Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск «Рождественская феерия» - Альманах Российский колокол

А потом голос матери растаял в тишине, послышались другие голоса. Вот Кучук говорит вкрадчиво, с запалом:

– Ты царица Казани, держи власть в руках. Казань выше Московии, злится царь-ван, непокорная ты, правильно. – А сам отряхивает со своего бешмета, расшитого золотом, какие-то соринки на её красное платье, которое при любимом муже носила, Сафе-Гирее. Ждет он её сегодня у белого камня, пойти надо к нему, попрощаться. Приедут гонцы от Шаха-Али, к нему отправят. Сердце Сююм сжалось от тоски и бессилья, нет ей защиты и нет спасенья. Кто-то ласково прикоснулся к её плечу. Сююм окончательно проснулась… Но перед глазами стоял слуга, Чурай-Батыр, с кружкой свежего козьего молока, поправляя свой простёганный халат. Осень уж, становится холодно.

«Так это был сон?» – Сююм вздохнула. Всего лишь сон из далёкого прошлого, и Чурай тоже оттуда, верный спутник её. Он из той же её ногайской степи. С облегчением Сююм подумала, что не надо видеть плешивого, с большим пузом Шаха-Али. Вот даже рубашку и угощение не принял, отдал собаке, лучше бы он сдох, чем верная собака. Хитрый старый лис. И отправил с обозом к царю-вану, а тот удалил, развернув обоз в Николовыстринскую пустынь, где влачила своё существование и другая жена Ивана, Мария.

Стряхнув остатки сна, Сююмбике попыталась подняться на ноги, уж что-то слабы они стали. Сыро здесь – не сухая, пахнущая полынью степь, да каждый день плач по любимому мужу Сафе-Гирею, проститься с которым не сможет. Осталась его могила в Казани, а ей запретил царь появляться там. Вот и Марию с глаз своих тоже отправил в немилость. А Сююм что сделала? Поверила Ку-чуку и мурзам, что будет в Казани царствовать вместо малолетнего сына. Добра была к своим подданным. А мурзы продали, предали её из-за страха перед царём московским Грозным. Сына отобрали, окрестили и нарекли Александром, не видеть ей его никогда теперь. Накинула на плечи камзол бархатный и вдовий белый шёлковый платок-кеме-шек с нашитыми по краям серебряными монетками.

Опять запахло с болота, над пустынью-обителью поднялся белый туман, он такой сырой и плотный – кажется, сейчас выльется целый ушат воды, он такой здесь бывает по утрам. Всё немило здесь, хочется в степь свою ковыльную и забыть, и забыть всё, может, там увижу покой…

С болота раздался женский плач, говорят, что это плач Сююмбике. Это она звала вчера своего единственного сына. А и место это на реке Железница так и называется Виля – значит вой, плач женщины, которая здесь выла. И каждый может услышать этот плач, когда опускается над обителью этот белый туман. Стоит он на одном месте, не двигается. Обходят его стороной местные жители, проклятым место считают. И говорят, что клад есть рядом и закопал его атаман разбойников Ванька Серьга, и охраняет его теперь болото, отпугивая женским плачем.

Лунная красавица

Сосны, вросшие в скалы, искривлённые ветром, напоминали древних старцев, которые всё повидали на своём веку и сейчас устало смотрят в озеро, называемое Борон-бай. Оно настолько глубоко, что цвет отражённого в нём неба не меняется даже при движении волн. Такое же чистое, синее, как небо, а скалы, как ожерелье на шее девушки, обрамляют озёрную поверхность.

Давно это было – то, что помнят сосны, озеро, скалы. Вот гряда валунов, очень похожая очертаниями на поверженного на землю верблюда. Говорят, что это священный Бора, который заботился о том, чтобы беда не настигла проживающий здесь народ – беда от набегов кочевников. В степи ведь гуляют не только ветры, но и вольные люди. Предупреждал он и оберегал, а сам не уберёгся от злого хана Касыма. Выпустил в него хан отравленную стрелу, и не одну, громко ревел Бора. Из глаз его потекли слёзы и кровь из ран – прямо в озеро. Испустив дух, Бора окаменел и, как бы оставшись на берегу навечно, позволял посидеть на своём горбу. Этот камень-валун и был излюбленным местом для Айганым, кайсакской ханши. Она подолгу сидела на нём и думала, и спрашивала совета у Бора. А уж о чём – только сосны знают, немые свидетели ее души, возможно, они ее приветствовали, когда она приходила, дуновением ветерка расплетали тугую золотистую косу. А на белоснежном лице Айганым проступал румянец от этой ласки. Огромные сине-зелёные глаза наполнялись слезами. Перед глазами мелькали муж Уали, сын Абылай-хана, её трое детей, улицы Санкт-Петербурга, увешанные ёлочными гирляндами и сверкающими огнями уличных фонарей, придворные царя, роскошь дворца, зал, украшенный к Рождеству, где, от восторга не отрывая глаз, смотрели на азиатскую красавицу в красном, расшитом золотыми нитями длинном, струящемся до пола платье. Качнулся её – тоже красный, – остроконечный, отороченный белым соболиным мехом головной убор. Она, стройная, уверенно пересекала танцевальный зал, чтобы представиться царю, не совсем согласно этикету – одна. И вдруг из ряда стоящих выступил к ней навстречу высокий, черноволосый, подтянутый офицер. По-французски произнёс: «Мадам, примите!» И, согнув в локте руку, повёл её дальше через зал к руке царя Александра. Возглас восхищения пронёсся по залу, заставив присутствующих обратить внимание на блестящую пару. От этого возгласа царь встал. А Айганым пересекала зал без тени смущения – она же правительница и вела себя подобающе. Даже музыканты, затаив дыхание, стали ждать царского знака начать бал. А он заворожённый стоял в ожидании красавицы, протянул свою руку ханше, та приняла её. А офицер, щёлкнув каблуками сапог, почтительно отошёл. Был дан знак играть музыку. Александр, подхватив Айганым, начал первые па мазурки. Офицер не сводил восхищённых глаз с ханши. Так началась история любви кайсакской ханши и русского офицера, которая продолжалась всю его короткую жизнь. Вот так и было, и ничем не омрачилось бы, если бы не Кенесары, который преследовал её по пятам. Это он после смерти мужа просил её руки и получил её отказ. Это он возмутитель спокойствия в её владеньях, собиравший единомышленников против русского царя, с которым у неё сложились наилучшие отношения, ради своего края, ради своего народа и своих сыновей.

Легко поднявшись с камня, увидела приближавшихся всадников.

– Кенесары… О дух земли Жер-ана, помоги мне, – произнесла она.

Гнев охватил её. Нет страха перед этим человеком с монгольскими чертами лица, орлиными глазами, красными от злости. На смуглом лице с раздувающимися ноздрями выделялась густая клиновидная рыже-красная бородка. Он спешился. Он перед ней стоял одетый в удобную домотканую рубаху и такие же штаны. На плечи был накинут бешмет, отделанный мехом рыжей лисы. Он сверлил Айганым