Память (Книга вторая) - Владимир Чивилихин

— Чин этот, между прочим, он получил за работу экскурсоводом, — говорит хозяйка.

— Как так?

— Он хорошо знал языки и однажды провез по Петербургу и Кронштадту одного важного иностранного гостя, который в письме царю поблагодарил сопровождавшего его офицера… А это мои отец Перов Владимир Иванович. Сфотографировался студентом Петербургского университета.

— Что-то, знаете, очень характерное есть в его облике, — замечаю я, рассматривая нисколько не пожелтевшую, ясную фотографию столетней давности. Во взгляде студента — решимость, твердость, какая-то одержимость. — Такими были народовольцы…

— А он и был народовольцем.

— Расскажите, пожалуйста, о нем!

— Обычная биография думающего и честно мыслящего молодого человека тех лет… Вел революционную пропаганду среди петербургских рабочих. Был арестован в марте 1881 года вскоре после покушения на Александра Второго… Кстати, у меня есть книга, где приведена точная дата.

Рассматриваю эту, теперь уже старую книгу, изданную в 1930 году Всесоюзным обществом политкаторжан и ссыльнопоселенцев. Глава «Хроника арестов»… Знакомые имена — Желябов, Перовская…

Святые времена и святые имена! Народовольцы ошибались в выборах методов борьбы, возлагали надежды на террор, считали рабочие организации подсобной силой грядущей революции, но история все же так распорядилась, чтобы Россия вначале прошла через декабризм и народничество. Народники тоже были проторителями трудных путей в будущее, и, как декабристам, им должна быть отдана частица нашей уважительной памяти: пора бы, например, музей открыть шестидесятников и народовольцев!

Выдающийся русский революционер, из крепостных, Андрей Желябов был арестован за несколько дней до покушения 1 марта и, узнав об аресте первомартовцев, потребовал, чтоб его судили вместе с ними, как ветерана революционного движения! Софью Перовскую арестовали, судя по «Хронике арестов», 7 марта. 17 марта в чайной у Невской заставы был арестован Владимир Перов.

— Прямо на сходке взяли, с поличным. У этого дома я побывала…

В начале апреля Желябова, Перовскую, Кибальчича, Михайлова и Рысакова казнили, над остальными продолжалось следствие. Владимир Перов год просидел в Трубецком бастионе Петропавловской крепости, был приговорен к пяти годам каторги, замененной ссылкой из-за многочисленных протестов общественности против суровых мер царских властей.

— Вместе с одним из своих товарищей-тоже народовольцем-Ивановым отец отбывал ссылку в Минусинске.

Опять Минусинск! Сколько же политических ссыльных прошло через этот крохотный сибирский городок, начиная с декабристов, в том числе Николая Крюкова, братьев Беляевых, Петра Фаленберга, Николая Мозгалевского и других? И Ленин бывал в Минусинске проездом по тому же случаю, Кржижановский и опять же другие. Связь времен, идей, людей и больших исторических событий прошла через один географический пункт, который, как сказано по другому, правда, случаю, был «на карте генеральным кружком отмечен навсегда»…

— Отец рассказывал мне о тяготах и унизительности ссылки, о революционной пропаганде товарищей среди пригородного крестьянства Минусинска.

Она вдруг засмеялась, что было совсем неожиданно, и а ответ на мой недоуменный взгляд сказала:

— Вспоминал он один случаи.

Ссыльные народовольцы должны были каждый день приходить в полицейский участок и отмечаться — за ними был строгий надзор, и донесения об их поведении, образе жизни и встречах регулярно отправлялись в Петербург с мельчайшими подробностями, если что-либо вызывало подозрение полиции. Однажды Владимир Перов заболел и не явился к сроку. Иванов пришел один.

— А где Перов? — спросил полицейский чип.

— Он не может, у него плеврит.

Чин записал на бумажке «Плеврит» и послал двух полицейских к дому, где жили ссыльные:

— Живв-ва! Тащите его вместе с этой собакой Плевритом.

Запыхавшиеся блюстители забежали прежде всего к дворнику.

— Дома Перов?

— Где ж ему быть?

— А Плеврита такого ты знаешь?

Дворник заморгал глазами, почесал бороду.

— Говори! Приказано срочно тащить в участок Перова вместе с этой собакой Плевритом!

— Тады пошли, — говорит дворник.

Полицейские, дико выпучив глаза, смотрели, как дворник направился к собачьей конуре, отвязал лохматого пса и подал цепь полицейскому:

— Веди, коли надо.

— Ты что, изгаляться?! — занес кулак блюститель.

— Так ежели велят! Меня-то за что?

— Говори толком — у Перова есть кто-нибудь из посторонних?

— Никого нетути. С вечера не подымался, горит в жару, меду просил. Лекарь был, давно ушел.

