Зеница ока. Вместо мемуаров - Аксёнов Василий Иванович

Конституция — это священная корова либерала в том смысле, что он уходит из общества, когда она вырождается в свинью. Леонтович часто цитирует выдающегося либерала Маклакова. Говоря о кратком периоде подлинного применения конституции, тот пишет: «…конституция стала воспитывать и власть, и самое общество». Значит, подлинная конституция становится не только руководством к действию, сводом прав и обязанностей, но и системой воспитания. Только либеральная конституция, основанная на здравом смысле и высокой этике, может выполнять такую роль. Маклаков добавляет: «А настоящая конституция ведь по сути своей не может быть нелиберальной». Говоря о «настоящей конституции», надо постоянно иметь в виду опыт возникновения «фальшивых конституций». Последние не воспитывают в гражданах ничего, кроме свинства.

Каким образом либерал может осуществлять свое право на критику власти? Разумеется, прежде всего через средства массовой информации. Конструктивная оппозиция, как организованная, так и стихийная, невозможна без свободного доступа на страницы печати, в эфир, на экран, в Интернет. Она не может работать в подполье, а будучи втоптана в подполье, перестает существовать. Ее место занимает подпольщик, то есть человек радикальных действий.

В этой связи вызывает беспокойство стремление президентского конгломерата подмять под себя СМИ. Пресловутая концепция «информационной безопасности» может привести — если уже не привела — к возникновению новой непререкаемой «Старой площади». Журналисты начинают работать с оглядкой. Главное достижение постсоветского ренессанса, свободная пресса, может отойти в область шепотковой ностальгии: «А помните, какие при демократии были газеты, какие журналы…»

Либеральное общество немыслимо без частной собственности. Собственность — это одна из самых насущных гражданских свобод. Наличие в стране частных бизнесов создает множество практических и нравственных альтернатив. У гражданина авторитарного государства альтернатив, по сути дела, нет. Всю жизнь он служит одному хозяину, государству, и не может от него уйти, не оказавшись в презираемой касте тунеядцев. В обществе свободного предпринимательства гражданин выбирает себе хозяина или сам становится хозяином. Его доход значительно превышает жалкие подачки государства.

Авторитаризм и коррупция — это естественный симбиоз. Казарменные расценки труда автоматически приводят к воровству и взяткам. «Просвещенное коммерческое общество», обеспечивая повышенный доход, способствует постепенному увяданию коррупции, этого наследия авторитарного социализма. Освободившись от подчинения единственному хозяину, государству, гражданин распрямляется. Он становится индивидуальностью плюралистического толка, то есть либералом.

Государство сейчас настраивает общество против людей, стоящих во главе крупных частных корпораций, так называемых олигархов. Президент бросил деструктивную фразу: «Скоро у нас не останется никаких олигархов». Эта фраза адресована не демосу, а охлосу. Демос спохватится, когда после устранения «олигархов» экономика, а вслед за ней и гражданские свободы начнут быстро погружаться в привычный совковый маразм. Вместо того чтобы ободрить людей, у которых достало смелости в постсоветском хаосе заняться частным предпринимательством, президент ставит их в двусмысленное положение, как это было с «нэпманами» в двадцатые годы. Временами это звучит как монолог в «театре Ионеско». Президент обвиняет «олигархов» в том, что они, построив себе дачи во Франции, развалили наш военный флот. В другой раз он грозит им «дубиной государства». Придуманный «враг» вытесняется из российского экономического, политического да и просто житейского пространства.

В российском обществе пока еще существует нечто, напоминающее либеральный фон. Не все еще позабыли идеалы августовской «революции духа». Увы, новые властные тенденции, похоже, направлены на выкорчевывание этих идеалов. Большевики получают свой коровий хорал. «Несокрушимая и легендарная» продолжает свой поход под прежним устрашающим монохромом. Надо бы еще посадить двуглавого на серп и молот, как в Третьем рейхе имперский орел сел на свастику. Волей-неволей возникает впечатление, что власть как бы испытывает людей: что еще они «скушают», промолчат или заговорят? Медленно, но упорно страну поворачивают вспять.

