Воспитание чувств: бета версия - Елена Колина

Один раз мы сами рисовали: Энен попросила нас нарисовать стул. Энен сказала: «Любезный Петр Ильич изобразил стул таким, как мы его видим, – это реализм, а уважаемый Алексей Романович изобразил стул как Пикассо». У Скотининого стула были длинные ножки, короткая спинка, сиденье как облако.

Вкусы у людей разные: Алисе нравятся головки Ватто, они на нее похожи (это рококо), Скотине нравится Питер Брейгель Мужицкий.

– Все знают его «Охотников на снегу» по фильму «Солярис». Вы не смотрели «Солярис»?! Вы дикари, дорогая сердцу Алиса Романовна и любезный Петр Ильич… Хорошо, кино у нас будет отдельно.

– Ура, кино! Давайте смотреть «Аладдина» все вместе!.. – обрадовался Скотина.

«Аладдин» – его любимый мультик, мне тоже нравятся Аладдин, принцесса Жасмин и попугай Яго… Уважаемый Алексей Романович посмотрел пятьдесят три серии.

Алисе нравится Ватто, Скотине нравится Брейгель, маме нравится Пикассо, голубой период. Дома есть альбом «Импрессионисты», мы вместе с ней рассматривали балерин Дега, подсолнухи Ван Гога, портреты Ренуара. Я пересказывал ей то, что говорила Энен: Мане нужно смотреть под музыку Равеля, Сера и Синьяк – художники-интеллектуалы, Тулуз-Лотрек – гений безобразного, у Матисса динамичный мазок.

Мама расспрашивала меня, как дела на работе, как там все, глаза у нее были на мокром месте, не знал, что на нее так действует искусство.

Но ведь человек меняется. Раньше у нее всегда было спокойное настроение, а сейчас то вся сияет, то как будто заплачет. От чего зависит, непонятно.

То поет, обнимает нас, по телефону говорит разными голосами: то долго, обычным голосом, а иногда – два слова, и все, а голос тонкий, как у девчонки. Повесит трубку и поет: «Зайка моя, я твой зайчик». Как она может петь такую тупость?! Как она может постоянно говорить о браке Пугачевой и Киркорова, всерьез ли этот брак или для рекламы? Как будто ее это касается. Откуда у нее это любопытство к чужой жизни? Говорит, что это не любопытство, а история про то, что в жизни все возможно.

А то вдруг заплачет. Я ночью вышел на кухню, а она сидит там одна, не читает, не пьет чай, сидит одна за пустым столом, глаза заплаканные. Сказала, что читала книгу с плохим концом. Я спросил какую, она сказала, что не помнит. На следующее утро сделала гренки, а когда мы все сели за стол, посмотрела на нас и вдруг заплакала. Ларка иронически сказала: «Ты плачешь, чтобы папа стал спекулянтом?» Мама сказала: «Что ты, Ларочка, при чем здесь это? Просто нервы шалят». Ко мне мама очень внимательна: каждый день спрашивает меня о работе, как там Роман и остальные. Ларка обижается, говорит: «Она только тобой интересуется».

…Или вообще ни с того ни с сего! Вчера зазвонил телефон, она бросилась к телефону. Звонили не ей, а Ларке. Она сказала: «Лара, это тебя» – с таким лицом, как будто ее ударили. Но что обидного в том, что Ларке позвонила подруга, а не ей? Ларка сказала: «А может, у нее любовник?» Ларка еще маленькая.

Но почему у нее нервы шалят, почему от импрессионистов у нее глаза на мокром месте? Я проанализировал все и понял: может, она больна?

Мама поклялась мне, что здорова, просто ей нравятся импрессионисты.

А мне больше всего нравится «Мир искусства». Я внимательно рассмотрел, какие они, на групповом портрете Кустодиева: Бенуа и Дягилев, Бакст и Сомов, Добужинский и Лансере. Мне нравится русский авангард: «Бубновый валет», «Ослиный хвост». Гончарова – прекрасный колорист, Ларионов – перфекционист в композиции, Кандинский придал смысл абстрактному искусству, Малевич ассоциируется лишь с «Черным квадратом», но у него есть замечательный крестьянский цикл. Вот.

Оказалось, что про картины можно разговаривать. В разговоре всегда участвуют все.

– Посмотрите на «Крик»: одиночество, отчаяние, страх, – экзистенциальные проблемы, которые человеку невозможно преодолеть… – Это, конечно, Энен.

– Но ведь экзистенаци… экзистенализм… экзи-стен-циал… в общем, это можно преодолеть… – Это я, не могу выговорить, заикаюсь, как дурак.

– А пожалуй, ты прав, Петр Ильич… Экзистенциальные философы пытаются понять, как преодолеть отчаяние. Сартр и Камю предлагают спокойно делать свое будничное дело, не склоняясь под ударами судьбы. А Хайдеггер говорит о главных смыслах бытия человека: кто я есть, кем хочу быть, как отвечает мне мир – помогает, препятствует, сомневается?..

– Свинья! Алиса Романовна, вы свинья! Вы все сушки сожрали, так нечестно! – Это Скотина.

