Чудовищные сны разума (сборник) - Эдуард Байков

Оккультист задумчиво посмотрел в окно, потом тряхнул головой и продолжил рассказ.

– Все делалось очень просто. Девушка подкарауливала мужчин в лесу, чаще всего в темное время суток, заигрывала с ними, зазывала к себе в гости, а там все уже было готово для совершения смертоубийства. Гостю в чай подмешивали сильнодействующее снотворное, – у лесничего имелся большой запас подобных лекарств, – и когда гость засыпал, его умерщвляли.

– Но зачем? – взволнованно вскричал журналист. – С какой целью они делали это?!

– Ваш бывший приятель лесничий являлся слугою Тьмы, он поклонялся богине мрака Гекате, принося ей кровавые жертвоприношения.

Иевлев ошарашенно уставился на своего собеседника, не в силах вымолвить ни одного слова. Наконец, он прошептал:

– Черный маг?..

– Да, черный маг, чернокнижник, сатанист – называйте, как хотите, суть от этого не изменится. Но сам он не убивал, нет. Он все делал руками девушки, предварительно накачивая ее наркотиками.

– Он заставлял ее принимать наркотики?! Вводил ей…

– …Не внутривенно, иначе были бы заметны следы уколов. Вы ведь были с ней знакомы очень близко, поэтому можете подтвердить это.

– У нее не было никаких следов на коже, – печально кивнул Иевлев.

– Да, обычно она выпивала раствор, и когда тот начинал действовать, негодяй отправлял ее наверх, к сонному гостю с ножом в руках. Кстати, орудие убийства представляет собой ритуальный кинжал, которым обычно пользуются дьяволопоклонники при отправлении черной мессы.

– Он был законченным злодеем, – немного помолчав, продолжал Суворов, – апологетом негативного аспекта Единой Силы. И свою дочь он также приучал к служению силам тьмы. Опаивал наркотиками, заставлял убивать и привыкать к каннибализму – поедать человеческую плоть и пить человеческую кровь.

– О, Господи! – простонал Иевлев, содрогаясь от ужаса и отвращения.

– Под воздействием галлюциногенов девушка не отдавала отчета в своих действиях. Не думаю, что она смогла бы совершить эти кровавые преступления, находясь в здравом уме. Но она ЗНАЛА обо всех своих поступках и о деяниях своего отца, знала и мирилась с этим. Вот это уже весьма отягощает ее вину. Хотя, конечно, следует учитывать, что в результате употребления наркотиков и под влиянием темных чар отца, личность ее постепенно разрушалась, она становилась все более одержимой энергиями Зла.

– Но почему, – с болью в голосе воскликнул Иевлев, – почему же она сломалась, почему ее цельная личность стала распадаться?!

– Не существует людей с цельной личностью, – покачал головой его собеседник, – в каждом человеке есть и ангел, и дьявол. Я бы сказал, что внутри любой личности находятся трое – святой, демон и посредник, который стремится примирить между собой полярные стороны для своего же блага. Но не всегда это удается. Если побеждает святой, то человек становится блаженным. Если же – демон, то человеческим разумом овладевает темная сторона его души, и он как личность начинает постепенно разрушаться.

На время воцарилась немая пауза. Иевлев был слишком раздавлен, чтобы хоть что-то сказать, потому Суворов первым нарушил молчание.

– Сколько в мире сумасшедших и преступников? Никто не сможет ответить на этот вопрос. Потому что каждый человек – потенциальный социопат. Просто большинству удается держать в узде свои отрицательные эмоции, темные страсти, загоняя их вглубь своего существа, заглушая их, а то и почти избавляясь от них навсегда. Но однажды они могут вырваться на волю, и тогда с человеком происходит дьявольская метаморфоза – из благонадежного члена общества он превращается в злодея и маньяка. На эту тему написано немало умных книг – и художественных, и специальных, – но никто так до конца и не смог разобраться в механизме человеческой психики. Здесь – извечная тайна.

Встав со своего места, оккультист молча прошелся по комнате. Молчал и журналист, отрешенно застыв в своем кресле. Он хотел спросить Суворова о дальнейшей судьбе хозяев злополучного дома, но никак не мог заставить себя задать этот важный для него вопрос. Словно угадав его мысли, экстрасенс вновь подал голос:

– Лесничий скрылся в подвале. Под домом у него была устроена настоящая молельня для поклонения демонам. Там он и прикончил себя, совершил ритуальное самоубийство, вручив свою душу во власть инферносуществ. Перерезал себе глотку магическим кинжалом, – пояснил он в ответ на немой вопрос молодого человека, – и это был самый глупый поступок в его дрянной, вредоносной жизни. Что касается его дочери, то она сейчас находится в психиатрической клинике для принудительного лечения. Если рассудок вернется к ней, то она предстанет перед следствием и затем перед судом.

Вскоре поздний гость распрощался с хозяином. Когда остался один, Иевлев долго бродил по квартире, слоняясь из угла в угол. Ему никак не удавалось сосредоточиться. Наконец, он уткнулся головой в подушку и горько заплакал. Как же ему дальше жить?! Как жить с горечью потери и разочарования, с болью в сердце?!

