Зов пахарей - Хачик Даштенц

Этот неистовый, похожий на дервиша проповедник обходил село за селом, возбуждая ненависть ко всему, что дурно и губительно, и пробуждая любовь ко всему, что возвышенно и полезно для родины и общего дела.

У Утеса были сподвижники, которые так же, как он, отсидели срок в султанской тюрьме. Одним из них был мушец Кото Акоп, который был заключен в крепости Синопа и Акры. Другого звали Карнена Мкртыч. Это по их указанию, Утеса и Карнена Мкртыча, сасунцы в свое время разоружили Андраника, разрешив таким образом возникший между ними спор.

Утес был всегда один, одетый, как бедный крестьянин, без оружия и, как правило, передвигался ночью. С посохом в руке, с бурдюком за спиной, под покровом ночной тьмы, он переходил из провинции в провинцию, из деревни в деревню, подготавливая массовое народное восстание среди армян.

Султанское иго он считал самым большим злом на свете. Из горького опыта своих земляков он знал уже и то, что стучаться в двери европейских держав и ждать от них помощи, по крайней мере, наивно; окончательно же он утвердился в этом после печального похода Мосе Имо в Англию. Гайдуки в борьбе с султаном, говорил Утес, должны надеяться только на самих себя, установив связь со здоровыми революционными силами, день ото дня крепчающими в борьбе с романовской династией.

«Мы наивно верили, что Англия и рыцарская Франция нам помогут, но обе эти державы нас обманули, у обеих совесть перед нами нечиста. Армяне, я говорю вам – Европа лжива. Не верьте ей никогда», – убеждал Утес.

Народ в Тароне любил этого скромного, мужественного человека, который был словно выходцем из старых мушских преданий.

Заглядывали ли вы когда-нибудь в темную пещеру? Замечали ли вы, сколько там таинственных закоулков? Таков был русоволосый, низенького роста, щуплый человек этот. Он был словно темная, таинственная пещера. Едва возникнув, он тут же исчезал. Днем он прятался в чьем-нибудь хлеву, а по ночам совершал большие переходы – с посохом в руках, с бурдюком за спиной.

Но каково было мое изумление, когда я узнал в избившем меня тщедушном мужчине с маленькой бородкой того самого крестьянина Арменака, у которого я несколько лет назад взял коробку табаку в Красном Дереве. Ему не было дела до того, что я сидел в тюрьме и, подвергая свою жизнь опасности, вывел жеребца Андраника из окружения.

Но вот я неосторожно оглянулся на окликнувший меня женский голос, и он подверг меня за это жестокому наказанию.

И вот что примечательно: бил он меня той самой палкой, которую отломил в моем присутствии, провожая меня до околицы. Я помню, он еще сказал, что из этого крепкого дерева наши предки в древности делали стрелы.

Геворг и золотые монеты Но дать клятву фидаи и подвергнуться строгостям еще мало. Для того чтобы стать настоящим гайдуком, нужно иметь оружие. Мне вспомнились слова Родника Сероба, обращенные к армянскому крестьянину: «В стране султана вы можете остаться без хлеба, но без оружия ни в коем случае».

Но где взять-то его?

Чтобы раздобыть одну-единственную винтовку, Геворг Чауш дошел до самого Алеппо. А мне куда податься?

Я подумывал пойти в Муш и совсем было уже решил попросить денег у моего деда Ованеса или же у дядюшки Бдэ и купить на эти деньги винтовку.

Я пребывал в этих размышлениях. Но тут Геворг Чауш сказал мне строго:

– Не время еще тебе идти в Муш. – И, взяв меня с собой, туманной ночью пришел в Сулух.

Геворг знал в долине Муша каждую нору и каждый камушек. Дорогу он мог найти с закрытыми глазами.

То, что он убил своего дядю, расправился со старостой Аве, с Халимом-агой и в особенности битва при монастыре Аракелоц – все это создало ему такую славу, что султанских чиновников при одном его имени бросало в дрожь.

На северной стороне горы Сим есть маленькая деревушка под названием Фетар, лицом она повернута к долине Муша. Как-то раз пришел сюда из Муша один бек по имени Юсуф, принес подделанную бумагу – дескать, село это – поместье его дедов. И построил этот бек в Фетаре двухэтажный дом и десятки лет подряд взимал с армянских селян большую подать. Геворг Чауш пригрозил раз Юсуфу – не тронь, мол, невинных людей, землепашцев фетарских. На следующее же утро Юсуф арестовал жалобщиков и, придя в Фетар с войском и жандармами, разорил деревушку, камня на камне не оставил, после чего спокойно вернулся в Муш.

Геворг Чауш с несколькими гайдуками забрался в усадьбу Юсуфа-бека, убил злодея, забрал награбленное золото, раздал все крестьянам Фетара, а на груди убитого оставил записку: «Убит через жестокость свою».

Геворг вел большую работу, чтобы восстановить дружбу между армянами и курдами, пошатнувшуюся в дни правления султана Гамида. Вообще надо сказать, что Геворга боялись и почитали одновременно. Ему приписывалось, кроме всего, огромное обаяние, даже турецкие шейхи и те клялись его именем, таков ореол был вокруг его имени.