Оглядываясь на период первых российских Госдум, Маклаков с горечью писал: «История выработала два крайних типа общественных деятелей — “прислужников” и “бунтовщиков”. Независимых, самостоятельных, но лояльных по отношению к власти людей жизнь не воспитывала».

Мне все-таки кажется, что сейчас, по истечении первого постсоветского десятилетия, в обществе появился новый человеческий тип, не бунтовщик и не прислужник, но независимый и твердый либерал, своего рода российский европеец.

Впрочем, может быть, я не прав. Может быть, мы все уже устали, перекосились и готовы к тому, чтобы мутноголовые «технологи» начали из нас лепить фигуры по своему вкусу. Увы, нередко кажется, что «пробу на либерализм» Россия снова не выдержала.

16 января 2001

Хватит вилять хвостом

Исламский террор и позиция интеллигенции

Пятого сентября сего года мне позвонили из одной московской уважаемой газеты. Молодой журналист бодро напомнил, что исполняется вторая годовщина ночных взрывов, уничтоживших жилые дома со спящими жильцами.

— Мы тут опрашиваем деятелей политики и культуры, хотелось бы, ВП, узнать и ваше мнение по поводу этих печальных событий и их последствий.

Признаться, мне не особенно интересно было повторять то, что я уже многократно говорил в этой связи в разное время и в разных местах, в том числе и во время прошлогоднего московского конгресса ПЕН-клуба. Отказываться от повторов, однако, было некрасиво, и я повторился.

Журналист, очевидно, моих прежних выступлений не читал и был ошеломлен.

— Как же так, ВП, значит, сейчас вы не считаете, что взрывы были устроены спецслужбами?

Очевидно, он вычислил меня как человека, который должен принадлежать к числу тех, кто так считает.

— Ни тогда не считал, ни сейчас не считаю, — ответил я. — Не думал так ни одной секунды.

— Значит, вы считаете, что след ведет в… — он не закончил фразы и даже как бы задохнулся от неожиданных предположений.

— Не след туда ведет, а большая дорога, засыпанная гексогеном, — сказал я. — Только слепой не заметит.

Далее последовал нервный диалог, в котором упоминались имена Басаева, Масхадова, Хаттаба и Усамы бен Ладена. Журналист никак не мог понять, как это либеральный писатель может быть на стороне спецслужб.

— Да вы поймите, мой друг, — говорил я, — у меня нет никаких симпатий к спецслужбам, когда они, скажем, разбираются с НТВ и «олигархами», однако это не они взрывали дома, хотя бы потому, что это взрывали террористы, осуществляя свой глобальный план «исламской войны». Грубейшую дезу о спецслужбах подбросил Удугов, и просто удивительно, как легко на нее купились многие наши либералы. Да и не только наши.

— Значит, и в Америке так думают? — спросил он;

— Да, многие так думают и в Америке.

— А сейчас? Как там сейчас вспоминают о московских взрывах?

— Никак не вспоминают. Почему? Да просто потому, что и своих взрывов достаточно.

Этот диалог произошел за шесть дней до того момента, когда я утром включил телевизор и увидел горящий, как факел Апокалипсиса, северный небоскреб Всемирного торгового центра. Звучал голос потрясенного президента СИМ. Его офис находился напротив, и он своими глазами десять минут назад видел, как в стеклостальную громадину врезался пассажирский самолет. «Второй идет», — вдруг завопил он. На экране в этот момент второго самолета видно не было, но взрыв увидели все. Через день в немыслимом потоке чудовищных новостей промелькнуло сообщение: бен Ладен в интервью пакистанской газете сказал, что американцы сами это сделали. Еще через день хамазовцы в Палестине заявили, что это дело рук израильского «Моссада». Вот кому, значит, отдали свои жизни девятнадцать арабских маньяков.