Убийственно жив - Питер Джеймс

Приняв решение, он нажал на педаль до отказа. «Ауди» рванулся вперед, проскочив прямо под носом белого фургона. Лихорадочно сосредоточившись, Вонючка продолжал разгоняться на Приморский парад, пролетая мимо магазинов. Взглянул в зеркало — никаких признаков «вектры». Видно, застряла на развязке.

Впереди горел красный свет. Он притормозил, выругался, снова увидев «вектру», рванул по встречной полосе, понесся как сумасшедший, отчаянно крутя руль. Машина шла следом, почти в дюйме от заднего бампера. Сияющая чистотой. С антенной на крыше. Двое на передних сиденьях. Теперь, в свете собственных подфарников, не осталось никаких сомнений.

Проклятье.

В зеркале виднелись глаза Пакера, запомнившиеся с прежних времен, большие, спокойные, неотступные, пронзительные, как лазер. Помнится, даже когда он откусывал палец, глаза смотрели на него, причем боли в них, как ни странно, совсем не было. Какие-то ненормальные улыбающиеся глаза. Они как будто насмехались над ним… Но хотя его теперь снова застукали за тем же самым делом, копы не собирались выходить из машины.

Какого хрена вы меня не арестовываете?

Нервы дергались, в желудке какое-то дикое животное прыгало на трамплине. Вонючка мотал головой под музыку, но все равно весь дрожал, трясся. Надо что-то делать. Принять еще дозу. Предыдущая скудная быстро выветрилась. Надо постараться найти верный путь.

Постараться понять, почему копы не выходят из машины.

Загорелся зеленый свет. Он нажал на педаль, разогнался на полпути до перекрестка, резко выкрутил руль влево, нырнул на Нижние Рок-Гарденз, едва не столкнувшись со встречным такси. С облегчением увидел в зеркало, что «вектра» проскочила через перекресток.

Набрав скорость на улице с викторианскими террасными домами и дешевыми пансионами, Вонючка снова остановился перед светофором и заметил быстро приближавшуюся «вектру». Не осталось ни тени сомнения, что она преследует именно его.

Глянув в обе стороны, он увидел слева два автобуса, шедшие вплотную друг за другом, носом к хвосту, и, дождавшись последней возможности, дал газ, пролетел перед первым, как ветер. Понесся к Эгремонт-Плейс, сделал резкий разворот, обогнал с неположенной стороны тихоходный «ниссан» на глухом углу, но удача была на его стороне — никто не выехал навстречу.

Потом он с нетерпением ждал просвета в транспортном потоке на перекрестке с оживленной Элм-Гроув. Вдруг далеко позади тьму прорезали фары. Позабыв о просвете, он свернул направо поперек движения, невзирая на скрип тормозов, гудки и мигалки, перевалил через разделительную полосу, рванул вверх мимо брайтонского ипподрома и помчался вниз через пригород Вудингдин.

Поразмыслил, не остановиться ли, чтобы снять прикрепленные номерные таблички, вернувшись к настоящим, поскольку хозяин машины наверняка еще не заявлял об угоне, однако решил не рисковать, не дожидаться догоняющей «вектры» и потому помчался дальше, с кривой ухмылкой игнорируя вспышку камеры слежения, которая зафиксировала превышение скорости.

Через десять минут на загородной дороге в двух милях от ньюхейвенского порта, видя в зеркале пустоту, черноту, разбившихся на ветровом стекле мошек, он сбросил скорость и свернул направо возле указателя «Мидс-фарм».

Сквозь проем в высокой густой живой изгороди выбрался на одноколейную дорогу в кукурузных полях, давно ждущих уборки, через которую туда-сюда шмыгали кролики-камикадзе. Приблизительно через полмили подъехал к большим крепким сараям, служившим когда-то курятниками; справа в открытом с одной стороны амбаре чернели заржавевшие детали давно заброшенной сельскохозяйственной техники. Фары высветили впереди стену огромного, обитого железом склада.

Вонючка остановил машину. Изнутри не пробивалось ни лучика света, машин рядом не было, ничто не намекало на кипевшую в данный момент внутри активную деятельность.

Вытащив из кармана мобильник, набрал номер, заученный наизусть, и, услышав ответ на звонок, сказал:

— На месте.

Электронные двери отворились ровно настолько, чтоб машина проехала в глубокое, как пещера, ярко освещенное пространство, и немедленно начали закрываться. Внутри стояло штук двадцать автомобилей последних моделей, роскошные, самого высшего класса. Два «феррари», «астон-мартин», «бентли-континенталь», два «ренджровера», «кайенн» и несколько не столь редких: «гольф джи-ти-ай», «мазда экс-ар-2», классический желтый «триумф-стаг», новенький «эм-джи». Одни целенькие, другие на разных стадиях разборки. Несмотря на позднее время, над машинами трудились четыре механика — двое склонились над открытыми капотами, третий лежал под спортивным «лексусом», четвертый прилаживал кузовную панель к «ренджроверу».

