Тульский–Токарев. Том 1. Семидесятые–восьмидесятые - Андрей Константинов

…Заканчивавшийся октябрь навевал тоску и уныние. В Питере вообще самое унылое время — как раз конец октября и ноябрь, хотя — есть и любители именно на эту пору, но Артем в их число не входил. Он не любил позднюю осень с ее грязью и сыростью.

В 16-м отделении милиции оперативный состав также предавался унынию, и единственной брезжившей где-то в недалеком будущем перспективой веселья были приближавшиеся ноябрьские праздники вместе с Днем милиции. Но до этих праздников надо было еще дожить. Настроение у сотрудников было такое, что никому не хотелось даже выходить из кабинетов — даже операм по «карманной тяге» — а это уже примета, знаете ли, поскольку именно эту категорию оперов как раз труднее всего было именно в кабинеты запихнуть…

Примостившийся на краю старенькой разбитой тахты Артем с легким удивлением слушал, как валявшийся на той же тахте гроза карманников старший оперуполномоченный Сергей Лаптев вяло пытался «уйти в отказ», разговаривая по телефону с доверенным лицом № 2985/81.

— …Слушай, а ты на завтра, там, или на выходные лучше — перенести не могешь?

Эбонитовая сталинская трубка, перемотанная изолентой и впитавшая за долгие годы ВСЕ возможные гостайны, буквально взорвалась возмущением — так что Лаптев, поморщившись, оторвал ее от уха:

— Ты что, Лаптев, гудрона пожевал?! Как я гастролерам буду указывать?! Вы, мол, лучше в Летнем саду пощипайте… Там Толстой гулял!!! Я тебе что гутарю — эти дни на Урицкого зря-пла-та! Мы работаем, Лаптев?

Старший оперуполномоченный вздохнул, снова прижал трубку к уху и примирительно бормотнул:

— Нина, не хипешуй… У меня же и другие дела…

— Лаптев, — сказало в трубке доверенное лицо. — Я тебя четыре года бесплатно стригу… А ботиночки демисезонные ты мне так и не купил… Чавкаем-с. Вот и все твои дела!

— Не купил, — согласился Лаптев. — Ну, так Нина… Денежек-то — хрю-хрю.

— Да ну тебя, с ботинками вместе!

Опер совместил вздох с зевком и положил трубку на пол — оттуда доносились громкие прерывистые гудки.

Доверенное лицо Лаптева — Нина — заведовала детской парикмахерской на Железноводской улице и имела несколько странные пристрастия — влюблялась исключительно в блатных и притом — в карманников. Доходило уже и до того, что она с ними «выходила на линию», сама, правда, пока еще не воровала, а только так — просто «зырила». Но, учитывая ее бешеную энергию и общечеловеческое свойство развиваться в своих начинаниях, никто из знавших ее оперов (а она обстригала чуть ли не все отделение) ручаться бы за ее законопослушное будущее не стал бы…

— Трубочку прибери, — моргнул Артему Лаптев и скроил морду, как у умирающего Ивана Грозного. Токарев вздохнул и положил мезозойскую трубку на такой же ископаемый аппарат. Лаптев закрыл глаза и сделал вид, что засыпает, а потому не замечает укоризненного взгляда младшего товарища.

— Не пойдем? — выждав тактичную паузу, безнадежно спросил Артем. Упрека в его вопросе почти не чувствовалось, но старший оперуполномоченный умел ловить нюансы, а потому засопел и вдруг заорал, как будто его режут:

— А вот у меня — ботинки прохудились! Носки третий день мокрые — воняют!!! А?!! И всем — насрать!!!

Кабинет Токарева-старшего находился через две двери от лаптевского. Василий Павлович как раз пытался с помощью тупого красного карандаша вычертить кривую успехов по профилактике преступлений по линии хищений с автотранспорта. Сама-то профилактика, честно говоря, отдавала запахом лаптевских носков, поэтому надежда была только на густой красный колор (который и не такое покрывал и замазывал) и твердую штабную руку — но ее-то как раз и заставил дрогнуть дикий вопль про ботинки, носки и про «насрать». Василий Павлович тихонько матюгнулся, спешно достал из-под ножки стола скукоженную старательную резинку, попытался аккуратно провести ею по листу — и порвал бумагу на том месте, где было написано «согласовано». Токарев-старший вскочил, запустил резинкой в стенку и побежал к Лаптеву в кабинет — а там старший опер окончательно принял вид упокоившегося русского царя с Артемом (в качестве скорбящего боярина) в изножий.

— Ты чего орешь? — Василий Павлович гаркнул так, что Лаптев от неожиданности подпрыгнул и сел, мгновенно воскреснув, — а как тут не воскреснуть, если у начальника лицо дергается, словно у контуженного военрука?

