Древо Жизора - Стампас Октавиан

— Прекрасное имя, — целуя жену, в свою очередь улыбнулся король Англии. — Пожалуй, мы так его и назовем.

— Анри, любимый мой, муж мой! Скажи мне еще раз, что я краса красот.

— Ты краса красот. Ты лучшая в мире жена и королева. Ты моя ненаглядная, Элеонора.

Весь мир жил ожиданием конца света, увязывая его с числом Зверя, ибо 1158 год от Рождества Христова по другому летоисчислению был 6666-м от Адама. И хотя Церковь боролась с этим суеверием, ссылаясь на евангельские слова Спасителя, что о дне и часе знает только Отец Небесный, всюду со страхом готовились к приходу Антихриста, а каждого, кому в этот год исполнилось тридцать три, подозревали — не он ли Антихрист. Только в Шомоне все оставались веселыми и беззаботными, потому что здесь готовились к свадьбе. Доблестный рыцарь, тамплиер Робер де Шомон, год назад вернувшийся, наконец, из Палестины, брал в жены четырнадцатилетнюю Ригильду де Сен-Клер и был полон самых радужных мечтаний и надежд. Счастлив был и его отец, жизнерадостный старина Гийом. Он так крепко привязался к своей воспитаннице, что с грустью думал о том дне, когда придется выдать ее замуж и расстаться, а теперь она оставалась в его доме навсегда, и он не желал лучшей партии для своего сына.

Ригильда расцвела внезапно, и в тринадцать лет превратилась в девушку, которой можно было залюбоваться. Она была милая, нежная, заботливая, любила рукоделье и часами можно было сидеть и слушать, как она поет, вышивая что-нибудь. Жан де Жизор, который так до сих пор не подобрал себе пару и сидел сиднем в своем угрюмом замке, не случайно зачастил в гости к своему родному дядьке. Гийом не раз замечал, как он смотрит на Ригильду своим тяжелым взглядом, точно желая заворожить. А может быть, и впрямь завораживал, кто знает. Он стал мягче в своих отношениях с родственниками, но Гийом знал, что он просто затаился, хочет показаться хорошим и умыкнуть девушку. Идуана, выйдя замуж за Жана де Плантара, покинула Шомон, а вот Тереза так и оставалась здесь, продолжая вдовствовать. Дядю Гийома страшно бесило, когда Тереза начинала расхваливать Ригильду с намеками — мол, неплохо бы отдать ее за Жана, Жизор-то под боком, и всеобщая любимица не уедет далеко.

— Ах, Жан, Жан, — говаривала она, — он такой угрюмый, такой замкнутый, и все потому, что рано остался без отца, а невесту себе до сих пор не сыскал!. Вот если бы его полюбила такая девочка, как наша киска Ригильда, он бы вмиг преобразился, я в этом уверена. Она бы сделала из него другого человека.

— Мне кажется, ты, как мать, немного преувеличиваешь, — пытался возразить сестре Гийом, — Ему нужна не такая.

— А какая же, интересно?

— Такая же, как он сам. Боюсь, если ему попадется подобная нашей Ригильде, он испортит ей жизнь. Ты уж меня извини за прямоту. Ведь она у нас такая нежная и ранимая. Он станет обижать её.

— А по-моему, ты говоришь глупости.

Однажды, оставшись с сыном наедине, Тереза решила заговорить с ним на эту тему.

— Сынок, мне кажется, тебе давно пришла пора жениться.

— Ты на что-то намекаешь? — спросил он, пронзив ее черными иголками своего особенного взгляда.

— Да, намекаю. Конечно, твой отец женился на мне, когда ему уже было за сорок, но не всем же быть такими бесшабашными, как покойник Гуго. Что ты скажешь о милашке Ригильде?

Тяжкий взгляд опустился к полу. Жан явно смутился.

— Почему ты спрашиваешь о ней?

— Потому что вижу, как ты глаз с нее не сводишь.

— Вот еще! Что за фантазии, мама!

— Ничего не фантазии. И она, сдается мне, неравнодушна к тебе. Иной раз ты долго не приезжаешь, так она обязательно спросит: "Куда это Жан запропастился? Не помер ли он от тоски в своем Жизоре? А ведь какая она красоточка, просто загляденье!

