Феникс в огне - М. Роуз

— Забудем о том, что произошло сегодня. Когда я в последний раз был в Лондоне, в корпункте случайно встретил Эмму и предложил как-нибудь собраться всем вместе. Она как-то вся сразу стушевалась, затем сказала, что вы разошлись и ты уехал. Твою мать, Джош, в чем дело?

Райдер не ожидал, что ответить на вопросы личного плана ему будет труднее, чем рассказать про стрельбу в гробнице, однако это оказалось именно так.

— Мне нужно было вернуться в Нью-Йорк и кое с чем разобраться.

Чарли удивленно поднял брови.

Джош оставил без внимания этот вопрос, не высказанный вслух, но журналиста это не устроило.

— Что произошло? При чем тут Нью-Йорк? Что ты делаешь здесь?

— Если я скажу, то ты решишь, что я спятил, и задашь еще сотню вопросов.

— Задавать вопросы — это мое ремесло.

— У меня нет ответов, которые не показались бы тебе бредом сумасшедшего.

— Я все равно готов их выслушать. Джош лишь рассмеялся.

Чарли понял, что снова наткнулся на глухую стену.

— Хорошо, забудем об этом. Дружище, я тебе могу чем-нибудь помочь?

— Было бы очень неплохо, если бы ты перестал приставать ко мне с вопросами.

На этот раз рассмеялись оба. Чарли остался еще ненадолго, теперь уже просто как друг, за что Джош был ему очень признателен, после чего ушел, чтобы подготовить репортаж о состоянии здоровья профессора Рудольфо и ходе полицейского расследования.

Вечером, без десяти семь, Малахай наконец ответил на звонок, поступивший на его сотовый. Он объяснил, что весь день провел в посольстве, работая над тем, чтобы добиться освобождения Джоша, потом узнал, что Габриэлла решила эту задачу, что само по себе было чудом, и с тех пор пытался получить для Райдера разрешение покинуть страну.

— Но в этом мне не повезло. Итальянские власти не хотят выпускать вас из страны. Вы являетесь свидетелем ограбления и покушения на убийство.

— Хорошо, что хоть не подозреваемым.

— Не совсем так. Полиция намекает на то, что считает вас причастным к случившемуся.

— Но я же дал описание преступника и сообщил все то, что от меня требовали.

— Все ли?

— Черт побери, Малахай!..

— Вряд ли итальянцы действительно вас подозревают, но они хотят, чтобы вы оставались здесь, на тот случай, если им удастся поймать этого типа. Вы являетесь единственным свидетелем.

Джошу совсем не понравилась вероятность застрять в Риме. Провалы в прошлое, так донимавшие его, здесь были слишком реальными, пугающими и непонятными. Джош уже не мог сказать, где он живет — в настоящем или в прошлом.

— Профессор Рудольфо тоже свидетель.

— Как у него дела?

— Не очень.

Малахай вздохнул.

— Почему бы вам с Габриэллой не покинуть на какое-то время больницу и не вернуться в гостиницу? Мы смогли бы вместе поужинать. Не может же она просидеть там весь день.

— Я попробую, но не думаю, что она согласится уехать. Габриэлла сейчас не в том состоянии, чтобы вынести все в одиночку. Я должен оставаться с ней.

На самом деле все было гораздо сложнее. Джоша не покидало ощущение, что его долг, его искупление состоит в том, чтобы оставаться с Габриэллой, провести это бдение рядом с ней. Более того, он сознавал, что этого будет недостаточно, хотя и не мог объяснить, почему так считает.

Около десяти вечера Габриэлла спустилась из палаты и доложила, что Рудольфо стало несколько лучше. Врачи выставили ее вон и приказали отправляться домой.

На улице уже стемнело. Они вышли из больницы, и Джош внимательно огляделся по сторонам.

— Я нисколько не удивился бы, если бы нас здесь караулили журналисты, — сказал он. — Но похоже, все в порядке.

Джош действительно ожидал встретить здесь Чарли Биллингса, но им также двигало и чувство осторожности. Мысль о том, что ему может угрожать опасность, сделала фотографа еще более осмотрительным. Он не забывал и о том, что рядом с ним была Габриэлла.

Они подошли к машине, и Райдер забрал у женщины ключи. Она жутко перенервничала, шла словно в тумане и была не в том состоянии, чтобы садиться за руль. Даже о том, как ехать до ее дома, Габриэлла рассказывала ему, спотыкаясь через каждые несколько слов.

Серый седан проводил их до ряда минимум столетних пятиэтажных жилых домов, теснившихся на узкой улочке недалеко от Ватикана. Джош к этому времени был уверен в том, что за ними следит полиция, и это доставило ему заметное облегчение. Он поставил машину на стоянку, даже не потрудившись проверить, здесь ли седан.

