Черная река. Тоа-Тхаль-Кас - Уильям Хиллен

В зарослях громадный гризли тих, как кошка. И дьявольски хитер. Раненный, он ревет, как бык, пока его видно, но стоит ему скрыться в кустах или в лесу — и он притаится, как мышь, если только пуля не отшибла у него ум. Он даст тебе подойти близко по следу и будет высиживать за камнем или бревном, чтобы навалиться сзади в удобный момент. И жизнь свою он не отдаст задаром. Тебе покажется, что от каждой новой пули из него лишь чуть сильнее хлещет кровь. Нет уж, по-моему, бить — так наповал, а раненого пристрелить потом вдвое труднее.

Ясной осенью где-то около 25 октября я приехал на одну ферму. Приехал не столько для охоты, сколько для рыбной ловли, хотя планировал также поискать в горах коз. У лосей гон уже закончился, и почти все взрослые быки перекочевали повыше в горы до той поры, когда глубокий зимний снег сгонит их обратно в долину. На ферме было двое моих друзей, приехавших поохотиться на лося с городским приятелем по имени Джек. Дерик и Эбби в прошлом на лося хаживали, а Джек, лыжник и скалолаз, был на охоте впервые.

— По-моему, Эбби меня затирает, — пожаловался мне Джек. — Может, ты со мной на лося сходишь, покажешь, с какого бока за него браться?

Для лосиной охоты трудно найти напарника хуже меня. Не было еще случая, чтобы я не отвлекся на посторонний след и не забыл о главной цели. Мало этого, когда я не один, мой охотничий нюх угасает начисто. Да и не вижу я никакой радости в том, чтобы выследить и застрелить лося, а что до мяса, то заколотый в августе бычок, по-моему, гораздо вкуснее. Правда, мне на лосей везет, и вижу я их много. Но Джек аккуратно обращался со своим ружьем — первое, что я всегда замечаю, — и я согласился.

Для начала я так отрегулировал прицел его нового ружья, что он стал лепить в яблочко без промаха, хотя видит он неважно даже сквозь свои толстые очки. На следующий день спозаранку мы отправились верхом на гору высотой 2100 метров. Мы прочесали несколько низинок и болотных лугов, но встретили только самок с телятами, а когда напали на несколько лосиных лежбищ, Джек предложил покрутиться пока поблизости, а к вечеру засесть в соседних кустах. Я решил, что это неглупо. К концу дня мы стреножили лошадей и обшарили цепь окаймленных ивняком лугов на высоте 1500 метров. Сразу же за лугами начинался строевой сосновый лес вперемежку с широкими языками еловой поросли. Место было типично лосиное, притом со множеством свежих знаков.

Метрах в пятидесяти к югу от нас тяжело хрустнул валежник. Похоже, что бежит какой-то зверь. Сквозь кусты мне не видно, что происходит меж сосновых стволов. По звуку было непохоже, что бежит лось. Джек говорит, что ничего не слышал.

Еще несколько минут мы углубляемся в еловые заросли, как вдруг на нас выскакивают сразу несколько гризли. Когда на тебя хотят напасть разом несколько медведей и без крови не обойтись, попробуй снять вожака. Жаль убивать зря, но порой это неизбежно, если зверя что-то разозлило или когда-то в прошлом ему досадил человек.

Это были два годовика и два взрослых медведя. Один с серебристой шерстью, очень крупный. В моем «манлихере» было всего три патрона, и я пожалел, что не перезарядил те два, что истратил утром на койота. В патроннике я никогда не держу патрона, кроме как сидя в засаде, но с полузаряженным магазином был застигнут врасплох в первый раз в жизни. Я стоял в небольшой ложбине, Джек — на пригорке за мной. Когда мы их увидели, звери были от нас в пятнадцати шагах, так хорошо они выбрали, где напасть. «Не стреляй!» — заорал я. Гоняться за раненым гризли мне не хотелось.

