Метагалактика 1995 № 1 - Игорь Волознев

Некоторое время они молчали. Потом Эанид, задумчиво поглаживая бороду, произнес: — Мрачновато у него… получилось. Но, в принципе, верно. Так, значит, мы — это черный зенит? Мрачновато. Вообще-то я, ты знаешь, не поклонник их литературы. Вот музыка — это другое дело. Здесь мы действительно близки. — Он снова помолчал. — А еще что-нибудь он тебе читал?

— Да. Правда, больше о другом. Ему ближе размышления.

— Прочти что-нибудь.

Эа привычным движением руки убрала волосы со лба и тихим ровным голосом начала:

«Мы — искры в пламени жизни,Взметнемся и гаснемИ тонемВ потоке бездвижном,Безгласном,Бездонном.Мы — искры в пламени жизни.Оно же горит бесконечноИ будет гореть бесконечно,Сверкнешь ли, истлеешь ты…Пусть время твое быстротечно,Как искры полет быстротечно —В том смысл обновления вечныйИ вечный исток красоты.»

Все трое молчали. Эа закрыла глаза и, видимо, что-то вспоминала. Эан постукивал пальцами по подлокотнику кресла в такт ему одному слышимой музыки. Эанид подошел к окну и, скрестив руки на груди, смотрел в даль. Потом повернулся и улыбнувшись спросил: — Значит, он все понял и уговорил тебя? Девочка моя, уж не влюбилась ли ты в него?

— Нет, — вымучено улыбнулась Эа, — не успела. Да он к тому же женат. Вот если бы здесь, у нас такой человек был, то может быть и влюбилась бы.

— Ну, ладно! — видно было, что Эанид принял решение. Первое — не вешать нос. Второе — об этом никому ни ползвука. И третье — вернись в лабораторию, увеличь в разумных пределах допуски по всем основным параметрам психоплазмы, задай режим последовательного поиска по порогам до двенадцатой величины включительно и оставь аппарат включенным на всю ночь — об этом я договорюсь с Ниифом. После этого — отдыхать! Марш в бассейн или на корт, или куда хочешь, но отдыхать. Понятно? Утро вечера мудренее.

Ночью Эа долго не могла уснуть. Бралась за чтение и откладывала книгу. Смотрела в окно на звездное небо и на тускло мерцающий над горизонтом малиновый с неожиданно возникающими протуберанцами гигантский сгусток, океан живой, дышащей энергии. Может быть то, что было недавно Андреем, его «Я» уже здесь, в этой… бездне? Она снова ложилась в постель и снова не могла уснуть. Под утро, вконец измученная, она задремала. Ей приснился крайне неприятный сон, от которого она быстро проснулась. Силилась его вспомнить, но вспомнила только финал — как по ее обнаженному телу медленно ползла, подбираясь к лицу, холодная и липкая змея. Она снова задремала, увидела сон еще неприятнее, снова проснулась, и так до утра. Напоследок же ей приснился утренний луг, мокрый от росы. Она шла по нему босая. Подол платья намок и прилипал к коленям, но ей не было холодно. Там, в конце безбрежного луга было то, что манило ее и звало к себе. Она уже не шла, а бежала. Из-под ног ее вспархивали птицы, ф-р-р-р шумели их крылья. Одна из птиц вдруг стала огромной, она сделала круг над ее головой и крикнула: — Прощай, Эа… Прощай, — крикнула в ответ Эа, — но кто ты? Птица взмахнула крыльями, золотыми от утреннего солнца, повернула к ней голову и уже издалека донеслось: — Прощай, Эа-а-а, не забывай-ай-а-а… меня-а-а… Эа бежала за птицей изо всех сил, но та удалялась, становясь едва различимой, пока не исчезла совсем. Эа оглянулась вокруг и увидела себя на берегу моря. Оно было неспокойно. Волны с шорохом бежали к ее ногам и, оставив на песке тающую пену, отступали назад. У самого берега на волнах качалась лодка с опущенными в воду веслами. Светило солнце и с моря навстречу ей по золотистому небу бежали розовые облака. Эа проснулась и, не открывая глаз, долго лежала, стараясь запомнить все детали своего сна. Как хорошо, что последний сон был таким светлым, — подумала она, — значит, все будет хорошо. Непременно все будет хорошо.

Примерно через час Эа не вошла, а почти вбежала в лабораторию. Там за пультом ее ВКУ уже сидел дедушка. Он улыбался, — Все хорошо, моя девочка, смотри… На экране во всем полноцветьи дышала видеоспектрограмма. Эа глянула на цифры в углу экрана, — Да, но данные — не совсем те!

— Отличие невелико, — ответил Эанид, — вероятность ложной идентификации по обобщенному показателю — всего лишь около семи на десять в минус девятой, как видишь.

Эа задумчиво слушала звуковое сопровождение.

— Да, — наконец сказала она, — мелодия похожа тоже, но все же отличается. Она пробежала глазами цифры в правой части экрана. — И величина третья, а не первая… С ним что-то происходило?

— Вероятно, — поглаживая бороду сказал Эанид, — обрати внимание на дельта-характеристики, они уменьшаются в четвертом знаке прямо на глазах. Это не может быть случайностью. Когда в последний раз ты выходила на контроль?

— Совсем недавно, сразу же после возвращения сюда — все было в порядке. Это было… это было в их масштабе времени около двух лет.

— Надо отложить под каким-нибудь предлогом твой новый переход, но ненадолго, время не терпит. Нужно все хорошенько просмотреть и взвесить. Случайности в нашем деле должны быть исключены — слишком многим рискуем.

Эти несколько дней были днями томительного ожидания и смутной тревоги. Исследуемый объект за это время «разгорелся» до второй величины, а его дельта-характеристики неуклонно стремились к нулю. Что же происходило там с Андреем? Болезнь? Провалы излучения такой глубины при болезнях еще не встречались. Клиническая смерть, реанимация, а затем медленная реабилитация? И хотя все числовые характеристики психоплазмы все больше нормализуются, на слух «мелодия его души» все же другая.

— Ну и что, — утешала себя Эа, — значит то, что случилось, не прошло бесследно. Каким он теперь стал? Согласится ли на ту роль, какую она ему предложит?

Теперь Эа иногда задерживалась у окна лаборатории, выходящего в сад. Там кряжистые деревья устало покачивали тяжелыми ветками с мясистыми бурыми листьями. Листья — большие с синими прожилками и розоватыми краями — вблизи выглядели довольно живописными. По весне деревья покрывались темно-бурыми, почти черными цветами с ярко-желтой сердцевиной. Осенью на них созревали глянцевитые иссиня-черные ягоды. Только теперь Эа заметила, что птицы в этом саду не водились совсем и эти ягоды никто не клевал. Поздней осенью и в начале зимы перезрелые они осыпались на дорожки сада и расплывались на них чернильными кляксами.

Дедушка предостерег Эа от попыток контакта с деревьями в саду. Она и не пыталась нарушить запрет, но, когда просто дольше обычного стояла у окна, глядя в сад и размышляя о том, что она теперь узнала, у нее возникало ощущение скользкого, сырого и холодного, хотелось отойти от окна и спрятаться за стену.