Этот разговор не прошел бесследно. Жан и впрямь давно засматривался на Ригильду, но ему казалось, он ей ничуточки не нравится. В Жизоре, в последнее время, и впрямь можно было сдохнуть от тоски или сойти с ума. С тех пор, как Элеонора Аквитанская выскочила замуж за Анри Анжуйского и уехала во Францию, куда-то запропастился и Бертран де Бланшфор. Должно быть, он чурался Жизора из-за того, что здесь погибла, его дочь, но ведь Жан отомстил ему за смерть отца, и пусть Бертран не знает о том, кто настоящий убийца, он все-таки должен догадываться, что существует возмездие. Однако, вот уже пять лет в Жизоре не проходили никакие праздники. Жан передал все хозяйство своему управляющему, а сам пристрастился к занятию, в котором стыдно было бы кому-то признаться, к спанью. Он мог проспать с раннего вечера до полудня, потом побродить бессмысленно по замку часа два и снова залечь на боковую. Он по-прежнему предавался бесплодным мечтаниям о своей Жанне — девушке, которая была бы как две капли воды похожа на него, и чтобы, занимаясь с ней любовью, он мог перескакивать из себя в нее и обратно, по очереди ощущая, что чувствует она, а затем опять — что чувствует он, как мужчина. Воспалив свое воображение, он предавался греху, ужасно страдал из-за этого, но ему было лень искать женщин и соблазнять их, даже покупать.

Свое тайное, и главное богатство, золотой щит Давида, он давным-давно перепрятал, и первое время частенько наведывался в тайник, чтобы полюбоваться реликвией, призванной в будущем принести ему невиданную славу и успех, но потом и это занятие прискучило ему, и вот уже второй год он не интересовался Розой Сиона. Однажды, в Жизор нагрянул гонец, который объезжал все комтурии с важным известием — в Иерусалиме скончался самозванец, выдававший себя за Андре де Монбара, и новым великим магистром ордена тамплиеров избран не кто иной, как Бертран де Бланшфор, но всем верным ему людям необходимо немедленно отправляться в Святой Град, чтобы поддержать своего магистра. Когда гонец уехал, Жан принялся с тоской размышлять, стоит или не стоит тащиться в Марсель, потом две недели, а то и больше, бултыхаться по волнам Средиземного моря, да за корабль надо платить, а это, как говорят, по нынешним временам никак не меньше двадцати турских ливров, шутка ли?.. И он решил, что Бертран де Бланшфор обойдется без него, а удача, если захочет посетить Жизор, явится сюда сама.

Но когда приехала Идуана и стала стыдить брата за то, что он второй год не появляется в Шомоне, Жан решил, что Шомон куда ближе, чем Святая земля, да и сестра не ежемесячно выходит замуж, и отправился на ее свадьбу. Там-то его и удивила распускающаяся краса шомонской воспитанницы. В душе жизорского затворника что-то шевельнулось, и он не мог понять, почему. Вроде бы, в Ригильде не было ничего общего с образом несуществующей Жанны. Через пару месяцев после свадьбы сестры, он вновь отправился в Шомон и с тех пор наведывался сюда чуть ли не каждый месяц.

После упомянутого разговора с матерью, Жан осмелился всё же проверить — вдруг мать права и Ригильда только вид делает, что он ей безразличен, дабы лишний раз подразнить его. Приехав в очередной раз в замок своего дяди, он улучил момент, когда Ригильда гуляла в прекрасном шомонском саду, и подошел к ней.

Увидев его, она сразу как-то вся съежилась и потупила взгляд.

— Я заметил, что вы боитесь меня, — заговорил Жан. — Так?

— Отчего же мне вас бояться, — робко сказала девушка.

— Действительно незачем, — произнес он, смелея. — Вы мне нравитесь, Ригильда. Я давно мечтал о такой девушке, как вы.

Она взглянула на него с мольбой, будто желая сказать: «Не надо, прошу вас» . Он напрягся и продолжал:

— Вы не задумывались, что такое Любовь?

— Нет, — тихо ответила Ригильда.

— А напрасно. Любовь — вещь очень приятная и полезная. Хотите, я научу вас? Давайте станем любовниками?

Она густо покраснела и ничего не ответила.

— Или мужем и женой. Хотите? Уверяю вас, что вы не пожалеете, — все больше набираясь смелости сказал Жан.

— Прошу вас, господин де Жизор! — жалобно воскликнула Ригильда, будто она была Алуэттой, которую Жан собирается сбросить, в бездонный черный колодец. — Прошу вас, не надо!