Алмазная пыль (сборник) - Надежда Тэффи

Амелсар. Царица! Смеет ли раб твой. Он мертв! Сам вынул я копье из раны его. Он не хотел сдаться нам. Я видел, как бросился он на копье, и видел, как оно пронзило грудь его.

Шаммурамат. Как лжет он! Слышите ли, как лжет он госпоже своей? Возьмите, рабы, возьмите его! Глаза ему вырвите. Ослепите его. Слишком много видел он! Положите царевича Арея на ложе мое. Сюда. Тяжко ранен царевич. Но будет ему хорошо со мною, а мне с ним! (Склоняется к трупу Арея.) Как бледен ты, ясный мой! Уйдите отсюда, рабы мои. Царевич болен. Очень болен царевич. Тише. Тише. Коснитесь легкими пальцами лютней ваших… Дышите в свирели тихим дуновением… Воздух окурите ароматами! Тише. Тише. Уйдите! (Все уходят. Уносят факелы. Красноватый свет их чуть зыблется за сводами. Чуть слышно звенят лютни вдали.) Как бледен ты! На белом верблюде привезли тебя под золотым опахалом! Вот алою кровью, словно пурпуром, залиты одежды твои. Как близко я склонилась к тебе! Теперь ты не оттолкнешь меня… Ласковы руки твои в руках моих, и под устами моими покорны уста. Я сама сниму запястья свои для тебя и отстегну ожерелье и разорву сверху донизу одежду свою… Вот я здесь… Вот близки стали мы…

Голос халдея. И наступает полдень Дзохары, звезды души твоей.

Шаммурамат. Арей! Арей! Уста твои! Уста твои!

Свет гаснет мгновенно.

Вся сцена погружается в мрак и безмолвие. Должно чувствоваться, что проходит время. И вот. Пронесся тихий стон, не то звук струнный. Отзвучал. Погас. Замерцал вдали свет. И видно, что на сцене пусто. Тихо выходит Аторага с факелом в руке. Подходит к ступеням у завесы. Там сидит, скорчившись, Зебиба.

Зебиба. Ах! Факел твой!.. Погаси факел твой!.. Страшен мне свет. Вот уже третью ночь сижу я здесь, и от света отвыкли глаза мои навеки.

Аторага (садится около нее). Слышала ль ты стоны страданий ее?

Зебиба. Нет. Нет. Стоны радости, голубиные стоны слышала я.

Аторага. Он мертв.

Зебиба. Пусть так. Голубиные стоны. Я слышала их. Пусть так.

Аторага. Страшно мне. И с тобою еще страшнее. Видела ты Амелсара воина? Ослепили его острием копья, и кровавые слезы текут по щекам его. Слишком много видели глаза Амелсара, так сказала она.

Молчат.

Аторага. Страшно мне! Отчего молчишь ты? Видела я Аведораха, слугу царицы… Отчего молчишь ты?

Зебиба. На царское ложе положили его, прекрасного. Венец царя Нина сомкнула царица над бледным челом его…

Аторага. Молчи! Молчи!

Зебиба. Когда несли, видела я, как колыхались ресницы его. Но бледен, ах, бледен был он!..

Аторага. Аведорах говорил мне… Вместе с другими слугами внес он Арея на ложе. Он говорил – что холодны были руки Арея страшным последним холодом… Не согреет его царица… Вот опять молчишь ты!

Зебиба. Брачный напиток приготовила она из меда и вина и стиракса сокоторийского. Любовное ли забвение найдет она на дне чаши!..

Аторага. Тише! Замолкни! Вот идет кто-то.

Тихо пробираясь около стен, подходит рабыня Дауке и шепчет.

– О страшно. Страшно. Нельзя больше жить. Кончилась жизнь Вавилона. Воют собаки у стен его и не смолкают. Труп непогребенный чуют они.

Аторага. Молчи, Дауке! Дауке!

Дауке. Тысячи курильниц дышат ароматом своим, и дымом благовония покрыт дворец царский, как сладким туманом. Но разве не слышите вы дыхание тлена? Плачьте! Плачьте! Рвите одежды свои. Ибо настал конец великому городу, и воют собаки у стен его.

Две ночи не выходила луна на небо, и солнце покрылось тучами. Опустели тихие улицы, и звенят и кричат камни под ногою одинокого. Говорит народ: вот оденут труп в одежду царскую и будет мертвец властвовать над нами. Осквернила Шаммурамат и себя, и дом свой, и весь народ свой. Но вот поднялся царевич Ниниас, сын ее, сын Нина, сына Ассура Великого, и погибнет царица, и будет спасен народ.

Тихо раздвигается ткань завесы и снова сдвигается. Чуть белеет лицо Шаммурамат. Темная одежда на ней, и женщины ее не видят. Стоит недвижно.

Дауке. Собрались жрецы и воины, пошли к царевичу и не смеют войти сюда. Слышите вы вопли их? Нет. Тихо, тихо здесь! И вы обе тихие. Тихие, отчего молчите вы? Страшно вам?

