Сезон Маршей - Дэниел Силва

Их разделяло не более двадцати футов, когда девушка споткнулась о решетку и, не успев даже вытащить руки из карманов, упала на тротуар. Замок сумочки раскрылся, и содержимое рассыпалось. Майкл быстро подошел к ней и наклонился.

— Вы не ушиблись?

— Нет. Все в порядке, спасибо.

Она поднялась на корточки и начала собирать вещи.

— Я вам помогу.

— Не беспокойтесь. Я сама управлюсь.

За спиной послушался гул набирающего скорость автомобиля. Майкл обернулся — по Грейт-Виктория-стрит мчался средних размеров «ниссан» с потушенными фарами. И в ту же секунду к затылку прижалось что-то твердое и холодное.

— Садитесь в машину, мистер Осборн, — спокойно сказала девушка, — или я всажу пулю вам в спину.

Машина ткнулась в бордюр и остановилась. Задняя дверца открылась. Майкл увидел двух мужчин в балаклавах. Один из них выскочил, втолкнул Майкла в салон и сел рядом. В следующую секунду автомобиль сорвался с места и, набирая скорость, понесся по Грейт-Виктория-стрит, оставив девушку на тротуаре.

Едва они выехали за город, как незнакомцы пригнули Майкла к полу и начали избивать кулаками и рукоятками пистолетов. Он попытался закрыть лицо и голову, но удары сыпались и сыпались. Перед глазами запрыгали цветные круги, в ушах зазвенело, и Майкл провалился в темноту.

Глава восемнадцатая

Графство Арма, Северная Ирландия

Майкл не приходил в себя постепенно, а очнулся сразу, вдруг и понял, что лежит в багажнике. Он не знал, сколько времени был без сознания, а открыв глаза, ничего не увидел — ему на голову надели черный мешок. Майкл закрыл глаза и попытался оценить степень повреждений. Профессионалы могут избить человека до полусмерти, не оставив на теле ни малейшего следа, но им явно занимались любители. Лицо распухло, во рту ощущался вкус крови. Он не мог дышать через нос. Голова болела в нескольких местах. Судя по тому, что даже самый неглубокий вдох отзывался мучительной болью, ему сломали не меньше пары ребер. Распухло и в низу живота.

Наверное компенсируя «выключенное» зрение, обострились остальные чувства. Майкл слышал все: натужные стоны пружин, музыку, голоса, говорившие на гаэльском. Они могли обсуждать погоду или решать, где лучше его утопить — он все равно бы ничего не понял.

Какое-то время машина мчалась на большой скорости по ровной дороге. Шел дождь — Майкл слышал шорох шин по мокрому асфальту. Минут через двадцать «ниссан» сделал поворот на девяносто градусов. Скорость заметно упала, машину стало потряхивать. Каждая выбоина, каждый наклон, каждый подъем отдавались болью во всем теле, от головы до паха. Чтобы отвлечься от боли, он попытался думать о чем-нибудь приятном.

Элизабет… дом…

В Нью-Йорке вечереет. Элизабет наверно дает малышам по последней бутылочке. На мгновение Майкл почувствовал себя полным идиотом — как можно было променять семейную идиллию на приключение с похищением и избиением в Северной Ирландии, — но ни к чему хорошему такие мысли не вели, и он отогнал их.

Впервые за много лет — наверно потому что подсознательно он допускал возможность развития событий по наихудшему сценарию — Майкл подумал о матери. Его воспоминания о ней были, скорее, воспоминаниями любовника, а не сына: римские кафе, прогулки по берегу Средиземного моря, обеды в греческих тавернах, ночные восхождения на Акрополь. Отец иногда пропадал неделями, и они не получали от него ни весточки. Возвратившись домой, он ни слова не говорил о том, где был и что делал. Мать в отместку разговаривала только на итальянском, который отец понимал очень плохо. Еще она мстила ему тем, что приводила домой мужчин и никогда не скрывала это от сына. Часто она говорила Майклу — то ли в шутку, то ли всерьез, — что его настоящий отец богатый сицилийский землевладелец, от которого он унаследовал смуглую кожу, черные волосы и длинный прямой нос. Тайна ее измен, разделенная на двоих, неким мистическим образом связала мать и сына. Она умерла от рака груди, когда ему исполнилось восемнадцать. Отец знал, что у жены и сына есть от него секреты — обманывая других, он и сам оказался обманутым. После смерти Анастасии они не разговаривали почти целый год.

Мысли перескочили на Кевина Магуайра. В ИРА с изменниками не церемонились: жестокие пытки и пуля в затылок — другого наказания не существовало. И тут же подумалось: кого на самом деле предал Магуайр, ИРА или его, Майкла? Он прокрутил в памяти события вечера. Две машины, красный «форд» и синий «воксхолл». Два пропущенных Магуайром места встречи, набережная реки Лаган и Ботанический сад. И сам ирландец, возбужденный, потеющий, не выпускающий изо рта сигареты. Почему он нервничал? Подозревал, что за ними следят? Или чувствовал вину перед связником, которого собирался подставить?

