Побежденный холостяк - Мэгги Кокс

Он с радостью сообщил бы сотрудникам фонда, что в скором времени, как он надеется, это утверждение перестанет соответствовать истине, — но, к сожалению, вряд ли это изменило бы их позицию. Тогда он решился позвонить родителям Грейс и побеседовал с ее отцом.

Мистер Фолкнер сообщил Марко, что Грейс заболела и сейчас в госпитале в Африке и что он на днях вылетает туда, чтобы отвезти дочь в Великобританию. Это было неделю назад, и с тех пор Марко ждал, потому что Грейс была еще слаба и ее родители просили ее не беспокоить. Это стало еще одной проверкой на стойкость — он не мог даже узнать, лучше ей или хуже. Марко сходил с ума от беспокойства и страха, что Грейс умрет и даже не узнает, что он все это время был рядом и жаждал сказать ей, как много она для него значит. Но вот наконец ему разрешили к ней приехать.

Мигель остановил машину напротив симпатичного кирпичного особняка, и Марко сложил руки и прошептал что-то вроде молитвы. Руки у него слегка дрожали от волнения и беспокойства за Грейс. Он вдруг вспомнил вечер перед ее отъездом, когда Мигель рассказал ему о своей возлюбленной, которая умерла от болезни. «Господи, почему мне не пришло в голову поехать с ней в Африку?» — в который раз задался вопросом Марко. Он был так обижен ее внезапным отъездом, что даже понимание того, что ее действия заслуживают глубочайшего уважения и восхищения, не заставило его быть с ней мягче.

Хотя, с другой стороны, он был совершенно ошарашен и с трудом мог совладать с собой.

— Мы на месте, сеньор Агилар, — произнес Мигель, распахивая дверцу и держа над головой большой зонт.

За недели отсутствия Грейс Мигель стал для Марко настоящим другом. Шофер ободряюще улыбнулся; в его улыбке сквозило полное понимание того, что сейчас чувствует его сеньор, и стремление поддержать товарища в трудную минуту.

— Я подожду в машине, — сказал он.

Марко нервно провел рукой по волосам и поправил костюм, а затем взял зонт, подошел к двери и позвонил.

Он представился пожилому мужчине, который, собственно, и был отцом Грейс, и проследовал за ним сквозь безупречно убранную гостиную в застекленную оранжерею, где, по его словам, и находилась Грейс.

Когда Марко увидел Грейс, у него перехватило дыхание. Она неподвижно сидела в деревянном кресле-качалке и не отрываясь смотрела в сад, на дождь, который трепал ветви деревьев. Ее распущенные волосы рассыпались по плечам и были несколько длиннее, чем он помнил. Грейс была одета в тонкий белый свитер и синие джинсы, а ее тонкие пальцы крепко сжимали подлокотники кресла, словно утопающий соломинку. Она напомнила Марко фарфоровую статуэтку на каминной полке — одно неверное движение, и она разлетится на сотни осколков, собрать которые будет уже невозможно. Ему вдруг стало так страшно, что в желудке зашевелился какой-то странный ком.

— Грейс, — негромко позвал мистер Фолкнер и тронул ее за плечо, — к тебе пришли.

— Да? Кто это? — Она повернулась и увидела Марко. — О боже мой!

Грейс была слишком слаба, чтобы ее слова можно было в полной мере назвать восклицанием, но было заметно, что появление Марко очень взволновало ее.

— Я пытался тебе звонить, но… — Марко запнулся, не зная, как облечь в слова все то, что он чувствовал. Он подошел поближе.

Отец Грейс погладил дочь по плечу и произнес:

— Я, пожалуй, вас оставлю. Очень надеюсь, что чуть позже вы оба присоединитесь к нам в гостиной. — Он вышел и прикрыл за собой дверь.

Грейс проводила отца взглядом, а потом посмотрела на Марко и улыбнулась. И несмотря на то, что она очень изменилась с тех пор, как он видел ее в последний раз, сила ее улыбки и воздействие, которое она оказывала на Марко, ничуть не ослабели.

— Глазам своим не верю, но это действительно ты, — произнесла Грейс.

— Что они с тобой делали? Ты так похудела! — Марко внезапно ощутил прилив гнева и поразился, что эмоции, которые раньше он умел держать мертвой хваткой, приобрели над ним такую власть. Но только в том случае, если дело касалось Грейс.

— Мне просто нужно немного отдохнуть, и все будет в порядке, — сказала она.

— Ты всегда это говоришь! Но теперь я вижу, что это неправда. Я не должен был тогда тебя отпускать!

С нежной улыбкой, которой, как ему казалось, он совсем не заслуживает, Грейс взяла его за руку и прижала ее к груди. Его дыхание перехватило, и он на мгновение потерял дар речи.

— Я боялась, ты забыл меня.

— Как ты могла такое подумать!

Марко очень осторожно поднял ее с кресла и прижал к себе так, словно она была всего лишь видением и в любой момент могла исчезнуть. Он ощущал невероятную радость и облегчение оттого, что Грейс снова рядом, он может смотреть на нее и держать за руку, — однако не мог не отметить, что она действительно очень похудела. Она вообще ела что-нибудь в этой Африке?

Зарывшись лицом в ее волосы, Марко жадно вдыхал ее запах.

— Разве может человек забыть луну и звезды? Солнце или небо? А ты значишь для меня намного больше, — прошептал он.

Грейс слегка отстранилась от него, и он увидел в ее прекрасных голубых глазах слезы.

— Пожалуйста, только не плачь! — проговорил он, поглаживая ее по волосам. — Мое сердце разрывается от жалости, когда ты плачешь.

— Я плачу от счастья, что ты рядом со мной, — прошептала Грейс.

Марко хотел лишь слегка коснуться ее губ, чтобы утешить ее, но как только ощутил мягкое тепло ее рта, понял, что не в силах сдерживаться. Грейс ответила на поцелуй с той же страстью, и щемящее чувство тревоги, что она не оправится от болезни, вдруг покинуло Марко. И, словно они поняли друг друга без слов, их поцелуй сделался более спокойным и нежным.

Марко отстранился и взглянул на нее с мягкой улыбкой.

— Я и сам готов заплакать от счастья, — признался он. — С тех пор как ты уехала, я просто места себе не находил и вдобавок бросался на всех и каждого. Думаю, нажил себе некоторое количество недоброжелателей. Но почему ты не отвечала на звонки?

Грейс вздохнула:

— Я потеряла телефон на следующий же день после прилета, и было совершенно некогда покупать новый. Поэтому ты и не мог мне дозвониться. Но я думала о тебе каждый день. В каждую свободную минуту — а их было не так уж много. Я жалела, что сбежала от тебя так внезапно. — Она смахнула с лица набежавшие слезы. Губы у нее дрожали. — В приюте действительно была очень нужна помощь, но я переоценила собственные силы и почти сразу это поняла. Нас было очень мало, а работы — непочатый край. Порой это было практически невыносимо, мы уставали до полусмерти. Работали изо всех сил, используя весь наш опыт, и этого хватало только на то, чтобы кое-как удержать все на плаву. И если бы я прислушалась к себе, а не изображала бы героиню, то не заболела бы.