Шоколадная война - Роберт Кормер

- Каждый продает свою квоту, но почему не Рено?

- У тебя есть ответ, Рено? — спросил учитель, его влажные глаза заблестели.

Джерри сделал паузу, лицо налилось:

- Мы живем в свободной стране, — сказал он, слова звучали ровно, спокойно, без каких-либо позывов смеха. Кто-то в классе хихикнул. Брат Лайн выглядел миролюбиво, а Губера чуть не стошнило.

- Мне жаль, будь чуточку оригинальней, Рено, — сказал Брат Лайн, как всегда, играя со своей аудиторией.

Губер мог увидеть, как окрасились щеки Джерри. И ему было ясно, на чьей стороне класс, и как изменилось настроение Брата Лайна и, следовательно, атмосфера в этом помещении. До этого зачитывания списка класс был нейтрален, безразличен к позиции Джерри, используя позицию «жизнь такая, какая она есть». Но сегодня воздух словно наполнился обидой и негодованием, и даже не негодованием – враждебностью. Взять Гарольда Дарси. Он был обычным парнем, погруженным в свои дела. В нем не было ничего от крестоносца или фанатика. Но внезапно он вдруг кинул вызов Джерри Рено.

- Разве вы не говорили о свободном участии в распродаже, Брат Лайн? — спросил Джерри.

- Да, — сказал Лайн, держа хорошую мину при плохой игре. Он пытался изменить Джерри в его собственных словах.

- Тогда мне не кажется, что я должен продавать шоколад.

Пульсация негодования прокатилась по классу.

- Ты думаешь, что ты лучше нас? — выпалил Дарси.

- Нет.

- Тогда кто ты, как ты думаешь? — спросил Филл Бьювейс.

- Я – Джерри Рено, и не занимаюсь продажей шоколада.

«Проклятье, — подумал Губер. — Зачем ему это нужно?»

Зазвенел звонок. Какой-то момент все тихо сидели в ожидании, когда Брат Лайн скажет: «Урок окончен», или просто: «Свободны», и что-то зловещее было в этом ожидании. И когда в этот момент ничего не произошло, то все начали выталкивать из-под себя стулья, поднимаясь из-за столов и шаркая, как обычно, ногами. Никто не смотрел на Джерри. Губер уже был у двери. Джерри быстро шел на следующий урок. Толпа его одноклассников и Гарольд Дарси среди них, стояли угрюмо, наблюдая за продвижением Джерри по коридору.

Позже, днем Губеру стало любопытно, что же происходит в зале заседаний. Его привлекли аплодисменты и крики. Он стоял в позади зала, наблюдая за тем, как Брайан Кочрейн регистрировал последнюю выручку. Здесь были еще более полусотни парней, что выглядело необычно для этого времени дня. Все время Кочрейн фиксировал новые цифры. Сидящие в зале что-то быстро записывали у себя в тетрадках. Перед всеми на виду большим синяком светился Картер, и было ясно, что он вообще не продал ни единой шоколадки – другие давно уже сделали всю его грязную работу.

Брайан Кочрейн что-то разъяснил из написанного на листе бумаги в его руке, а затем подошел к одной из трех досок. Напротив инициалов «Роланд Гоуберт» он написал число пятьдесят.

На какой-то момент Губер не мог понять, что Роланд Гоуберт – это он сам, он и дальше продолжал стоять в каком-то оцепенении, в неверии собственным глазам и ушам, и затем:

- Эй, это же я!

- Губер продал свои пятьдесят коробок, — выкрикнул кто-то.

Стулья заскрипели, аплодисменты эхом прокатились между стенами и потолком, и свист ударил по уху.

Губер запротестовал. Он продал только лишь двадцать семь коробок – проклятье. Он прекратил продажу в поддержку Джерри Рено, хотя никто об этом и не знал, даже сам Джерри. И теперь целая акция провалилась, и он понял, что оказался в тени, словно сморщился до невидимости. Он не хотел никому причинять вред и сам достаточно натерпелся, словно побывал в аду. И еще он знал, что его дни в «Тринити» сочтены, если он войдет в это помещение с ликующими мальчиками и попросит их стереть «50» напротив своего имени.

В конце коридора, дыхание Губера участилось. Но он больше ничего не чувствовал. Он заставлял себя не чувствовать ничего, и он не чувствовал запах гнилья и предательства, мелочности и трусливости. И если он всего этого не чувствовал, то тогда почему же он все время плакал, пряча лицо у себя в шкафчике?

31.

- Куда спешишь, малыш?

Хамский голос – голос всего самого жуткого в мире, такой же, как и у Гарви Кренча, ожидающего Джерри снаружи, когда тот учился в третьем классе. Он поджидал своих жертв на улице Святого Джонса. Или голос Эдди Гермена из летнего лагеря. У него была улыбка палача, когда мимо проходил кто-либо помладше его. В то лето он кого-нибудь подкарауливал около цирка и отбирал билеты. Тот голос, который звучал теперь, был голосом всего самого хулиганского и бандитского в мире - насмешливым и подстрекающим, обхаживающим и сопровождающимся пугающим взглядом: «Куда спешишь, малыш?» - голос врага.