Пляшут жрецы вокруг жертвенника и острыми пронзают себя копьями. Страшные творят они заклинания и не смеют войти сюда. От осквернения трупом спасут ли себя? Я бедная рабыня госпожи своей, я трижды очертила себя факелом и пришла сюда. Чего нам бояться? Рабыни мы. Вот придут сюда жрецы и воины и сожгут нас за то, что служили царице Шаммурамат. На костре из мирры и кипариса в славу своей Иштар сожгут они нас! Разве вы боитесь? Разве страшно вам?

Зебиба. Не боюсь я и не страшно мне. Но темная сковала мою душу тоска, но не знаю я ничего и не могу ничего. Вышла бы я к стенам города и выла бы вместе с собаками и скребла бы ногтями холодную землю. Что могу я? Что знаю я?

Аторага (вскакивает). Идут сюда. Слышу топот их…

Зебиба. Молча идут они…

Дауке. Идут молча.

Зебиба. Что несут они нам? Страшны шаги их в молчании!

Аторага. Ах, лучше бы вопили они и проклинали и грозили нам… Страшно молчание их!

Дауке. Воющие собаки не так страшны, как страшны мне эти молчащие!

Показывается свет за колоннами. Приближается. Идут жрецы в белых одеяниях, за ними воины, народ. Шествие останавливается за сводами. Выходят вперед жрецы и, воздев руки, восклицают.

Жрец заклинатель. Злые духи, Аллалы – разрушители радостей, телалы – черные воины, маскимы – терзающие – сгиньте!

Все жрецы. Семеро вас! Семеро вас – трижды семеро! Сгиньте!

Жрец заклинатель. Священный огонь Гисбар! Ты пламя золота! Великое пламя, исходящее от сухого тростника! ты пламя меди! ты покровитель в огненно змеящихся языках! ты вестник Меродаха! очисти нас! Алалов, телалов, маскимов истреби!

Все. Семеро их! Семеро их! Трижды семеро! Да сгинут!

Жрец заклинатель. Да не встанет на нас Нимтара – дух чумы и не поднимется Идпа – дух горячей болезни, рождаемой мертвыми. Да увидят они образ свой и устрашатся. Из белого кедра факел мой! И прогонит огонь белого кедра злую силу и рассеет ее по горячему морю пустыни и в холодную пустыню моря ввергнет ее. О, дух неба, Зи ана-Ана, к тебе взываю! О, дух земли, Зи-ки-а, Эа, к тебе взываю!

Воины. Царевич Ниниас с нами. Да царствует Ниниас!

Показываются над головами воинов высоко поднятые носилки Ниниаса. Он сидит недвижно, закованный в золото высокой тиары.

Народ. Смерть Шаммурамат, убийце царя Нина! Смерть осквернившей Вавилон, город великих!

Вытягивает вперед руку Ниниас и возглашает.

– Женщина Шаммурамат! Вот несут рабы мои чашу и трезубец и конское копыто для трупа, который укрыла ты. И несут еще чашу и еще трезубец и конское копыто для могилы твоей! Женщина Шаммурамат, осквернившая трон отцов моих, да погибнешь!

На мгновение показывается среди толпы лицо царевича Гимиара. Безумны глаза его. Он сорвал с головы золотую цепь и потрясает ею в воздухе и кричит.

– Обнажите чело ее! Волчица она, пожирающая трупы! Прогоните ее, обнаженную, в пески пустыни. Пусть скитается и воет. Львы растерзают плечи ее и разорвут когтями красные губы. Проклято имя ее!

Шум разрастается, охватывает стены дворца, рев, как морской прибой на улицах города, и вот, покрывая его, раздается голос Шаммурамат. Она выступает вперед и, вытянув руки, склоняет голову.

Шаммурамат. Да царствует Ниниас, царь Вавилона! Вот кланяется ему Шаммурамат, рабыня его.

Шум сразу обрывается.

Да царствует Ниниас! Вот, там на ложе моем лежит труп Арея, сына Арама, царя Урарту. Был врагом нашим Арей. Слышишь, народ вавилонский? Арей был врагом твоим. Он сражался с тобой, он колол копьем воинов твоих и рубил их мечом, а рабы считали отрубленные головы, толкая их ногами. Ты слышишь, Ниниас, царь Вавилона? Так повели же рабам твоим, пусть возьмут тело Арея, врага нашего, и, зацепив крючьями, влекут его по улицам в пыли и в грязи; пусть дети кидают в него камнями и женщины издеваются над прахом его! Слышите, вы, рабы царя вавилонскаго и слуги его? Издевайтесь над трупом Арея – он был врагом господина вашего. Распните его на стене города! Пусть ветер плюет горячим песком в лицо его и грудь его клюют черные птицы! Радуйтесь дождю, заливающему глаза его, и благословляйте град, секущий плечи! Спешите, спешите! Пусть солнце в восходе своем светит на радость вашу…

Все мечутся, срывают завесу, бегут дальше, и слышатся торжествующие крики толпы. Часть народа уходит за своды, уносит Ниниаса. Остаются только царица и рабыни.