Смерть и круассаны - Йен Мур

— Можешь поставить на громкую? — шепнул Ричард.

— Здравствуйте. — К телефону подошла Дженни.

— Здравствуйте, Дженни. Это Валери д’Орсе.

— О, Валери, привет! Мы с Мартином только что вспоминали вас и Ричарда.

Валери округлила глаза на Ричарда, а тот закатил свои.

— Как мило. Мы тут подумали… Знаете, Ричард немного расстроился из-за наших посиделок без него. — У Ричарда вытянулось лицо, и он бешено затряс головой; неужели нельзя было найти другой предлог? — И решили узнать, свободны ли вы этим вечером.

Она подняла руку, словно вопрошая: «А чего еще ты от меня ждал?».

— О, как здорово! — Дженни с трудом сдерживалась, отчего Ричард мгновенно пожалел о своем решении не сходить с карусели. — Но, к сожалению, сегодня вечером мы не сможем. Так обидно. Дело в этой милой итальянской паре.

— Риззоли?

— Да, в них. Знаете, они так настроились провести с нами этот вечер, если вы понимаете, о чем я. — Ричарду удалось изобразить сомнение и тошноту разом. — Обычно чем больше, тем веселее, — продолжила Дженни, — но они довольно робкие, поэтому настаивают, чтобы мы собрались исключительно вчетвером. Как некстати, мне ужасно, ужасно жаль.

— Да, ужасно жаль. — Валери была ничуть не разочарована; скорее, наоборот, как заметил Ричард.

— Может быть, в другой раз, Валери. Мы будем рады вам обоим.

— Да, в другой раз. Au revoir[52].

Она нажала отбой, прервав последнее предложение Дженни.

— Спасибо Господу за это! — Ричард откинулся назад. — Ну и что мы будем делать?

— Отправимся к Томпсонам, Ричард. — В ее глазах вспыхнули искры, которым Ричард не обрадовался.

— Но ведь они все будут… заняты.

— Именно. — Она снова округлила глаза, и к искоркам добавилось лукавое выражение. — Как поживают твои поры, Ричард?

Перед глазами Ричарда вспыхнула картинка, где он, судорожно цепляясь за поручень, летит вниз вместе с вагончиком карусели. Костяшки его побелели от напряжения.

Глава восемнадцатая

Мари, мурлыкая себе под нос, стирала пыль с охотничьих наград, стоящих в прихожей, на серванте — громадном, резном, темном, почти черном — предмете мебели, которому вполне нашлось бы место в каком-нибудь фильме ужасов. Он очень напоминал самого судью: этакий судья в образе мебели. Темный, пугающий, несущий груз былых заслуг. Она еще раз, абсолютно без надобности, стряхнула с него пыль. Ей было невдомек, для чего старому судье нужно, чтобы она приходила так часто; непохоже, чтобы он тут гостей принимал. На самом деле, насколько она знала, единственными его посетителями были она сама и Боннивал, который и сейчас здесь отирался, кланяясь и пресмыкаясь перед старым тираном.

Обычно человек в должности Боннивала отчитывался только перед мэром, но, поскольку мэр сохранял трезвость не более десяти минут в день, да и то, когда просыпался, что случалось ближе к полудню, ему трудно было добиться уважения. Он являлся марионеткой, посаженной в кресло судьей в результате фальшивых выборов, и именно судья управлял городом. Это знали и Боннивал, и Мари, и Бруно. Всем в Вошеле это было известно. Но в последнее время судья перестал шататься по «своему» городу и заперся в особняке, находясь целыми днями в кабинете, за полуприкрытыми жалюзи. Он сидел там, накрыв колени покрывалом, и поглядывал в щель между пластинами штор, словно кого-то ждал. Она могла узнать страх, когда видела его, и, несмотря на сумрак в кабинете, именно его она разглядела на лице некогда уверенного в себе, грозного судьи Граншо.

Стоило ли ей посочувствовать ему? Она и сочувствовала, самую капельку; пусть он и был ворчливым старикашкой с мерзким характером, но Мари чувствовала в нем какую-то уязвимость, незаметную другим.

— Мари! — рявкнул судья из кабинета. — Прекрати этот чертов шум, мы тут свои мысли не слышим!

Мари отлично знала, как справляться с помыкательством, поэтому сразу же перестала мурлыкать и принялась громко распевать «ла-ла-ла», словно распевалась перед гала-концертом. Подошла поближе к кабинету, чтобы сильнее позлить его, а затем снова принялась тихонько напевать себе под нос, чтобы лучше слышать.

— Чертова девчонка! — услышала она его слова. — Сразу видно, что она работала у моего брата, такая же нахалка, как и он.

— Возможно, был, — тихо вставил Боннивал, прощупывая почву.

— О чем это ты, парень, что за «был»?

— Я о том, что ваш брат может быть мертв.

Повисло молчание, и она попыталась заглянуть в щель между дверью и косяком, но судья сидел к ней спиной. Ей хотелось увидеть его лицо, чтобы понять, вызвала ли мысль о смерти брата боль или облегчение, а возможно, и вовсе счастье.

— С чего ты решил, что он мертв? — спросил судья тихо, но в голосе его не прозвучало ни намека на эмоции.

— Просто считаю, что мы должны учитывать и такую вероятность. — Боннивал казался увереннее, чем обычно. — Нельзя от нее просто отмахнуться. Вы знаете, что за голову вашего брата назначена цена?

Судья небрежно отмахнулся от слов Боннивала скрюченной артритом клешней.

— Конечно, знаю. Так ему и надо. Если якшаешься с убийцами, как это делал он, за это приходится платить, и всегда найдутся желающие подзаработать на тебе.

— Пять сотен тысяч евро.

И снова судья на мгновение замолчал, подъехав на своей коляске к окну.

— Полмиллиона евро? Откуда ты узнал?

— У меня есть приятель в министерстве. Навел справки.

— Молодец, Боннивал. — Старик словно ушел в себя, но тут же, взбодрившись, уколол: — Не думал, что ты хоть что-то собой представляешь. Друзья в министерстве, да?

Боннивал пропустил оскорбление мимо ушей.

— Это огромная сумма — пять сотен тысяч евро. Но им наверняка потребуются доказательства его смерти. Никто, и уж тем более мафия, не станет расставаться с деньгами без весомых доказательств.

Боннивал сел за стол.

— Кроме того, он не мертв! По крайней мере, пока. — Судья швырнул на стол несколько конвертов, вскрытых и имеющих весьма официальный вид. Боннивал собрал их. — Штрафы за превышение скорости, протоколы о нарушении общественного порядка, неоплаченные гостиничные счета и так далее. Последний штраф выписан прошедшими выходными. О, он не мертв, а живее всех живых.

— Откуда у вас это? — с удивлением спросил Боннивал.

— Я взломал его почтовый ящик. А ты как думал? Я вполне еще могу передвигаться при необходимости. И, прежде чем начнешь ворчать, Боннивал, да, знаю, что это незаконно.

Полицейский просматривал бумаги, покачивая головой.

— И еще кое-что: мне звонили из отеля, из chambre d’hote, или как там это называется, только вчера. Очевидно, я останавливался у них, сбежал, не оплатив счет, и забыл свои очки. Этот мерзавец жив и готов пакостить, Боннивал, помяни мое слово. Именно поэтому я хочу, чтобы его нашли.

Боннивал поднялся и положил конверты