— Так а что, Василь Палыч, — забубнил опер — ботинки-то, действительно, — того…

— Того?! — начальник розыска еле сдерживал распиравшие его изнутри эмоции. — Хошь, я тебе со складов ХОЗУ ГУВД сапожищи яловые достану?! Но — с условием постоянной носки!!! И с портянками! Чтобы носки не пахли!!!

— Василь Палыч…

— И галифе и папахой!!!

— Да ладно… Прошью я завтра ботинки… У меня сапожник-айсор свой… Я ж не к тому, чтобы, а просто…

Токарев-старший плюнул с пристоном, развернулся и, как ледокол, пошел в свой кабинет, выкрикивая на ходу:

— У кого исподнее порвалось?! Все ко мне!!!

— Да, Василий Павлович… — выглянул из своего кабинета явно недопонявший призывы начальства Птица.

— Уйди!!! — заверещал Токарев. — Уйди по-хорошему!!!

…Сев в свое кресло, начальник уголовного розыска попытался успокоиться, но попытка не удалась. Тогда Василий Павлович схватил со стола лежавший рядом с лампой мегафон, подаренный ему старшиной РУВД. Старшина знал, что Токарев в сердцах часто орет на подчиненных и срывает голос.

— Товарищи офицеры, немедленно прибыть к непосредственному начальнику! — ухнул в коридор из голубого пластика почти морской (по тембру) приказ. В это время на столе у Токарева зазвонил телефон — таких теперь уже и не сыщешь — с гербом и пометкой «ведение секретных переговоров строго запрещено».

— И? — спокойно и даже отчасти вкрадчиво спросил Василий Павлович, сняв трубку.

— Прогалько тебя волнует… — мембрана завибрировала голосом начальника ОБХСС района.

— Не настолько, как тебе кажется! — среагировал на «волнует» Токарев, но главный «бэх» не обратил на это никакого внимания:

— Мы тут информацию серьезную реализуем… Дал бы мне на обыски четырех хлопцев…

Коллега был нагл, как и большинство «бэхов». Причем, что интересно, — оттого, что их посылали далеко и надолго с такими вот просьбочками — наглость не уменьшилась, а, наоборот, почему-то возрастала.

— Чи-во?! — переспросил Василий Павлович. — Скока-скока хлопцев?! Погодь…

Прогалько ответить не успел, потому что в этот момент в кабинет начали протискиваться опера. Первым они втолкнули Токарева-младшего, которым пытались прикрыться, как щитом. Известный приемчик, не правда ли?

Токарев обвел колючим взглядом лица своих орлов. Орлы состряпали такие лица, как будто их по пустяку оторвали от чтения манускриптов в читальном зале Публичной библиотеки имени Салтыкова-Щедрина. И тут Петров (тот самый, по прозвищу Петров-Водкин) добро и густо рыгнул пивом «Золотой колос» — аж легкий ветерок пошел по кабинету. Это стало тем маленьким камешком, который вызывает обвал в горах:

— Прогалько?! Забирай! Четырех, нет… пятерых забирай!!!.

— Добро, — начальник ОБХСС, не рассчитывавший, честно говоря, ни на одного, удивился и сразу же отключился — пока угрозыск не передумал.

— Что?! Поедете на обыска по — ну, оч-чень серьезной разработке! Наверное, продавщица сельпо на обвесе докторской засыпалась! Таперича обыска! И машину дадут! — орал на остолбеневших подчиненных Токарев. — А как Коявина в ванной утопили — так до Киришей не доехать было! Талоны на бензин — в долг брали! И до сих пор — с приветом, Шишкин! Артем — ты тоже, понятым!

— Василий Павлович! — попытался встрять (а зря) Петров. — Да «бэхи» же скоро и нас понятыми брать будут. Совсем распустились…

— Ты-то куда, еб твою мать! Неделю ж назад, как на губу не попал! Сгинь! Все.

Все вышли, предводимые Петровым, который неделю назад действительно крупно проштрафился. Он фотографировался на звание капитана милиции, и довольный, возвращался из ателье в отделение в кителе, рубашке, припогоненный, но — в индийских джинсах. Ну не нашли по размеру форменных брюк — да и зачем они — не в полный же рост у знамени фотографироваться. От фотоателье до отделения — метров сто пятьдесят, однако их хватило, чтобы Петров попался на глаза проезжавшему мимо заместителю начальника управления кадров ГУВД. Разумеется, он Петрова окликнул — тот быстро оценил оперативную обстановку и побежал проходняками. Но зам оказался настырным и с характером — доехал до отделения, где они с Петровым и встретились, но Водкин снова «пошел в бега», переоделся в инспекции по делам несовершеннолетних и ушел в глухой отказ, чем обозлил кадровика уже по-настоящему. Токарев действительно еле отмазал своего подчиненного от больших неприятностей.