Сладкий роман - Людмила Бояджиева

— Брось. Лучше иди ко мне, Вил. — Дикси сдернула со своего столика скатерть и мгновенно оказалась наверху.

— Внимание, дамы и господа, зрелище совершенно бесплатное, — объявила она по-английски. — Большое искусство всегда бескорыстно. Большое искусство — это когда делаешь то, что хочешь, посылая к черту всякие правила.

Она сбросила блузку и, сев на край стола, подозвала Вилли. Возможно, они бы довели дело до конца, но набежавшие официанты и метрдотель прекратили безобразие.

Одна из американок, вырвав Дикси из рук разъяренной общественности, увела её в туалет.

— Умойся хорошенько и приведи себя в порядок, милая. Секс, как протест против нонконформизма и обывательской морали мы снимаем с конца шестидесятых годов. Увы, теперь никого ничем не удивишь. Наши кинодеятели метят в святоши, а сами все свиньи хоть куда. Но в моде нравственность. Пожилая дама поправила очки и потрепав Дикси по щеке, удалилась.

Дикси подняла глаза и увидела знакомое лицо. В узком коридорчике, выложенном зеленоватым кафелем никого не было, только она и Умберто Кьями.

Он невероятно долго смотрел на неё и Дикси застыла, мечтая провалиться сквозь землю.

— Что ты вытворяешь, девочка… — он провел рукой по седому ежику сверху вниз и на секунду закрыл глаза ладонью. — Я боготворил тебя. Я ушел из кино после «Берега мечты» потому, что хотел снимать только эротику. Я сам отрубил себе руку, тянущуюся к запретному.

Ты могла бы стать настоящей большой актрисой. А вместо этого топишь себя в дерьме.

Как слепец, выставив вперед руки, Умберто приблизился к Дикси. Его ладони жадно и трепетно пробежали по её груди, бедрам…

— Э-эх! — горько простонал он и направился прочь. Дикси увидела сутулую спину Старика, его шаркающие, подкашивающиеся в коленях ноги. Она хотела что-то крикнуть вдогонку, предчувствуя, что больше никогда не увидит его. Но слова застряли в горле. Да и что вырвалось бы из её уст благодарность, проклятье, мольба?

Новая лента «Эротических снов» явно не удалась. Гордон Биши буквально держал за руки Жоржа, не давая ему возможности отклониться от установки хозяйки на чистую порнографию. Режиссер четко отработал свой гонорар, сделав из фильма «отхожее место банальнейших непристойностей». А затем хлопнул под носом Эльзы дверью:

— Желаю вам от души завершить свою старость в тюрьме, мадам.

Дикси покинула студию вместе с Жоржем и снова засела дома. Получив за «Девственницу в огне» деньги, Вилли исчез, очевидно, опустившись на самое дно. Наркоман и отчаянный игрок, он успел полностью разорить свою богатенькую подружку — ни вещей, ни драгоценностей, ни «пежо», подаренного Скофилдом у Дикси теперь не было.

Она пристально разглядывала себя в зеркале гостиной, включив большую пыльную люстру и хрустальные бра. Камин полон окурков, золы и мусора, зеркальный овал над ним, в потемневшей бронзовой раме, засижен мухами, а в нем — зябко ежащееся тело, которое показалось Дикси чужим.

«Ну, что мне делать с тобой, дешевая дрянь — добить наркотой или помочь выкарабкаться? Чего же ты хочешь, а? — Дикси подняла стоящую на камине вазу и уже собралась запустить её в свое отражение. Телефонный звонок остановил её. В трубку Дикси вцепилась, как в спасательный круг. Звонил Жорж Самюэль.

— Слава Богу, это ты, Жорж! Мне что-то страшно в последнее время. Не собираешься снимать «ужастики»? Я как раз подойду на роль маньячки-убийцы. — Она нервно смеялась, стараясь унять дрожь.

— Дикси, ты «отличный парень», честное слово. Я имею ввиду, что, наснимав с твоим участием кучу гнусностей, не потерял уважения. Ведь мы смогли бы сделать что-то стоящее, правда? Только я совсем на нулях, детка. А кому нужны заумные неудачники?

— Тебе тоже хреново, маэстро. Эх-ма! Почему это стоящие ребята обречены на вымирание, как мамонты, а гнусные амебы, вроде старой шлюхи Эльзы Ли и её «консультанта» — процветают?

— Подлинный талант должен жить впроголодь, — усмехнулся Жорж. — А я, как оказалось, не подлинный, я хочу есть! И жить по-людски, и работать до одури, но не на Эльзу Ли!

— Не приглашаю к себе похныкать вместе, боюсь ничего путного не выйдет. Мне самой необходим хороший доктор.

— Вот что я тебе хотел сказать, детка: не дури. Поняла? Вилли был и Вилли ушел, забрав с собой «игрушки»… Ларсена нашли вчера мертвым и, говорят, перед тем, как всадить себе в вену тройную дозу, он перевел кое-какие деньги в Мюнхенскую лечебницу, ту, где лечат наркоманов… Эй, ты где?

Выскользнув из рук Дикси, разлетелась на паркете китайская ваза.

— Я тут, Жорж. Невероятно… Монстр стал человеком. У Вилли хватило сил, чтобы остановиться, не спустив все до копейки. В нем что-то было, ведь правда? Что-то значительное…

— А в тебе есть. Есть, Дикси! И ради этой неведомой искорки настоящего чуда ты должна сохранить себя. Ну постарайся, а?

— Я попытаюсь, Жорж, — её голос дрожал и в глазах набухла горячая влага.

— Мне бы так хотелось знать, что я не обманул тебя, как обманываю всех. Что не завлек своими не осуществившимися мечтами в болото и не утопил в нем… — Жорж звучно высморкался. — Вот размазня!

— А я бы хотела когда-нибудь сыграть в комедии, такой развеселой и яркой, и чтобы снимал её ты… Я постараюсь дождаться этого. — По щекам Дикси катились слезы. Она оплакивала всех — Вилли, Жоржа, себя…

Больше она не вспоминала про кокаин, удивляясь, что победа над собой досталась слишком легко — попытки стать алкоголичкой или наркоманкой оказались бесплодны. Трясина выбрасывала Дикси на поверхность, не оставляя грязных отметин.

— Вот это, наверно, и есть — «черная карма», старушка, — объяснила Дикси снова появившейся в доме Лоле свое возвращение к жизни. — Я наказана неуязвимостью, как Вечный Жид, лишенный забвения смерти и осужденный на бесконечные страдания.

— А хочешь я скажу, что дальше будет? Наведешь чистоту, накупишь тряпок, приведешь какого-нибудь хмыря, обещающего сделать из тебя Софи Лорен…

— Стоя на скамейке, Лола с увлечением полировала поверхность зеркала, наблюдая за собой. — Из меня бы вышла настоящая Элла Фитцджеральд. Посмотри — какая милашка! А я и петь могу…

— Ой, только не сейчас. Лучше пророчь дальше. Так что я стану делать?

Расставив перед собой флакончики, Дикси старательно делала маникюр. Лола тяжело спрыгнула со скамейки и воинственно махнув перед её носом тряпкой, так что звякнули хрусталики в бра, заявила:

— А ничего! Будешь валяться вот на этом диване и плевать в потолок. Она сделала паузу и просящим голосом добавила:

— А ведь можно было бы позвонить Скофилду…