Свернув с шоссе на проселок, машина запрыгала, закачалась. Майкл невольно застонал — боль от сломанных ребер пронзила, как удар ножа.

— Не беспокойтесь, мистер Осборн, — раздался мужской голос. — Потерпите еще немного, нам уже недалеко.

Минут через пять «ниссан» остановился. Багажник открыли, и Майкл почувствовал порыв холодного, сырого ветра. Двое мужчин подхватили его под руки, вытащили и поставили на ноги. Шел дождь, и капюшон не спасал — каждая капля била по голове, как молоток. Майкл попытался сделать шаг, но колени не держали — ноги подкосились, и он стал падать. Похитители успели поймать его раньше, чем он встретился с землей, и потащили к каменному коттеджу. Комнаты… коридоры… двери… Ноги волочились по дощатому полу. Наконец его посадили на жесткий стул с прямой, как доска, спинкой.

— Когда дверь закроется, мистер Осборн, можете снять капюшон. Здесь есть теплая вода и полотенце. Умойтесь. С вами хотят поговорить.

Майкл стащил заскорузлый от засохшей крови мешок и зажмурился — яркий, резкий свет полоснул по глазам. Из мебели в комнате были два стула и стол. Цветистые обои на стенах, местами отклеившиеся и провисшие, напомнили о гостевом коттедже в Кэннон-Пойнте. На столе стоял эмалированный тазик с водой. Рядом с ним лежала тряпка и маленькое зеркальце. В двери был «глазок» — возможно за ним наблюдали.

Майкл взял зеркальце. Глаза заплыли — остались только узкие щелочки. Под глазами синяки. Левая бровь рассечена — придется накладывать швы. Если выберешься живым, мысленно добавил он. Разбитые в кровь губы распухли. На правой щеке внушительная ссадина. Волосы слиплись от крови. Зеркало они дали ему умышленно. В ИРА изучали искусство допроса — они хотели, чтобы он, взглянув на себя, изуродованного и беспомощного, пал духом, сдался. Подобную методику британцы десятилетиями опробывали на бойцах ИРА.

Майкл осторожно снял пальто и подтянул рукава свитера. Намочил в воде тряпку и начал обрабатывать лицо, стирать кровь с глаз, губ, носа. Потом, склонившись над тазиком, смыл кровь с волос. Аккуратно причесался. Снова посмотрел на себя в зеркало. Вид не улучшился, черты не обрели прежнюю симметричность, но крови почти не осталось.

В дверь стукнули.

— Надень капюшон, — приказал голос.

Майкл не шелохнулся.

— Я сказал, надень капюшон, мать твою…

— Он перепачкан кровью. Мне нужен чистый.

За дверью послышались тяжелые шаги и сердитые крики. В комнату ввалился мужчина в балаклаве. Подойдя к столу, он схватил грязный мешок и напялил на голову пленнику.

— В следующий раз, когда я скажу надевай, надевай, — прорычал он. — Понял?

Майкл промолчал. Дверь закрылась, и он снова остался один. Им не удалось навязать ему свою волю, а значит, победа за ним.

Прошло минут двадцать. Майкл сидел на стуле, с пропахшим его собственной кровью капюшоном на голове. Он слышал голоса, а однажды до него долетел отдаленный крик. Наконец дверь снова распахнулась. В комнату вошел мужчина. Майкл слышал его дыхание и чувствовал его запах: сигарет, тоника для волос и женского одеколона, напомнившего ему о Саре. Мужчина опустился на второй стул. Должно быть он был крупного сложения, потому что стул под ним заскрипел.

— Можете снять капюшон, мистер Осборн.

Голос был уверенный, спокойный, звучный — голос человека, привыкшего распоряжаться. Майкл стянул мешок, положил его на стол и посмотрел незнакомцу в глаза. Черты его не отличались изяществом — широкий плоский лоб, тяжелые скулы, сплющенный нос боксера. Ямочку на квадратном подбородке, похоже, вырубали топором. Он был одет в белую рубашку с галстуком, темно-серые брюки и такую же жилетку. Под густыми бровями светились умом голубые глаза. Мужчина почему-то улыбался.

Присмотревшись, Майкл узнал лицо — он видел его на фотографии в файлах Синтии Мартин, которые они вместе просматривали в Лэнгли. Фотография была сделана в тюрьме Мейз, где этот человек провел несколько лет.

— Боже! Что же это они с вами сделали? Я сказал ребятам отвесить вам тумаков, но они, похоже, перестарались. Извините, такое с ними случается — как войдут в раж, не остановишь.