павел и его спецгруппа, он бы подвёл друзей и хороших людей под статью. Выписавшись из госпиталя, он засел в кабинете и много писал. Я, даже, подумала, что он решил мемуары написать, хотя на него это не похоже. Нет, в 4 толстых общих тетрадях, мелким бисерным подчерком, он излагал концепцию самолёта непосредственной поддержки войск с турбореактивными двигателями, повышенной манёвренностью и живучестью, рассчитывал единую централизованную ПВО района боевых действий, излагал основы самонаведения по двум осям при помощи полупроводникового болометра, как я выяснила, это те несколько пластин, которые он взял у Артура в лаборатории Белл. И, что было совсем удивительно: как вырастить монокристалл кремния. Зачем ему кристаллы кремния? В Крыму нас поселили в трехкомнатном коттедже, мы много гуляли, но он не расставался с карандашом и тетрадью. И мячиком для тенниса, которым разрабатывал левую руку. И каждый день занимался в спортивном городке на снарядах: лопинг, рейнское колесо, турник, кольца, батут. Он очень хотел восстановить форму, и побаивался медицинской комиссии, видимо, раны болели. Познакомил меня с комкором Жуковым, который командовал их отдельной армией на Халхин-Голе. Они довольно подолгу беседовали, сидя на скамейке, а мы с Митей и Тлюшей ходили и дышали свежим воздухом.

Времена сильно изменились: страна готовилась к войне. Удлинился рабочий день и рабочая неделя, запретили увольнения по собственному желанию. В Европе шла "странная война": формально Англия и Франция находились в состоянии войны с Германией, но никаких боевых действий не велось. Наши войска вошли в Прибалтику и Польшу. 30 ноября началась война с Финляндией. Я боялась, что он засобирается и на эту войну, но он долечился, а по приезду в Москву с головой ушёл в дела, но вечерами подолгу писал и читал. Он изменился, стал более серьёзным. Но, по отношению к нам остался таким же добрым и заботливым.

Двигатели привез сам Швецов, и мы собрались возле них в закрытом цеху: Павел Осипович, Аркадий Дмитриевич и я. Я показал свои наброски: носовое шасси, достаточно широко разнесённые двигатели, три пушки и два пулемета в носу, восемь точек внешней подвески для РС, каплевидный фонарь. С этими двигателями около 700 км/ч с полной подвеской. Мощные закрылки и воздушный тормоз. Павел Осипович сказал, что для опытной машины это многовато и предложил строить именно опытную машину. Мои аргументы, что мы только потеряем время, т. к. срыв обшивки и разрушение деревянного корпуса практически гарантированы, успеха не имели. "Зато у меня есть фюзеляж для него, а вот плоскости надо делать. Через два месяца "гадкий утёнок" был готов, и я позвонил Сталину. Только что, был подписан мир с Финляндией. Я выполнил несколько подлётов без уборки шасси. В этой машине всё было непривычно: не было винтов, двигатели издавали довольно громкий свист и только на форсаже грохотали. В носу стояли массовые макеты пушек. Стояла радиостанция. Приехал Сталин и я прошёл на малой высоте над аэродромом, затем развернулся и прошел, набрав 640 км/ч. Пилотаж не показывал. Затем набрал 5000 метров за 2 минуты 20 секунд. Все результаты были рекордными, но полных оборотов я не давал. Выполнил снижение, ещё раз прошёл над аэродромом и показал действие воздушных тормозов, убрал тормоза, дал форсаж на 15 секунд, прошёл по коробочке и сел. Зарулил, механик приставил трап, спускаюсь на землю. Подхожу. А Сталин буквально разносит Сухого за то, что такую машину делали втихаря и на коленке! "А от вас, Андрей Дмитриевич, я вообще такого не ожидал!" На следующий день нас всех вызвали в Кремль. Были почти все члены ЦК. "Почему занимались самодеятельностью? Почему не известили ЦК? Тот же Андреев на недоведённой машине мог разбиться, и кто бы понёс ответственность?" В общем, попало нам крепко! Всем по выговору. Но, деньги были выделены и государственное задание мы получили. Уходя, я передал Сталину две тетради из 4-х, которые я писал все эти месяцы. Сталин вызвал меня на дачу в следующее воскресенье. Там было довольно много людей, в том числе Жуков, Чкалов и вновь назначенный нарком авиапрома Шахурин. Сталин попросил всех перейти в столовую, оставил только Жукова, Чкалова, Шахурина, ещё какого-то военного и меня. В руках у него были мои тетради.