С паровозным ревом самый большой мишка мчится на нас без остановки и только шагах в семи встает на дыбы. Пуля, которую я пускаю у него над головой, проходит так близко, что почти ерошит шерсть на макушке и наверняка оглушает его. Остальные звери кружат около. Вожак опять наступает. Слишком близко. Стреляю ему в грудь пониже шеи. Летит шерсть. Пуля опрокинула его навзничь. Но тотчас он вскакивает и идет на меня как ни в чем не бывало. Снова сбиваю его с ног. Больше патронов нет.

Оборачиваюсь, выхватываю у Джека его ружье, отбрасываю затвор. Ни единого патрона. Охотился с незаряженным ружьем либо машинально разрядил. Тем временем медведь встает, содрогается всем телом и, шатаясь как пьяный, ковыляет в чащу. Остальные, как я и думал, топают вслед.

Несколько долгих минут мы перебираем житейские случаи из области охоты на раненых гризли в расчете, что тем временем медведь издохнет или хотя бы ослабеет от ран, а сами мы соберемся с мыслями.

— Я пойду по следу, — наконец говорю я Джеку, который, похоже, лелеет мечту самостоятельно выследить и даже уложить атакующего гризли. — Скорее всего он лежит мертвый метров за двести отсюда. Но смотри в оба, особенно назад. Если он еще живой, то в зарослях он на нас прыгнет. Как только его увидишь, стреляй не переставая, пока не свалится.

От огромной дымящейся кучи — знак, что медведю пришлось круто, — по редким пятнам крови прослеживаем его путь еще метров на четыреста. Дальше дело стопорится. Место скверное: ровное, утыканное обомшелыми серебристо-серыми камнями и густо заросшее лесом. Медведь словно растаял. Мы кружим и ищем до темноты, когда наконец я решаю, что оставаться в таком месте опасно, тем более что след мы все равно потеряли. Возвращаемся на ферму. Наутро мы отыскали место, где проспали ночь остальные медведи, но признаков раненого так и не обнаружили. Скорее всего он умер неподалеку от места происшествия, и если бы при нас был Сэдсэк, то он живо бы его нашел.

Уцелели мы чудом: вожак перестал наступать. Весь эпизод занял несколько секунд, лезть на дерево было некогда, а ружье перезарядить я бы не успел, Я сглупил, что пошел на охоту с ружьем калибра 0,270 и патронами с легким зарядом. Лося или козла такими легко убить, но крупного медведя не свалишь даже с близкого расстояния. Вообще я не в восторге от убойной силы этого оружия. Когда хрустнул валежник, я почувствовал, что на нас бежит большой медведь, и мог бы приготовиться. В чащу войти мы тоже поторопились. Джек стоял прямо позади меня, и выстрел из его ружья калибра 30,06 меня бы оглушил. Объяснять ему что-либо было поздно, разве что он сам сообразил бы что-то по моим реакциям.

Позже мы охотились на лося по снегу выше в горах. Быков было много, и несколько гризли шли за ними по следам в поисках легкой добычи. Эти медведи наверняка всю осень прорыбачили на лососевых нерестилищах в прибрежных долинах, а теперь откочевали в горы, чтобы через пару недель залечь в берлогу.

Для здоровой популяции гризли нужен обширный и крепкий лесной массив. На вырубках гризли почти исчезают. Но идти за гризли в чащу, пожалуй, самый жуткий вид медвежьей охоты. Среди огромных стволов чувствуешь себя карликом. Лешие размахивают патлами лишайников, сосновые ветви скрипят в глухой тишине, в мягком мшистом ковре утопают все звуки. В лесу полумрак, в трех шагах почти ничего не видно. То и дело тревожно постанывают деревья. Как и пумы, мишки ходят след в след за своими собратьями и за сотни лет протерли по всему лесу длинные и широкие мережки. На их постелях, где они подолгу дрыхнут днем, находишь длинные коричневые шерстинки с серебряным кончиком. Бывает, что такая постель еще теплая. На участке радиусом в пять километров живет порядка десяти гризли. Со мной бывало, что метрах в пятнадцати от меня они вставали на задние ноги и пялили на меня глаза молча и величественно. Время в лесу проходит быстро, но в такие минуты оно стоит. Читая медвежьи следы по первой пороше, я всегда замечал, что я следопыт, за которым следят.