Вонючка заглушил мотор, и одновременно смолкла музыка. Вместо того откуда-то из дешевого радио послышалась слезливая старая песня Джина Питни и завыла электродрель.

Барри Спайкер вышел из застекленного кабинета, расположенного наверху в дальнем конце, и направился к нему, разговаривая по мобильнику. Маленький, жилистый, бывший боксер легкого веса, региональный чемпион, с коротко стриженными волосами, твердой физиономией, которой вполне можно было бы лед колоть, в синем рабочем комбинезоне поверх пиджака. От него несло тошнотворно-сладким лосьоном после бритья, на золотой цепочке на шее висел медальон. Не обращая внимания на Вонючку, Спайкер подошел к машине, по-прежнему разговаривая по телефону, споря и, судя по виду, пребывая в поганом расположении духа.

Когда Вонючка вылез из машины, Спайкер завершил разговор и замахнулся на него телефоном, как кинжалом:

— Что еще за дерьмо, мать твою? Мне нужен трехлитровый мотор V-6! А тут детский горшок двухлитровый! Такого не требуется. Надеюсь, не рассчитываешь на плату?

Сердце упало.

— Ты… ты же не говорил… — Вонючка выудил из кармана смятый листок бумаги, на котором записывал утром инструкции, и предъявил Спайкеру. На нем дрожащей рукой было написано: «Новая модель „ауди А-4“, откидной верх, автоматика, малый пробег, цвет металлик, голубой, серебристый, черный». — Ничего не сказано про мотор…

— Ты что, с дуба рухнул, черт подери? Если человек покупает хорошую машину, ему нужен и хороший мотор.

— Да и этот работал как зверь, будь я проклят, — воинственно заявил Вонючка.

— Нет. Мне такого не надо. — Телефон опять зазвонил. — Цвет тоже не особенно нравится. — Он взглянул на дисплей, поднес трубку к уху, рявкнул: — Я занят, перезвоню, — и разъединился. — Шестьдесят.

— Сколько? — Вонючка рассчитывал на двести.

— Бери или проваливай.

Вонючка бросил на Спайкера пылающий взгляд. Сукин сын вечно умудряется его кинуть. То краска поцарапана, то покрышки старые, то надо менять выхлопную трубу, то еще что-нибудь. Ладно. По крайней мере, он поимел на парковке тайную прибыль, отплатив гаду пусть маленькой, но приятной для самолюбия платой.

— Где ты ее взял?

— На Ридженси-сквер.

Спайкер кивнул, внимательно осмотрел машину внутри. Понятно, зачем он это делает. Ищет пятнышко или царапину, чтобы еще сбавить цену. Глаза Спайкера жадно сверкнули, уставились под пассажирское сиденье. Он открыл дверцу, нырнул внутрь, выпрямился, держа в руке, как трофей, маленькую бумажку.

— Потрясающе! — хмыкнул он. — Очень мило.

— Что?

— Квитанция на парковку с Ридженси-сквер. Двадцать минут назад. Два фунта. Молодец! Значит, ты должен мне четвертак из заранее выданной суммы.

Вонючка проклял себя за идиотизм.

39

Грубый окрик потряс ее. Испугал. Глаза его остекленели, налились кровью. Напился? Накачался наркотиками?

— Открывай! — повторил он. — Давай, сука!

Она собиралась послать его к черту — как он смеет с ней так разговаривать? Но, понимая его состояние, постаралась успокоить, утешить, вернуть из кошмарного мира. И сняла еще слой бумаги. Безумная игра. Сначала орем и плюемся, потом дарим подарок…

Сняла еще лист, скомкала, бросила на кровать, однако он ничуть не смягчился. Напротив, еще больше взбесился, затрясся от злости.

— Шевелись, сука! Не копайся!

Ее прохватила тревожная жаркая дрожь. Она вдруг испугалась оставаться с ним здесь наедине, как в ловушке. Непонятно, что обнаружится в подарочной коробке. Раньше он никогда не дарил подарков, только цветы в последнее время, когда приходил к ней домой. Впрочем, в любом случае происходит что-то нехорошее, словно мир вдруг сорвался с оси.

С каждым снимаемым слоем бумаги Софи все сильнее боялась увидеть в коробке что-нибудь ужасное.

Наконец дошла до последнего. Под ним чувствовалось что-то наполовину жесткое, наполовину мягкое и податливое, как бы сделанное из кожи. Она догадалась, успокоилась, улыбнулась. Дурачок ее попросту дразнит, блефует.

— Сумочка! — радостно взвизгнула Софи. — Сумочка, да? Милый! Как ты догадался, что мне страшно хочется новую сумочку? Разве я об этом говорила?