Вчерашний скандал - Лоретта Чейз

Перегрин видел каирских танцовщиц. Даже находясь на публике, и будучи полностью одетыми, они двигались так, что наводили на непристойные мысли. На частных приёмах они заходили куда дальше, временами оголяя свои груди и животы, или танцуя в одном лишь поясе. Несмотря на способности их удивительно гибких тел, Лайл удерживал голову на плечах.

Оливия сейчас стояла перед ним, сердясь и не пытаясь его соблазнять. Строго говоря, одежда закрывала её тело с головы до ног, — и он терял от неё голову.

Если бы Николс не подошёл к двери.

— Который сейчас час? — спросил Перегрин.

И какой день? Он всё ещё видит сон?

— Половина седьмого, — ответила девушка.

— Утра?

Она улыбнулась ослепительно и опасно.

— Если мы выедем сейчас, то приедем в Йорк до заката.

— Выедем? — спросил Лайл. — Сейчас?

— Мы легко обгоним почтовый дилижанс до Йорка, — пояснила она.

— Я спал всего три часа, — возразил он. — Что с тобой такое?

— Я бы хотела как можно скорее приехать в Горвуд, — ответила Оливия. — Чем быстрее мы доедем, тем скорее сможем завершить нашу миссию, и тем скорее ты сможешь вернуться в Египет.

Она оглядела его сверху донизу:

— Ты, кажется, не готов?

— Разумеется, я не готов.

Ещё одна ослепительная улыбка.

— Ну, что ж, тогда ты приедешь в Йорк, когда приедешь, осмелюсь сказать.

Оливия повернулась и ушла.

Перегрин стоял в дверях, недоверчиво глядя, как она неторопливо уходит по коридору, покачивая бёдрами.

Он попятился в комнату и закрыл дверь.

— Я знаю, что это, — проговорил он. — Это месть.

— Сэр?

Вошёл Николс, неся поднос.

— Я заметил, что леди готовятся уезжать, — сказал он. — И подумал, что вы пожелаете выпить кофе.

Глава 8

Ещё мальчиком, Лайл однажды наблюдал, как почтовый дилижанс отправляется на закате в путь от «Таверны Йорка» на площади святой Елены.

Он сомневался, что Оливия увидела это сегодня. Возможно, она со своей свитой прибыла вовремя, но они доехали только до «Джорджа» на Кони-стрит. Это была большая старинная гостиница, чей причудливый островерхий фасад с необычными фигурами датировался шестнадцатым веком.

Когда Лайл прибыл на место, наступила ночь, и почтовая карета давно уехала. Он проехал больше сотни миль за этот день. Перегрин неистово мчался, чтобы не думать о прошлой ночи, и останавливался ненадолго по той же причине. В настоящее время он должен был быть слишком уставшим и голодным, чтобы думать, но его совесть не умолкала.

Граф с трудом одолел лестницу и прошёл по коридору. Он словно издалека услышал чьи-то торопливые шаги.

Оливия вышла из-за угла столь быстро и неожиданно, что Перегрин едва успел собраться, как она в него врезалась. Хотя он слегка пошатнулся от удара, но его руки сразу поднялись и обняли девушку, чтобы удержать её от падения.

— Я знал, что ты станешь по мне скучать, — проговорил Лайл.

Не самое благоразумное высказывание в свете того, что случилось прошлой ночью.

Не отпустить её немедленно было так же не самым разумным действием. Но Перегрин был, прежде всего, мужчиной, а уж после человеком благоразумным, и поэтому он поступил так, как поступает мужчина, когда кружевная масса женственности падает в его объятия.

Оливия была облачена в целые мили чего-то тяжёлого и шелкового, с кружевами и оборками. Не меньше шести миль ткани пошло на огромные дутые рукава. То есть она была одета везде, кроме тех мест, которые действительно следовало бы закрыть: плечи молочной белизны и щедрый обзор груди. Девушка была тёплой, хорошо сложённой и нежной, и на какой-то головокружительный миг Перегрин забыл о том, почему ему следует её отпустить.

Оливия томно взглянула на него синими очами.

— Я ужасно по тебе скучала, — проговорила она прерывающимся голосом. — Часы тянулись как целая вечность. Как я вынесла разлуку, не могу сказать, но это истощило последние запасы моих сил.

Девушка обмякла. Сильная усталость и цветущая женственность в его объятиях, превратившая графа в идиота, заставили Лайла ровно на три секунды поверить в то, что она в обмороке.

Затем он вспомнил, что это же Оливия.

— Я на лошади с самого раннего утра, — сказал он. — У меня затекли руки, вместе со всем остальным, и я, вероятно, уроню тебя. Весьма вероятно.

Оливия выпрямилась и несильно толкнула его.

Перегрин отпустил её, сделав два шага назад.

— Либо дело во мне, — сказал он, — либо на тебе надето гораздо меньше обычного.

— Это платье для ужина, — ответила Оливия.

— Но ты не на ужине, — возразил он. — Ты бегаешь по людной гостинице в состоянии помешательства.

— Потому что они удрали, — пояснила девушка. — Наши дамы. Стоило мне отвернуться, как они сбежали.

— Учитывая изнурительную поездку, которую они пережили сегодня днём, это неудивительно, — сказал граф. — Оливия, в самом деле, тебе ведь известно, что антиквариат нуждается в нежном обращении.

— Они не антиквариат, — проговорила она. — Это две проказливые женщины, которые и близко не одряхлели, и они отправились блуждать в ночи.

Оливия взмахнула руками, в своей обычной манере, заставляя нежную плоть, выставленную напоказ, волноваться самым вызывающим образом.

Перегрин попытался отвести взгляд, но он устал, и это оказалось непосильной задачей для его силы духа.

— Они вбили в себе в головы, что необходимо посетить кафедральный собор, — говорила Оливия, — поскольку они не были там со времён пожара. И пожелали осмотреть усыпальницу.

Лайл отвлёк свой разум от созерцания сатанинской плоти. Он припомнил, что некий безумец два года назад устроил пожар в Йоркском соборе. Среди обломков обнаружили большую усыпальницу под клиром.

— Они захотели копошиться в недрах сгоревшего собора, — произнёс он. — Ночью. Это безумие даже по твоим меркам.

— Не копошиться, — поправила его Оливия. — Это не то, что ты со своими могильниками. Они лишь хотят, чтобы у них кровь застыла в жилах. Пепелище ночью представляет собою неотразимое зрелище. И в нескольких минутах ходьбы отсюда — очень удобно. Они давным-давно должны были вернуться.

— Я их разыщу, — сказал Перегрин.

Будь они неладны. Он умирает с голоду. Он почти бредит наяву от недосыпания. И теперь ему предстоит бродить по улицам Йорка, разыскивая двух престарелых лунатичек.

— Я сама их найду, — ответила Оливия. — Они моя проблема, и я сама виновата, что позволила им втирать мне очки. «Хорошая ванна и сон — это всё, чего я хочу». — Она мимикой изобразила леди Купер. — Безнравственные обманщицы. Они знали, что это то, что я собираюсь делать. Мне следовало сообразить. Они вздремнули перед завтраком. А потом вечером. Они прекрасно отдохнули и до краёв полны энергии. Мне следовало заподозрить, что они что-то затевают. Я виню только себя. Возьму несколько лакеев и найду их.