Случалось, когда он приближался к армянским селам, колокольцы начинали звенеть и люди поздравляли друг друга: Геворг Чауш, дескать, пришел.

Известны случаи, когда он ночью неожиданно заявлялся в курдское поселение и стучался в дверь старейшины со словами: «Вы что дрыхнете, что заставляете Геворга Чауша ждать перед закрытыми дверьми, что в дом не зовете? А ну принимайте гостя!» И глава целого аширетства, объятый ужасом, открывал дверь, смиренно приветствовал Геворга, целовал стремя его коня.

Обычно Геворг долго не задерживался в таком доме. Он говорил беку, мол, проходил мимо села и решил проведать своих друзей, узнать, как их здоровье.

Но этот наш ночной визит был несколько иным.

Некий сборщик налогов по имени Фатим прославился своей неслыханной жестокостью и обидами, которые он причинял армянам и айсорам, наведываясь в их села. Хитроумными запутанными дорожками Геворг привел меня в полночь к жилью этого сборщика налогов. Постучался в дверь:

– Фатим-эфенди!

В ответ ни звука.

У Фатима был слуга-армянин по имени Амти. Этот Амти и спрашивает из-за дверей:

– Кто там?

А я ему в щелку тихим голосом:

– Геворг Чауш пришел, открывай.

И Геворг спросил:

– Фатим-эфенди дома? Видеть его желаю.

– Дома, но спит, – шепчет Амти в щелку.

– Поди разбуди его, скажи, что у порога его сам Геворг Чауш стоит. Специально из Муша пришел, чтобы повидать его.

Амти ушел, и мы услышали, как он пытается поднять со сна хозяина:

– Фатим-эфенди! – И снова: – А Фатим-эфенди!

– Ну что там, чего тебе?

– Геворг Чауш пришел, желает тебя видеть.

– Геворг Чауш? – изменился в голосе ага.

– Он самый.

– Тот, что убил агу Фетара? – промямлил Фатим-эфенди заплетающимся языком.

– Другого Геворга Чауша нет, – ответил слуга.

– Где он сейчас?

– Стоит перед нашими дверями.

– Спроси, что ему нужно?

Амти возвращается, говорит нам:

– Фатим-эфенди спрашивает, чего желает Геворг Чауш.

– Скажи ему, что Геворг Чауш велит дать четыреста золотых.

Амти пошел к хозяину.

– Геворг Чауш требует четыреста золотых. – И от себя добавил: – В наказание за то, что взимал подать с народа и мучил людей незаконным образом.

– Почему так много просит?

– Не знаю, он сказал – четыреста.

– Ладно. Я дам эти деньги. Но возьми с него слово, что он про это никому не скажет.

Я увидел в щелку, как Фатим-эфенди встал с постели, накинул на себя халат и со светильником в руках ушел в какой-то закуток, потом вернулся с мешком в руках. Протянул его слуге и говорит:

– Ровно четыреста золотых. Не забудь про условие.

– Геворг-эфенди, – сказал слуга, подавая нам мешок с золотом, – Фатим-эфенди просил никому не рассказывать об этом случае.

– Что ж, можно, – сказал сасунец и, пожелав Амти спокойной ночи, притворил дверь сборщика налогов.

Я подхватил мешок, и мы пошли обратно.

Геворг Чауш знал, у каких несчастных отобрал сборщик налогов эти с трудом заработанные деньги.

«Дядюшка Улианос, не спишь? Держи свои двадцать золотых, купишь себе завтра упряжку», «Айсор Саак, вижу, детишкам твоим не спится от голода. Вот тебе пятнадцать золотых, купи молока деткам», «Кум Мартирос, вот тебе десять золотых, подправь балки в погребе, вот-вот обвалятся»… Так, следуя из села в село, поднимался Геворг Чауш на кровли самых бедных домов и бросал в ердык горсть золота.

Подошли мы к последнему селу. Здесь на отшибе стоял чей-то дом. Я увидел веревку, привязанную между тополями. На ней белела пара мужского белья и пара шерстяных носков. Год назад хозяин этого дома ушел и не вернулся, бросил жену и ушел из села. Жена его каждую субботу стирала одежду мужа и развешивала во дворе, чтобы прохожие думали, что в доме есть мужчина. А иногда, забравшись на кровлю, принималась пришивать пуговицы к рубахе или же делала вид, что латает протертое место.

Когда ее спрашивали: «Салви, а где же Мкро?» – она отвечала: «Только что с поля пришел, отдыхает». Или же говорила: «В горы Мкро ушел, скоро вернется». Или же: «Воду вот грею, Мкро купаться будет». Изо дня в день придумывала Салви разные отговорки, смущенно пытаясь скрыть отсутствие мужа, в надежде, что когда-нибудь Мкро вернется домой. Соседи догадывались, что Мкро давно уже нет дома, но делали вид, что верят Салви. Кое-кто из них видел, как поздно ночью, когда все село спит, Салви плачет одна, сидя возле лучины.