Затем Райдер проводил Габриэллу наверх, даже не спрашивая, хочет ли она этого. Недавно он сказал Малахаю, что она не в том состоянии, чтобы оставаться одной. То же самое можно было сказать и про него самого.

Джош надеялся, что на кухне у Габриэллы окажется бутылка виски, но ему пришлось довольствоваться бренди. Рюмки хранились именно там, где он и предположил, в шкафчике, висевшем над мойкой. Габриэлла приняла рюмку из его рук и тотчас же автоматически поднесла ее к губам.

Какое-то время оба молчали.

В гостиной почти не было личных вещей, если не считать нескольких стопок книг и большой фотографии в кожаной рамке, на которой была изображена девочка лет трех, улыбающаяся в объектив. Сходство малышки с матерью не вызывало сомнений. В первую очередь это были глаза — такие же золотисто-карие. Но взгляд Габриэллы был наполнен любознательностью и укрощенной силой, а у девочки он был мягким и мечтательным.

Габриэлла увидела, что Джош разглядывает фотографию, и ожила впервые за этот день.

— Это Куинн. — Ее взгляд стал таким же мягким, как у дочери.

На Джоша это почему-то произвело сильное впечатление.

— Сколько ей?

— Почти три года. Я безумно скучаю по ней.

— Отец, конечно же, заботится о дочке.

— Няня и дедушка. Да, мой папа в ней души не чает.

Джош тотчас же подумал о том, что он зря заговорил на эту тему.

Лицо Габриэллы застыло. Она явно силилась не показывать свои чувства.

— Мой муж тоже был археологом, специализировался на подводных исследованиях. У него что-то произошло с аквалангом. Он погиб за три месяца до рождения Куинн.

— Извините.

Она пожала плечами.

— Он занимался своим любимым делом.

Внезапно ее голос полностью лишился чувств, что нисколько не удивило Джоша. Он и сам прекрасно знал, что значит запирать в себе боль, горечь потери, любовь. Ему захотелось подойти к женщине, но он почувствовал, что лучше не делать этого.

— В его гибели есть какая-то благодать, но это несправедливо по отношению к нашей дочери, — продолжала Габриэлла. — Она с самого рождения недополучила то, что должно было принадлежать ей по праву.

— Я вас прекрасно понимаю.

— А сколько вам было лет, когда ушел ваш отец? — спросила она.

— Двадцать. Я всегда считал, что это случилось слишком рано. Но по сравнению с вашей дочерью я прожил со своим отцом целую жизнь.

Джош внезапно заново ощутил боль утраты с такой силой, что сам этому удивился.

— Куинн постоянно вспоминает о своем отце, хотя никогда его не видела. Она говорит мне, что папа ушел не навсегда. Пусть все так думают, но на самом деле это неправда, и она его когда-нибудь обязательно разыщет.

— Что вы ей на это отвечаете?

Габриэлла пожала плечами.

— Может, она понимает что-то такое, о чем я могу только догадываться?.. Бывает, дети поддерживают связь с теми, кто ушел из жизни, тогда как взрослым этого не дано. Порой мне кажется, что они знают то, из чего мы с вами уже выросли.

Она отпила большой глоток бренди и продолжила:

— Но ведь вы разбираетесь в этом гораздо лучше меня, не так ли? Вы, Малахай и Берил.

Настал черед Джоша пожать плечами. У него не было настроения говорить о фонде и своей работе. Он боялся показаться холодным профессионалом в разгар близкой, доверительной беседы.

— У вас есть дети? — спросила женщина, словно прочитав его мысли.

Джош сам не думал, что у него на лице что-то отобразилось, однако от Габриэллы это не укрылось, потому что она сразу же извинилась:

— Я затронула больную тему? Простите, ради бога.

— Ничего страшного. Я хотел детей, но моя жена — моя бывшая жена — их не хотела. Это и стало камнем преткновения.

— Из-за этого вы и разошлись?

— Не совсем, хотя да. Может быть. — Джош рассмеялся, услышав собственные слова. — Наверное, это стало началом. Эмма журналистка. Мы жили в Англии. Каждый из нас думал прежде всего о своей карьере. За год мы проводили вместе максимум дней шестьдесят. Клей, который, возможно, и удержал бы от распада другую пару, уже здорово подсох к моменту нашего первого кризиса.

— Именно первого?

Джош ответил не сразу. Он не привык обсуждать свою личную жизнь. Дело было не в том, что ему было неуютно разговаривать с Габриэллой. Наоборот, все было чересчур легко, и это беспокоило его.