Что за девушка - Алисса Шайнмел

сообщение: «Тебе без нее лучше», «Сама будет локти кусать», «Тот поцелуй в щеку точно значит: вернись ко мне, прошу!».

Но, конечно, экран темный.

И вообще, Майя бы ничего такого не ответила. Она написала бы что-нибудь другое, что-нибудь идеальное, до чего мне самой в жизни не додуматься.

Доктор Крейтер говорит, что, когда я попадаю в такой водоворот негативных мыслей, нужно перечислить доводы, подтверждающие, что это все неправда. Она называет это мысленным экспериментом. Типа, мне нужно сказать себе, что Майя не дружила бы со мной, если бы не хотела. Или что она простит меня, если я скажу что-то не то. Но по мне, это бессмысленная трата времени, потому что как понять, что из этого верно, а что нет? Да, Майя моя лучшая подруга, так что можно попытаться убедить себя в том, что она меня простит, но может же не простить. Что, если она увидит мое сообщение, закатит глаза и возненавидит меня? Я и так порой задаюсь вопросом, нравлюсь я ей вообще или нет. Или я просто прилепилась к ней в шестом классе, а она слишком добрая, чтобы отшить меня.

Это Майя показала мне, что популярные девочки, как правило, не противные; крутые девчонки могут быть подлыми и жестокими, но крутость и популярность — разные вещи. Популярные девочки дружат со всеми — я о том, что именно это и определяет слово «популярность». Секрет популярности в том, что надо быть доброй и славной, чтобы все хотели с тобой дружить, и это в точности описывает Майю.

Я откидываюсь на кровать, закрываю глаза и буквально вижу, как ее бьет Майк — открытая ладонь с размаху приближается к лицу Майи. Его рот перекошен гримасой, лоб сосредоточенно нахмурен, как обычно перед забегом.

За последние пару месяцев, встречаясь с Тесс, я не пропустила почти ни одной тренировки и ни одного забега с начала сезона в марте. Мы с Майей садились рядом и болели сперва за Тесс, потом за Майка. С тех пор как Майя стала встречаться с Майком, это было редкой возможностью немного побыть с ней наедине, хотя, конечно, не то чтобы наедине — поболеть приходила половина школы. Возможности поговорить по душам тогда особо не было.

Мне никогда не нравилось смотреть, как бежит Майк. Знаете, говорят, что, когда за дело берется мастер, оно кажется совсем простым? Так вот, глядя на Майка, казалось, что бег — невероятно сложное занятие.

С Тесс все по-другому. Во время забега она как будто парит над землей. Она ставит ступни на пятки, а не целиком, как Майк, и каждый шаг словно перетекает в следующий. Когда она бежала, я не болела за нее громко, как Майя за Майка. Нет, я умолкала. При виде Тесс я успокаивалась. Каждый раз. Почти так же, как от порезов.

Может, я попрошу Тесс бегать вокруг меня во время демонстрации (только вот вряд ли после того, как мы расстались, это зрелище будет действовать на меня так успокаивающе). Я просматриваю последние сообщения, перечитываю свои попытки казаться спокойной, расслабленной, беззаботной, не переставая радоваться, что Тесс никогда не узнает, сколько времени я не сводила глаз с мерцающего многоточия, гадая, что она пишет. Гадая, сколько нужно ждать, прежде чем ответить. Как старательно я выбирала каждое слово.

Я роняю телефон на кровать, как будто он жжется. Писать девушке, которая тебя бросила, не круто, и неважно, как сильно тебе этого хочется. Неважно, как долго ты пытаешься сочинить идеальное сообщение, чтобы казаться крутой, когда это настолько далеко от правды.

И вообще, я не должна сейчас думать о Тесс. Я должна думать о Майе.

Я глубоко вздыхаю.

Открываю глаза, беру телефон, печатаю и нажимаю «отправить», не давая себе возможности передумать.

Четверг, 13 апреля

ТРЕВОЖНАЯ ДЕВУШКА

В кои-то веки я приезжаю в школу заранее (оказывается, я могу справиться с ОКР, если есть мотивация. По крайней мере, в этот раз). Низко висит туман, и так холодно, что изо рта идет пар. Я всегда смотрю прогноз погоды в телефоне перед выходом из дома и поэтому знаю, что для этого времени года температура ниже обычной, и даже когда туман уйдет, сегодня вряд ли будет теплее пятнадцати градусов. Я заезжаю на парковку и осматриваюсь. Здесь почти пусто, но я встаю на свое обычное место сзади. Только одна машина стоит от школы дальше, чем моя. Я роняю ключи в рюкзак и направляюсь к ней.

— Спасибо, что согласился приехать в такую рань, — заговариваю я, хотя уже начинаю волноваться, что время неподходящее. Разве не подозрительно, что я оказалась здесь в это время? Надо было прийти днем, чтобы иметь возможность затеряться в толпе. Хотя мне вечно чудится, что все на меня смотрят.

Хайрам пожимает плечами:

— Рад помочь.

Я думаю о том, как доктор Крейтер спросила, есть ли кто-то, к кому я могу обратиться за помощью в трудную минуту. Не думаю, что она имела в виду это.

В любом случае это только временно. Я хочу сказать, и Тесс, и Майк с Майей, и демонстрация — неделя была очень тяжелая. Если я признаюсь доктору Крейтер, она не поймет. Она не поверит, что, когда неделя закончится, я смогу обойтись без химии. А если я хоть раз оступлюсь — прощай моя трехмесячная сделка.

Я не спрашиваю (хотя мне и интересно), откуда Хайрам знает, что мне нужно. Я не спрашиваю (хотя мне и интересно), откуда взялись таблетки. Я не говорю (хотя и думаю), какое облегчение, что нет никаких тайных жестов, никаких паролей. Вчера вечером я нашла номер Хайрама в списке учащихся и написала ему как ни в чем не бывало, как будто мы с ним постоянно общаемся, как будто я одолжила ему учебник и теперь прошу его вернуть. Хайрам протягивает мне пакетик, на дне рядок таблеток.

— Прими голубую минут за двадцать до сна, — говорит он.

— Спасибо, — отвечаю я, засовываю пакетик в рюкзак и закрываю его. — Сколько я должна?

Хайрам качает головой:

— Не парься. — И, не давая мне возможности возразить, продолжает: — Как Майя?

Он облокачивается о свою машину, одной ногой опираясь на бампер. Есть в его голосе что-то, отчего мне кажется, что он спрашивает не просто так, не для того, чтобы посплетничать.

Я так удивлена, что отвечаю почти честно (совсем честно было бы сказать, что с понедельника мы с ней почти не говорили):

— Нормально, кажется.

— Знаешь, я