Бурят (СИ) - Номен Квинтус

Однако «свято место пусто не бывает»: вместо уволившихся рабочих тут же удалось набрать других — в основном приехавших из европейской части страны. И не только рабочих, в Верхнеудинск приехал даже Александр Васильевич Ливеровский — которому тут же Николай Павлович подкинул весьма непростую работенку. Впрочем, последнее к общению со Сталиным отношения не имело…

А отношение к этому имело то, что уже в конце июня, после очередной телеграммы из Москвы, на всех станциях от Читы до Новониколаевска постоянно дежурили «подменные паровозы». Много паровозов, причем больше всего паровозов именно серии «Э». Так что скорость прохождения составов по дороге увеличилась сразу в полтора раза: раньше на каждой станции и каждом полустанке паровоз (и состав) простаивал больше часа пока его перезаправляли топливом, наливали воду, смазывали то, что в смазке нуждается (то есть почти всё) — а теперь на то, чтобы отцепить от состава прежний паровоз и прицепить новый, требовалось где-то пять минут. А если учесть, что станции и полустанки на дороге располагались менее чем в пятидесяти верстах, а скорость грузовых составов редко превышала тридцать верст в час, то такое повышение скорости выглядело и вовсе незначительным.

Поздней ночью одиннадцатого августа поднятые по тревоге паровозные бригады отправились в очередную командировку: по «литерному» расписанию в Омск вышли сразу четыре состава, в которых было всего по два пассажирских вагона — и по три новеньких «декапода». Этот трюк был уже отработан: чтобы поезду из Верхнеудинска доехать до Иркутска, его требовалось перезаправить трижды — но ведь можно просто переставить паровозы в составе. А чтобы доехать от Иркутска до Красноярска, поезда требовалось перезаправить уже минимум шесть раз — его ведь и там можно просто подцепить уже заправленные паровозы. А декаподы могли (правда, не на Кругобайкальской очень кривой дороге) разогнаться и до семидесяти километров в час, так что выехавший ранним утром из Верхнеудинска Николай Павлович в Иркутск приехал уже к полудню, а в полночь прибыл и в Красноярск. В десять утра его поезд миновал Новониколаевск, а в шесть вечера — прибыл в Омск.

С собой он захватил обещанную Сталину «помощь»: в отдельном вагоне ехало сорок два бойца из Министерства госбезопасности во главе с полковником Малининым. И этого, по мнению Николая Павловича, было достаточно. То есть не совсем достаточно, следом за ним (и уже без безумной спешки) следовали двадцать эшелонов с солдатами. Двадцать эшелонов, по шестнадцать вагонов, в каждом по сотне человек… В принципе, для серьезной войны — немного. Однако войны — они сильно разные бывают.

До Москвы поезд из Омска доехал почти за четверо суток: даже литерные поезда быстрее проехать были не в состоянии. Да еще и повезло в том, что паровозы «О», отремонтированные в Чите и Хабаровске, в основном пока ходили по уральскому направлению. Но Николая Павловича в Москве, собственно, никто не ждал: Сталин безвылазно сидел подо Львовым, остальным «вождям» было не до какого-то там «председателя Забайкалья». Впрочем, Николай Павлович и сам не рвался с ними пообщаться, так что лишь вечером семнадцатого он «удостоился» краткой беседы с товарищем Каменевым, который всего лишь «правил Москвой»:

— Товарищ Андреев, мне сказали, что Забайкальцы готовы нам предоставить определенную военную помощь. Думаю, что некоторая помощь нам бы весьма пригодилась.

— Вас дезинформировали, — решил блеснуть новым выученным им словом Николай Павлович. — Мы не готовы оказывать помощь, мы ее оказываем. И не некоторую, а весьма существенную. Но оказать вам помощь на фронте мы готовы при определенных условиях.

— О каких условиях вы говорите? Страна в опасности!

— Ваша страна. И мы готовы оказать вашей стране помощь на фронте, но нам нужно, чтобы никто ее оказывать нам просто не мешал.

— Что значит «не мешал»?

— Это значит, что части Забайкальской Советской армии не будут подчиняться никаким красным командирам — у нас достаточно более чем опытных офицеров. И мы будем действовать по своим планам, поскольку все ваши планы становятся известными полякам даже раньше, чем вашим собственным войскам.

