Бой под Талуканом - Николай Прокудин

Наше моральное уничтожение шло к завершению. Офицеры батальона сидели за обеденным столом походной кухни и покатывались со смеху. Бесплатный концерт, театр одного актера.

– Меня успокаивает только то, что есть приличные молодые офицеры, и я надеюсь, Арамов к этому времени уже будет комдивом, – рявкнул комбат и продолжил – Третья рота! Вы только не обольщайтесь на свой счет! Если вместо Никифора на должности начпо окажется Мелещенко, это будет еще более худший вариант.

– Товарищ майор, а как вы оцениваете мои перспективы? – попытался пошутить Шерстнев.

– А твои, экс-разведчик, перспективы еще хуже. С ужасом смотрю и на вас с Афоней, и на всю вторую, и на третью роту. Мальчишки, неумехи. Бедная наша армия. Что с ней будет? – продолжал охать и вздыхать Василий Иванович. – Обедать, и к личному составу, приготовиться к маршу!

– Товарищ майор, – обратился я к комбату, двигаясь к кухне, – вот вы срамите нас, ругаете, позорите, но мы ведь не знаем, какая была у майора Подорожника молодость. Бурная – по кабакам и девочкам или вся в службе – полигоны, учения, занятия.

– Ну ты нахал. Ты на мое лицо в глубоких морщинах и на седую голову в тридцать четыре года взгляни. Сразу все станет ясно!

– А что, водка, девочки, папиросы накладывают еще более сильный отпечаток, чем суровые служебные будни, а можно все совместить и делать хорошо одновременно, – попытался сгладить ситуацию шуткой Луковкин.

– Гы-гы, – хмыкнул Шерстнев.

– А ты, экс-разведчик, лучше бы не смеялся в этот раз. Ну что ты собой представляешь как командир? Ни серьезности, ни требовательности, ни выучки нет. Кто разведвзвод развалил, а? Не обижайся, но с мозгами тоже проблемы, не лезь в чужой разговор.

– Да я так, ничего, молчу!

– Правильно. Помалкивай и ступай к роте. Не зли меня! Теперь, что касается вас, первая рота. Считаю, что вы, Сбитнев, до роты еще не доросли, Ростовцевым и Острогиным я займусь после отпуска, и гораздо плотнее, думаю, что-то сделать для их воспитания пока не поздно. Что касается Марасканова, то заменщика воспитывать – бесполезная трата времени. А насчет Ветишина, хм-хм, назначить, может, его командиром роты, как самого неиспорченного? Пусть воспитывает Острогана, Ростовцева и Бодунова?

– Интересная мысль, нестандартный ход, очень даже, может быть, получится. Кто еще не командовал первой ротой, – пробурчал я с сарказмом.

– Вы мне весь будущий отпуск испортили! С каким настроением я буду отдыхать? Разве можно батальон на полтора месяца оставить без моей отеческой опеки? Ох, хлопцы, беда с вами! Семен Николаевич, ты уж не подведи меня, не опозорь! Дай отдохнуть спокойно!

– Василий Иванович! Все будет хорошо! Положитесь на меня! – гаркнул Бронежилет, словно из пушки выстрелил.

– Тяжело тебе будет. Зампотех не сегодня, так завтра заменится, Артюхин вечно болеет: малярия или простуда, а теперь язва желудка приключилась. Третий замполит с воспалением хитрости. Ростовцев, вас что, уже в училище этому обучают?

– Не знаю, я выпускник другого училища. У Миколы спросите. Это его «бурса» – ответил я.

– О, Николай – крупный специалист по халтуре, думаю, что если выбирать из таких «специалистов» заместителя, то он – кандидат номер один. Куда ни кинь, всюду клин. Митрашу уехал, Жилин, Шведов и Луковкин вот-вот заменятся. На смену мальчишкам приходят совсем желторотые юнцы. Опять учи вас и учи. Я уже устал быть командиром и воспитателем в одном лице.

– А никто и не просит, – тихо прошептал Пыж. – Надоел!

Я встретился взглядом с ним и улыбнулся. Первый рейд, когда Николая не втаптывают в грязь, а наоборот, гладят по головке. Он же относится к этой ласке очень осторожно и с подозрением. Не привык.

Возвращение в Кабул отложили на сутки, дали возможность заправиться, обслужить технику, отдохнуть. Острогин лениво и с отвращением запихивал в себя пригоревшую кашу.

– Берендей, ты когда научишься готовить? – крикнул я и бросил ложку.

– Не нравится, не ешь, – буркнул прапорщик.

– Эй, милейший, не забывайся! Если ты носишь тушенку и жаркое в санитарку к комбату, это не значит, что можно грубить офицерам.

– Подумаешь, фон-барон нашелся. Жуй сухпай, если не устраивает работа полевой кухни. Готовим, как умеем.

– Я тебе сейчас твое толстое рыло помну! – заявил Сергей и вышел из-за стола. – Ты в горы хотя бы раз пойди, жопу разомни, брюхо растряси, а потом будешь тут высокомерно разговаривать с офицерами.