Полицейские подумали-посудачили — да и отвели невинную собаку в участок: у кобелька была кличка, которую дали ему ссыльные, — Ливер…

— Отбыв ссылку, отец эмигрировал, — продолжает хозяйка. — Жил в Льеже, где и женился на маме. Ее звали Екатерина Квентилиановна, урожденная Никольская.

— Редкое отчество.

— Мой дед Квентилиан Дмитриевич был военным, полковником артиллерии. За боевые заслуги на Шипке награжден золотым оружием и повышен в чине, стал генерал-майором.

— Как перевиваются события! А имя откуда такое необычное?

— Он был пятым сыном в семье…

Мы вновь вернулись к студенческому портрету народовольца Владимира Перова.

— Отец умер в 1942 году… Здесь, в Москве. И знаете, какое он письмо получил из-под Минусинска незадолго до смерти? Дети тех, кто более полувека назад знал его там, прислали несколько теплых слов. В Москве, мол, сейчас голодно, холодно и опасно. Приезжайте, приютим и прокормим…

Мне перехватило горло, и я ничего не мог сказать.

— Никуда он не мог поехать, — грустно закончила Софья Владимировна. — Ему было восемьдесят два года… А вот малоизвестный портрет Григория Ефимовича, путешественника… Взгляните, какое одухотворенное лицо!

Это был портрет, относящийся ко времени первых экспедиций путешественника, — казенная тужурка, «чехозская» бородка, внимательный, ищущий взгляд скво:ь стекла очков. Совсем молодым, едва за двадцать, он уже побывал с энтомологическими экспедициями в Среднем Поволжье, изучал лепидоптерологическую фауну в Прибалтике, провел комплексные научные исследования а Средней Азии, два сезона изучал Памир — его географии), геологию, ископаемую и живую фауну, флору… Все эти годы его ждала та, которой он поклялся в вечной любви.

— К сожалению, портрет его жены вместе со множеством документов, книг и картин погиб в 1941 году — в наш дом попала фашистская бомба. А она была чрезвычайно интересным человеком, Евгения Дмитриевна, урожденная Без-Корнилович.

— ???

— Да, он женился на двоюродной сестре. Она окончила консерваторию по классу пения, прошла курс у известной итальянской певицы Превости. Как писал Алексой Григорьевич, однажды имела честь исполнять романсы Чайковского под аккомпанемент их автора. И вообще была человеком незаурядным и в молодости, как тогда водилось, много поработала над собой. Сдала экстерном экзамены в университете, получив право заниматься педагогической деятельностью. Владела языками, самоотверженно помогала мужу…

Новые и новые портреты.

Михаил Ефимович Грум-Гржимайло. Облик воина. Офицерский мундир, погоны, кожаный темляк, резольверная портупея. Он был участником экспедиции старшего брата на Памир, в Тянь-Шань, в Центральную Азию. Военный изобретатель — знаменитое «горное седло Грум-Гржимайло» и другое, что не популяризировалось.

— В начале века под Парижем был устроен военный смотр. Присутствовали Пуанкаре, Вильгельм, Георг Пятый и Николай Второй, — говорит Софья Владимировна. — Вильгельм был особенно доволен тем, что его установленные и наведенные заранее пушки бьют точнее французских и английских. И вот на горизонте артиллерийского полигона появилась туча пыли — беспорядочные казачьи сотни ворвались на поле с гиком и свистом. Все оживились, но с недоумением и пренебрежением смотрели на конницу, которая совсем смешалась перед смотровыми трибунами. Казаки вдруг развернулись и ускакали, а когда пыль улеглась, на полигоне остались легкие пушки с прислугой и начали быстро, беспрерывно и без промаха бить по мишеням, поразив даже те дальние, что остались невредимыми после немецкой стрельбы. Снова появились казаки, окружили орудия и ускакали, оставив чистое место… Орудийные вьюки изобрел Михаил Ефимович…

Этот русский офицер был мастером на все руки — слесарем, плотником, столяром, кузнецом. Дачу под Петербургом отделал карельской березой так, что она стала похожей на маленький дворец необычайной красоты. И все своими руками, ни единого гвоздя там чужой молоток не забил.

— Выдумщик был… Однажды на рождество пригласил на дачу гостей из города, и потом пошли разговоры по всему Петербургу о его необычной, так сказать, скульптурной работе. Михаил Ефимович свез в сад девять породистых павших лошадей и заморозил их в живописных динамичных позах, подсветил фонарями и прожекторами… Что-то фантастическое получилось и в то же время реальное! У него была замечательная коллекция оружия всех времен и народов… А вот и третий брат — Владимир Ефимович, металлург… В Сибири, кстати, вашей работал, в Томске.