— Что вы имеете в виду?

— Видите ли, в вашем руководстве — не только и не столько в войсках — есть некоторое число людей, крайне симпатизирующих полякам. У нас существует довольно неплохая разведка, и нам прекрасно известно, что всё, что решают здесь, в Москве, становится известным в Варшаве в тот же день.

— Кто⁈ — не произнес, а проревел Лев Борисович.

— Извините, раскрытие этой информации приведет к раскрытию и сотрудников нашей разведки, а этого мы допустить не можем. Нам вполне достаточно знать, что вы свои планы в секрете держать не можете, а при таких условиях победить поляков у вас не получится. Поэтому мы будем держать фронт, не ставя ваше руководство в Москве в известность. Это — раз.

— А что еще?

— Солдаты и офицеры нашей армии носят нашу военную форму, используют наши воинские звания — и вы отдадите приказ о том, чтобы к ним с вашей стороны не проявлялось никакой агрессии. Вы же член ЦК? Вот по партийной линии и прикажите. В конце концов, мы одно дело делаем, а кто во что одет и как обращается к окружающим — это уже не столь важно.

— Офицеры⁈

— Вот именно, причем эти звания носят и военные чины, и железнодорожные. Если не нравится, я немедленно поверну все мои эшелоны обратно.

— И… и много у вас эшелонов?

— Пока сюда отправлены тридцать два полка. Понадобится — можем еще два раза по столько же отправить, но пока нужды в этом мы не видим.

— Вы считаете, что этих полков хватит, чтобы победить поляков?

— А мы их и не собираемся побеждать. Мы их собираемся остановить, выгнать с русской земли, причем выгнать так, чтобы они и думать забыли о том, что на Россию можно нападать. И для этого нашей армии хватит… в качестве помощи армии вашей. В любом случае мы не собираемся делать за вас всю работу, мы лишь поможем вам ее сделать. Но мы отвлеклись, у меня есть еще и третье условие.

— И какое же?

— По завершении этой войны Советская Россия передает в состав Забайкальской республики Белостокский уезд.

— Это почему?

— Потому что я так хочу. Потому что в Белостоке дом моих предков стоит. Потому что при этом условии мои войска остановят поляков на границах уезда и не пустят дальше.

— Я не уверен, что Владимир Ильич…

— Чтобы добавить вам уверенности, передайте Владимиру Ильичу, что я Белостокский уезд заберу в любом случае. Заберу его у поляков или у Советской России, и вы увидите, что сил у меня для этого достаточно.

— Давайте об этом поговорим позже.

— Давайте, я готов это обсудить и после ужина.

— Я имел в виду…

— Я имею в виду после сегодняшнего ужина. Мне не позднее завтрашнего утра нужно письменное согласие вашего правительства о передаче Забайкальской республике Белостокского уезда. Да, и для согласования наших действий откомандируйте в мою армию полковника Гиттиса. Я понимаю, что вы лишаетесь одного из самых опытных ваших командиров, но ведь это временно, и к тому же поможет быстрее остановить поляков.

— Вы считаете Гиттиса опытным? Да он отступил перед поляками разве что не бегом!

— Он уступил территорию, но сохранил армию, которая чуть позже территорию забрала обратно. А ваш этот… как его… Тухачевский забрал территорию, причем не нужную России территорию — и потерял армию, поэтому вскоре вы останетесь и без армии, и без территории. Ну, если мы все же не поможем… Вы готовы продолжить обсуждение после ужина? Тогда я откланиваюсь… до завтра.

Положение на фронте было настолько паршивым, что утром Лев Борисович положил на стол перед Николаем Павловичем подписанный Лениным «Договор о передаче в юрисдикцию Забайкальской республики Белостокского уезда». А перед обедом в консульство Республики (созданное по согласованию со Сталиным в Москве) «сопровождающие его лица» привели выдающегося специалиста по железным дорогам Юрия Владимировича Ломоносова. Николай Павлович за обедом с большим удовольствием пообщался со столь известным специалистом, выслушал его рассказ о трудностях управления разоренными железными дорогами и методах борьбы с саботажем. А затем приказал «сопровождающим лицам» тушку специалиста закопать где-нибудь в тихом месте Подмосковья…