Сборник "Лазарь и Вера" - Юрий Герт

Прежде, чем я успел что-то сказать, за дверями послышались голоса, шаги, наружная дверь тамбура взвизгнула еще не успевшими разработаться петлями.

— Я, кажется, предупреждал!.. — с досадой крикнул в селекторную трубку Липкин. И смолк.

Распахнулась дверь. В кабинет без стука, уверенным хозяйским шагом вошел Святослав Родионов.

Я обалдело уставился на него...

Дело в том, что был он злейшим нашим врагом, Святослав Родионов, моим и Липкина, правда, по разным причинам...

Еще недавно являлся он чем-то вроде всевластного визиря при шахе или султане, занимая с виду малозначительную должность — был помощником при Первом Лице в нашей республике. Однако стоило ему обронить пару слов как бы от имени Первого Лица или вписать несколько строчек в очередной доклад, которому он, в соответствии со своими обязанностями, придавал окончательный, вид, — и над головой обреченной на заклание жертвы сверкала молния, гремел гром, все летело в тартарары — репутация, положение, карьера. К тому же Родионов числил себя литературным критиком и публицистом, постоянно изобличая в своих статьях «израильских агрессоров», «еврейских националистов» и «тайных сионистов». Что до меня, то я все годы чувствовал на горле удавку, наброшенную Родионовым. Она то затягивалась так, что я по нескольку лет не мог опубликовать ни строки, то слегка ослабевала — ровно настолько, чтобы позволить мне напечатать повесть или роман, которые тут же подвергались разносу.

Липкин в то время работал секретарем в городской газете, регулярно печатавшей родионовские статьи, и был доволен жизнью. Родионов ему покровительствовал, чем он при случае любил прихвастнуть. А встретив меня на улице и задав два-три сочувственных вопроса, ободряюще хлопал по плечу и приглашал к себе домой — под зернистую икру отведать какой-нибудь необыкновенной, идущей на экспорт водочки... Я обещал, но ни разу его приглашением не воспользовался.

И вдруг Липкина исключили из партии, уволили с работы и, мало того, потребовали освободить квартиру, в которую он только-только вселился... Обо всем этом я узнал, когда Липкин позвонил мне и рвущимся, клокочущим от возбуждения голосом попросил приехать к нему.

Дом, в который я попал, ничем не напоминал стандартную хрущевскую пятиэтажку, в которой мы с Машей много лет жили на окраине города. Ну, а тут — лифты, лоджии, высоченные потолки... Я поднялся к Липкину на двенадцатый этаж. Казалось, чудовищной силы ураган ворвался к нему в квартиру, все разворотил, сдвинул с места и унесся дальше. В квартире шел капитальнейший, с размахом затеянный Липкиным ремонт — навешивались двери «под дуб», входившие тогда в моду, меняли колер стены, черным паркетом выстилался пол... Но все было брошено на полдороге, всюду громоздились груды вещей, новая мебель стояла не распакованной, а сам Липкин, распаренный, красный, сидел на кухне в майке и трусах перед водруженной на табуретку машинкой и сочинял жалобу в ЦК КПСС.

— Это все Родионов, сучара!.. — крикнул он, едва я перешагнул порог. — Сволочь! Антисемит! Ну, я ему, гаду, покажу!..

Он сходу предложил мне принять участие в совместной акции против Родионова:

— Он тебе тоже ведь жить не дает!.. Такие субчики нашего брата в Бабий Яр загоняли, в Освенцим!.. Пускай там, наверху, все узнают!.. — Он весь дрожал от ярости, табурет под ним скрипел и раскачивался, ходил ходуном.

«Тоже...» — сорвалось у него. — «Тоже...» Словечко это меня задело, зацепило, но я постарался пропустить его мимо ушей.

— Послушай, Боря, кому и на кого ты собрался жаловаться? — сказал я. — Кому и на кого?.. И потом: как это ты отхватил такие хоромы?..

— Как?.. Доброе дело сделал, человека спас... На него такую телегу сочинили, что если бы ее напечатать — хана, видали бы его в гробу в белых тапочках!.. Вот он и отплатил — добром за добро...

— А Родионов?..

— Родионов, гаденыш... Он же писать не умеет, пришлось его последнюю статью там подстричь, здесь подчистить, вот он и вызверился: «Как ты посмел?.. — кричит. — Ты не здесь, ты у себя в Израиле свои порядки устанавливай!..» — Я ему что-то вякнул, а он: «Я тебя в порошок сотру!..» И стер... Воспользовался тем, что в редакции хаеж подняли, квартире моей позавидовали... Я их насквозь вижу — черносотенцы, погромщики! И Родионов — главный антисемит!..

— Погоди, — говорю я, — Боря... Кто такой Родионов, ты мне не рассказывай... Но ведь и сам-то ты тоже хорош...