– Эй, старший лейтенант, успокойся, не то будешь иметь дело со мной, – подскочил к Острогину Соловей, тесня его толстым брюхом.

На шум к кухне заспешил из санитарки зам. по тылу.

– Ого, «три толстяка»! – усмехнулся Афоня. – Ну, сейчас устроим корриду. Жиртрест, успокойтесь, а то мы вам кости помнем и в котел засунем для навара.

– Вот тогда и поедим с удовольствием, – засмеялся я и потащил Серегу за руку подальше от Берендея. – Серега, не связывайся, все равно в дураках останемся, крайним будешь.

– Ресторан закрыт, раз не умеете себя вести. Соловей, выключай освещение! Только драки мне тут еще не хватало. От первой роты одни неприятности и шум.

– А ты бы лучше сел за стол и кашу вот эту съел. Жаркое все горазды жрать и не давиться. Для пятерых за счет всего батальона готовим? Уже по швам скоро треснете.

– Пошли вы все на…, – рявкнул Головской. – Берендей, первую роту больше не кормить, выдать сухой паек.

– А третью роту? Я тоже желаю морду помять некоторым! – поднялся из-за стола и распрямился двухметровый Луковкин.

– И третью тоже не кормить!

– Правильно! Пусть питается комбат и прихлебатели, – поддержал бунт минометчик Прошкин.

Соловей выключил свет, и мы сразу остались в кромешной тьме.

– Черт, теперь свою броню не найдешь! Не заблудиться бы! Твою мать! – грязно выругался Афоня и упал, запнувшись за лавку. – Берендей, вруби свет, а не то, ей-ей, твой тыл будет «отметелен»!

– Допивайте чай и расходитесь, через пять минут отключу – распорядился Головской и побежал трусцой к комбату, наверное, закладывать.

В двух шагах от кухни было темно, хоть глаз выколи. Луна не взошла, чернота обволакивала нас со всех сторон, словно у природы закончились все краски, кроме черной.

– Черт, не сломать бы ногу! Почему я фонарик не взял? – возмущался Острогин, осторожно выбирая дорогу.

– Главное – в дерьмо не залезть, а то кроссовки не очистить.

«Гав! Р-р-р», – раздалось прямо возле моих ног, точнее выше колен, и одновременно клацнули крепкие клыки.

– Б…! – только и успел я вымолвить, высоко подпрыгнув и отскакивая назад. Собака, натянув цепь, рвалась и рычала, пытаясь достать до моего ценного хозяйства.

– Ни хрена себе собачка! – произнес Сергей. – Ненавижу овчарок, сожрет и не подавится. Чуть, Ник, яйца тебе эта скотина не оттяпала. Смотри, зубы как мясорубка, один фарш остался бы! Майонеза добавить – и деликатес готов!

– Овчарка – не самое страшное, вот боксер – это еще более смертельно. У меня в детстве боксерчик был, молоденький, так он трех овчарок порвал. Они, глупые, думают, если большие ростом, то сильнее, а он, малыш, на холку прыгает и душит. Я вообще предпочитаю кошек: мягкая, мурлыкает и не лает.

– Уйди, уйди, скотина! Дай пройти, мы свои, собачка, хорошие, добрые, мы не кошки! – ласково попросил Серж. – Ты русский язык понимаешь или нет?

– Хрен с ней, пусть лает и глотку себе надрывает. Видишь, поводок крепкий, не сорвется, давай обойдем ее, – сказал я.

– Ну ладно, гавкай себе, миноискатель ходячий! Чего на нас взъелась, врагов нашла, гадина! Ду-у-ура! Чья это тварь интересно?

– Наверное, саперный батальон дивизии, а может, Чарикарский полк. Нам бы в каждую роту по такой псине!

Ну вот и путь-дорога обратно. Все те же сгоревшие остовы машин и танков, а рядом – развалины кишлаков и отдельных хижин. Стелы и памятники, словно напоминание об опасности, грозящей из-за каждого пригорка, из любого виноградника. И снова пыль, пыль, пыль. Сколько я уже ее пропустил сквозь свои легкие и выплюнул обратно.

Вот и Кабул! Снова улочки-закоулочки, трущобы, мальчишки с рогатками, «барбухайки», повозки – родные места.

Подорожник рычал на меня минут пятнадцать, и я думаю, в конце концов он уже забыл причину из-за чего начал разнос. Он раскалялся и раскалялся. Усищи шевелились и подергивались в такт ругани. Ну чего орать, я и сам все понимаю, а что делать, нет у меня другого х/б.

– Новые постиранные брюки кто-то спер из умывальника, а старые выцвели до белизны и стали короче сантиметров на десять. Да и каблуки туфлей стоптались до подошвы, так ведь куплю, как только в магазине мой размер появится, – оправдывался я.

Вечером вернулись в полк, а утром строевой смотр. Опять же: тельняшка, а не майка почему? А потому, что так удобно. Кавун вообще носил цветную футболку, несмотря на запреты. Эх, Ваня, когда я к тебе попаду в гости?