Энен сказала: не нужно бояться сказать о чем-то «я это не люблю». «Мне это не нравится» звучит беспомощно, а «я это не люблю» – решительно, например: «Шекспир для меня слишком громогласен» или «Толстой для меня слишком декларативен».

– А пароли-то, пароли? – Это Алиса.

Энен дала Алисе пароли:

– «Люблю русскую портретную живопись» и «Не люблю русскую портретную живопись» – можно и так, и так. «Люблю русскую жанровую живопись» и «Не люблю русскую жанровую живопись» – можно и так, и так. «Ну, это все-таки Репин…» – типа мы слишком умные, чтобы любить Репина, но все-таки это Репин.

Как это было

Мы с папой с шести утра стояли в очереди. Номер написали на руке, на папиной и на моей тоже, папа сказал: «Надо продублировать». Было темно и холодно. У нас был с собой чай в термосе, поэтому мы не так замерзли, как хотели в туалет.

Немецкое консульство открывается в девять. Пускают по десять человек. Мы уже думали, что не успеем, но нам повезло: папу пустили в половине двенадцатого с последней группой.

Папа вышел, и я сразу понял: все хорошо. Он направил в меня палец и сказал: «Хенде хох!», мы стали смеяться, и папа вдруг испугался и потянул меня подальше от консульства.

Папа сказал, что он три раза заполнял анкету, так сильно волновался из-за всего: что паспорт не тот, приглашение неправильное, фотографии не подойдут, а девушка в окне, которая принимает документы на визу, будет расспрашивать его, зачем он едет в Германию. В окне просто взяли его документы и сказали: «Через неделю приходите за паспортом», и папа удивился и сказал: «Как, и это всё?..»

Папа оглянулся по сторонам и сказал: «Ахтунг, ахтунг, русише шпацирен», мы опять засмеялись и пошли к метро «Чернышевская». Папа по своему характеру как все люди: веселый, когда все хорошо, и грустный, когда все плохо. Сейчас у нас все хорошо!

Во-первых, приехала Бабуля! При ней чемоданчик с медалями. Бабуля получила одну медаль как ветеран труда и другую как ветеран войны. Ветеран войны она потому, что в тринадцать лет работала на кухне в военном госпитале, перед приходом немцев госпиталь эвакуировали, и Бабуля вместе со всеми выносила на себе раненых.

Бабуля такая большая, что можно представить, что она выносила на себе раненых.

Ветеран труда она потому, что сто лет работает сестрой-хозяйкой в больнице № 1 в Полтаве, ее там называют «Увидеть тетю Клаву и умереть» за то, что она командует врачами и даже главврачом.

Но к папе она относится с почтением: он коренной ленинградец и первый в ее семье с высшим образованием. На каждый праздник Бабуля присылает папе отдельную открытку, открытки начинаются «Уважаемый Илья Михайлович…», в конце «С уважением, Клавдия Петровна». Папе с ней уютно, и он становится остроумным. Говорит с разными интонациями: «А вы, Клавдия Петровна, сидите, гремите медалями», и они смеются.

В первый вечер, когда стали смотреть телевизор, папа сказал: «Меня трясет от этих демократов, эта перестройка все соки из меня выжала», а мама: «Да, надоело до тошноты…»

– Вы что?! – испугалась Бабуля. – Не говорите так!

Она считает, что есть слова, которые вызывают болезни, как будто человек словами дает своему телу команду, и оно начинает болеть. Если говоришь: «Я это не перевариваю», будет язва, говоришь: «У меня сердце разрывается», будет инфаркт, а если скажешь: «Лопнуло мое терпение», будет приступ гипертонии. Мама говорит: «На мне вся семья», а папа: «Все на моей шее», это означает, что у обоих остеохондроз.

– Вы же медработник, Клавдия Петровна! Кстати, сами вы чуть что говорите: «Я уже голову сломала об этом думать», у вас голова не болит? – уточнил папа.

Бабуля задумалась и сказала:

– Да вроде не болит. Я последнее время все забываю, это да. То утюг не выключила, то счета на квартиру потеряла, а они на буфете… Сколько у меня на отделении постельного белья – помню, за любой год спроси, хоть в пятьдесят девятом, хоть в шестьдесят восьмом, а вот где счета на квартиру, забыла… А они на буфете.

И все засмеялись.

– А у Ларки прыщик выскочил на кончике носа, потому что она сказала мне: «Не суй свой нос в мои дела», – сказала мама, и все опять засмеялись.

– А мама сказала мне: «Не хочу тебя слушать», значит, она скоро оглохнет, – заметила Ларка.

Но мама не обиделась. Когда приезжает Бабуля, становится веселее. И наша семья укрепляется.

Во-вторых, через два дня после Бабулиного приезда папа нашел работу. Это настоящая работа, не то что возить посуду в клетчатых сумках. Один его знакомый предложил ему пригнать машину из Германии. И не один раз, а все время пригонять машины. Это не унизительно, это не стоять на рынке, это даже удовольствие, – после того как нам пришлось продать «москвич», папа скучает по рулю.