Джерри посмотрел на него. Парень стоял перед ним в вызывающей позе. Ноги были расставлены твердо на земле где-то на ширине плеч, руки на бедрах, словно у него по бокам свисали две кобуры с пистолетами, и он готов быстро их извлечь, или словно он был специалистом по каратэ, и его руки были готовы рубить изо всех сил. Джерри не был знаком с этим видом восточной борьбы, за исключением бурных снов, когда он мог беспардонно крушить своих врагов.

- Я у тебя спрашиваю, — сказал парень.

Теперь Джерри его узнал. Нехорошего парня звали Джанза – наживка для новичков, и еще кто-то стоял в стороне.

- Я знаю, что ты спрашиваешь, — сказал Джерри, вздыхая. Он знал, что за этим должно было последовать.

- Что, спрашиваю?

И началось: насмешка – начало старой игры в кошки-мышки.

- Да, ты что-то спросил, — Джерри тянул время, хотя знал, что это бесполезно. Не имело значения, что он сказал, или как он сказал. Джанза выглядел вызывающе, и это было ясно.

- И что?

- Ты хочешь знать, куда я спешу.

Джанза улыбнулся, имея свою первую удачу и получив свою маленькую победу. Неприветливая, надменная улыбка, исказившая его лицо, осведомленная улыбка, словно он знал все секреты Джерри и все его слабые места.

- Знаешь что? — спросил Джанза.

Джерри продолжал ждать.

- Ты выглядишь, как нехороший парень, — сказал Джанза.

Почему все нехорошие парни всегда обвиняют в этом других?

- И что тебя навело на такую мысль? — спросил Джерри, пытаясь продержаться еще чуть-чуть в надежде, что найдется какой-нибудь выход. Он вспомнил, как мистер Фанеоф пришел на выручку, когда Гарви Кранч потрошил его около старого мужского туалета. Но рядом никого не было. Тренировка по футболу была пропущена. Он не сумел провести пасс, и тренер, наконец, прогнал его: «Это не твой день, Рено, пойди, прими душ». Отвернувшись от тренера, Джерри увидел, как все игроки его команды прятали свои ухмылки, и он понял, что произошло. Они целенаправленно рубили все его пассы, отказываясь блокироваться. Теперь, когда Губер вышел из игры, то он почувствовал, что остался один. «Излишняя паранойя», — упрекал он себя. Он с трудом волочил ноги вдоль магистрали, что вела от футбольного поля в гимнастический зал. И, конечно же, встретился с Джанзой, который вместо того, чтобы пойти на тренировку, ожидал его.

- Почему я думаю, что ты нехороший парень? — снова спросил Джанза. — Потому что ты нехорошо себя ведешь, малыш. Уходишь от откровенного разговора. Но ты меня не надуешь. Ты живешь, как гомик. — Джанза улыбнулся, зная, что это всего лишь улыбка для «междусобойчика», мельком, вскользь.

- Что ты имеешь в виду - как гомик?

Джанза улыбнулся, захихикал и коснулся щеки Джерри рукой – мягкое, короткое касание, словно они были старыми, закадычными друзьями, и у них был приятельский разговор ласковым октябрьским днем. Листья кружились вокруг них, словно гигантские конфетти, словно роза ветров. Джерри считал, что он знал замыслы светлых веяний Джанзы. Джанза жаждал действий, контакта, насилия, и нетерпимость сквозила из всех его щелей, но он не хотел начинать первым, ему нужно было спровоцировать Джерри, чтобы начал он, ведь словесное запугивание применением силы не считалось для того, чтобы «он это начал». Они присматривались друг к другу, приценивались. Достаточно странное ощущение было у Джерри. Ему казалось, что он действительно мог одолеть Джанзу в борьбе. Оскорбление собрало в нем все оставшиеся ресурсы, что обещало ему силу и стойкость. Но он не хотел борьбы, и он не хотел вернуться к азбуке школьного насилия, хранящей всю терапию школьного двора и всю ее неизбежность, доказанную самому себе разбитым в кровь носом, синяками под глазами и сломанными зубами. Главное, что он не хотел борьбы лишь из-за того, что он отказался продавать шоколад. Ему был нужен его собственный выбор, просто нужно было поступить по-своему.

- Что я имею в виду, говоря: «как гомик», — сказал Джанза, его рука дернулась снова, коснувшись щеки Джерри, но затягивая время на доли секунды в обморочной ласке. — Ты ведешь себя скрытно.

- Скрытно от чего, от кого?

- От всех и каждого. Даже от себя. Скрыт в своих глубоких темных секретах.