Но Липкин и слышать ничего не хотел:

— Ты что, за тех, кто нас живьем закопать мечтает?.. Какой же ты еврей после этого?.. — И что-то еще — про то, что евреи должны защищать друг друга...

— Защищать евреев не значит — защищать жуликов... — сказал я.

— Ты кого это имеешь в виду?.. — подскочил он.

— Да тех из нас, кто снабжает лишними козырями антисемитов!..

Можно было бы напомнить ему и о родионовских статьях, которые он все эти годы печатал... Но я — может, и зря!.. — пожалел, не стал его добивать...

На другой день Липкин позвонил мне:

— Наверное, ты прав... Там, наверху, сидят такие же Родионовы... Какой смысл к ним обращаться...

Голос у Липкина был покаянный, хотя вряд ли он был согласен со всем, о чем я говорил.

Зато с началом «перестройки» Борю Липкина ждал головокружительный взлет. Он превратился в жертву партократии, в отважного бойца за что-то и против чего-то. Нимб героя и мученика парил у него над головой... Родионов же в связи с отставкой Первого Лица оказался не у дел, говорили, он пишет на досуге мемуары... Во всяком случае, меньше всего я думал встретить его в офисе Липкина.

Итак, он вошел, твердо, по-хозяйски ступая... Еще не сообразив, кто это, я увидел, как заметались, заегозили глаза у Липкина, как он привскочил, ударясь бедром о край стола, и устремился навстречу вошедшему, который, напротив, отнюдь не спешил и, приближаясь к Липкину, держал развернутую для рукопожатия ладонь на уровне пупа. На полпути к Липкину он вдруг изменил курс и повернулся ко мне. Только тут я узнал Родионова! Да и где было его узнать!.. Вместо облика вышколенного партаппаратчика «без особых примет» — округлая, холеная бородка а-ля Столыпин, косой пробор, делящий надвое ржаво-рыжие волосы, насмешливый огонек в маленьких, остро посверкивающих глазках... Я не успел опомниться, как мою руку стиснули его жесткие, цепкие пальцы, на одном из которых блестело золотое кольцо.

— Вот не думал — не гадал, — проговорил Родионов, широко улыбаясь мне тонкими, в ниточку, губами и при этом как бы попутно, не глядя, протягивая руку Липкину. Тот поспешно подхватил ее и, удерживая в своей, попытался продлить рукопожатие...

Родионов уселся в кресло напротив меня. Между нами был стол, приставленный торцом к липкинскому. Однако не стол находился между нами, не слой прохладного, приятно колеблемого вентилятором воздуха, — раскаленная река взаимной ненависти разделяла нас, багровый туман клубился перед моими глазами. Но себя в этот момент я ненавидел едва ли не сильней, чем Родионова, — за то, что не выдержал, ответно протянул ему руку...

— Рад, очень рад вас видеть, — произнес Родионов привычным, уверенным тоном. — Старый друг лучше новых двух... Так ведь?.. — подмигнул он.

— Не всегда, — сказал я.

— Намек понял!.. — хохотнул Родионов. — Только давайте условимся: кто прежнее помянет... Или вы по Ветхому завету — око за око, зуб за зуб?..

— А вы — по Новому?.. Если по правой щеке ударят, подставляете левую?..

— А как же... Мы по-нашему, по-христиански, по православному... Верно, Борис?.. — Родионов снова хохотнул, а Липкин покраснел и втянул голову в плечи. — Дружок-то ваш, между прочим, недавно истинную веру принял,— сказал Родионов. — Можете убедиться... — Он потянулся было к Липкину, но Липкин, как бы защищаясь, торопливо накрыл грудь ладонью.

Ну-ну... Вот уж поистине — чудеса в решете... Липкин сидел насупясь, не поднимая на меня глаз.

— Кстати, вы что же, уезжать собираетесь?.. — продолжал Родионов. — Такие непроверенные слухи циркулируют среди широкой общественности...

— Собираюсь...

— Вот как... И книги свои, слышал, распродаете?.. К примеру, энциклопедию под редакцией Южакова?.. Вы ее Борису сватаете, а зачем она ему?.. Другое дело — мне. Может, сговоримся?.. «Мы за ценой, не постоим...», как в песне поется.

— Она уже продана, — сказал я неожиданно для самого себя.

— Продана? Когда? Что же ты раньше молчал?.. — Липкин растерянно взглянул на Родионова.

— Вот как... — Глаза у Родионова сжались в щелочки. — Что же, бог в помощь... Бог в помощь... — проговорил он задумчиво. И словно внезапно наткнулся на неожиданную мысль: — А знаете, вы правильно делаете, что уезжаете. Очень правильно... А, Липкин?.. — обернулся он к Липкину. — Что скажешь?..

— Скажу, он правильно делает, — поддакнул Липкин.