Но уже в следующую минуту он знал, хотя и гнал эти мысли от себя, что жизнь продолжится, как ни в чем не бывало. Разум оправится от перенесенных потрясений, и боль постепенно притупится, а затем и вовсе уйдет. Нет, это не забудется никогда, но то, что произошло, будет храниться вдалеке от повседневной, суетливой реальности запертым в дальней комнатке его сознания, и лишь изредка напомнит о себе тусклым отсветом на массивном замке, крепко запершим кладовую его памяти. Раны заживают, но остаются шрамы. Иногда они напоминают о себе ноющей болью и неприятными воспоминаниями. Иногда…

Modus vivendi[1], или сон разума рождает чудовищ

экзистенциально-трансцендентальная повесть

«Если тебе дается желание – тебе всегда даются возможности и сила для его осуществления. Все явления, события, люди появились в твоей жизни лишь потому, что их притянул ты».

Ричард Бах

«Сон разума рождает чудовищ».

Франсиско Гойя

Я являюсь буйным и опасным заключенным. За свое поведение меня наказывают, но всё, по-моему, безрезультатно. Затем зам начальника тюрьмы – умная и волевая женщина испробует на нас новую методику – нечто типа особого вида психотерапии, в результате которой мы вроде бы усмиряемся и превращаемся в кротких агнцев. Вернувшийся из отпуска начальник тюрьмы (а может это инспектирующий тюрьму большой чин из главка) поражен приятно результатами лечения-воздействия. Когда я хочу вспылить и выругаться, то испытываю некую боль, одновременно звучит резкий сигнал, и мне не удается это сделать. Женщина, показывая меня, как зачинщика и бунтаря, с воодушевлением рассказывает о своих успехах по усмирению и излечению. Но в этот момент я понимаю, что на самом деле только прикидываюсь кротким, а сам вынашиваю планы мести и освобождения – коварные тайные планы. Я прогуливаюсь со смиренным видом, с перекрещенными сзади на пояснице руками, вежливо отвечаю на вопросы начальства. Мы находимся возле выхода, где караулят два охранника. Я незаметно беру сзади скрещенными руками отвертку с прямым тонким шлицом, прячу ее в ладонях. Своим тихим поведением я усыпляю бдительность охраны, они больше не видят во мне опасность. Поравнявшись с караульными, я выхватываю свое оружие и неожиданно для них всех наношу им удары – первому в голову, затем второму в шею и глаз. Обливаясь кровью, они замертво падают. Не теряя ни секунды, я подскакиваю к обомлевшим начальнику (инспектору?) и замначальнице и наношу им удары отверткой в область сердца, убивая их вслед за охранниками. Всё, путь свободен, я спешу открыть камеры и выпустить своих сподвижников на волю. А перед этим, чтобы облегчить им беспрепятственный проход, я оттаскиваю тела и мешающие предметы от дверей и прохода, дабы не создавать заторы из спешащих на волю заключенных…

Вскоре я стою на утесе с несколькими людьми, мы глядим на море, всматриваемся в ожидании прибытия корабля. Неожиданно маленький щенок (ребенок?) срывается вниз и по длинному желобу скатывается в море. Он может утонуть, и я бросаюсь вниз спасти его, но оказываюсь с другой стороны утеса-пирса и сам могу утонуть. Товарищи наверху в растерянности думают, бросить ли сначала цепь мне, но тогда утонет щенок-ребенок, или ему, но тогда могу утонуть к тому времени я. Я кричу им, чтобы они бросили один конец цепи щенку (с ним уже кто-то из взрослых), а другой – мне, и тогда я своим весом перетяну тех наверх, а затем вытянут и меня. Они так и делают, закрепляя цепь посередине, выдвинув некие связанные между собой огромные металлические ящики (наподобие выдвижных ящиков стола или шкафа-сейфа). Я наматываю цепь на правую руку и приготавливаюсь…

А в это время к пирсу-утесу приближается корабль. Разыгралась сильная буря, ничего не видно, и неизвестно сумеет ли причалить корабль, а если сумеет, то подойдут ли размеры, не больше ли он по размеру, чем ячейка причала. На корабле, как раз те самые беглые заключенные. Меж ними вспыхнул бунт, все передрались, кое-кто уже мертв. Какой-то мускулистый негр бросается на драчливого парня и до полусмерти избивает того. Тут на сцену выступаю я и громко и непреклонно требую прекратить всё это безумие. Я – доктор, решительный, атлетически сложенный, обладающий в совершенстве приемами рукопашного боя. У меня непререкаемый авторитет. Я плыву на этом корабле со своей женой. Мы осматриваем окровавленного избитого парня, жена спрашивает: «Он мертв?». Я отвечаю, что нет, жив еще, но произношу это, кажется, с сожалением, полагая, что лучше бы до прибытия корабля, все эти мерзавцы перебили друг друга. Но это негуманно. Я распрямляюсь, демонстрируя внушительную фигуру натренированного атлета (как и все мужчины, здесь я обнажен по пояс), и требую от всех, прежде всего от негра, как самого сильного и опасного, чтобы они утихомирились и уж если захотят проявить агрессию, то вначале пусть попробуют подраться со мной. Недвусмысленно я заявляю, что меня не одолеть никому из них. Негр, хоть и нехотя, соглашается, но я вижу, что он себе на уме. Я произвожу клич, вызывая любого на поединок. Из соседнего кубрика вроде бы появляется мощный здоровяк-задира, но, увидев меня и негра, ретируется. Тут появляется гибкий и верткий парень, который хочет схлестнуться с негром. Тот заводится, готовый к схватке, но я предупреждаю его, что этот с виду неказистый боец может на самом деле быть очень опасным и серьезным противником. Я убежденно втолковываю негру, что он, скорее всего, будет побежден. Я предлагаю этому противнику схватиться со мной, но тот, подумав, отступает. Когда я производил боевой клич, моя жена отговаривала меня.