Боль - Ольга Богуславская

Потом, уже дома, полистав старые тетради, нахожу записи к ненаписанному тогда материалу. А она начала со слов: "Мы живем на Лосином острове". Я так и написала: "Лосиный остров".

Что ж, на Лосином острове произошла история, старая как мир.

Жили-были мама с сыном.

Сын был маленький, а мама — молодая. Когда Жене исполнилось пять лет, мама вышла замуж. Так в доме на Лосином острове появился второй Женя, большой и веселый. И стали они жить-поживать, маленький Женя ходил в детский сад, потом в школу, мама работала в ателье закройщицей, а большой Женя работал в НИИ начальником отдела.

Тут у меня в тетрадке написано слово "машина" и дважды подчеркнуто.

Потом они купили машину, красные "жигули" первой модели. Большой Женя оказался на все руки мастер, на своей красной "копейке" они ездили отдыхать, куда хотели, а потом, когда времена изменились, большой Женя занялся извозом, поменял "копейку" на "трешку", и все было хорошо.

Это у меня в тетрадке обведено: "все было хорошо".

Я так делаю, когда мой собеседник долго рассказывает про что-то.

Значит, Тамара Васильевна долго рассказывала, как было хорошо. Может, и правда было.

А потом большой Женя стал кричать на маму.

Почему?

Раздражала.

А раньше не раздражала. Так бывает. Так часто бывает. Просто не все кричат, а большой Женя начал кричать.

А маленький Женя стал кричать на большого.

Тут у меня написано через весь лист наискосок: "перестали ездить на море". Ясное дело, перестали, потому что большой Женя ушел. Нет, вы неправильно подумали: он ушел к своей матери.

А потом он вернулся. И снова стал кричать на маму.

Я спрашивала Тамару Васильевну:

— Муж вас бил?

— Нет.

— Изменял?

— Нет.

У меня в тетрадке много таких "нет".

Но что же тогда?

Большой Женя стал издеваться над Тамарой Васильевной. Все, что она делала, было не так. Она некрасиво ела, неуклюже ходила, носила одежду, которая ей не шла, пользовалась духами, которые ей не подходили, слишком громко разговаривала по телефону, слишком тихо отвечала на вопросы, которые ей задавал муж, старалась отдать Жене-маленькому лишнюю котлету и самый большой апельсин, ей не нравились друзья большого Жени и нравились приятели маленького — все, все было не так.

А маленькому Жене, который, кстати сказать, к тому времени, о котором идет речь, стал тоже большим, — подросшему маленькому Жене в маме нравилось все. Она пекла очень хорошие пироги с маком, прекрасно шила, помогала ему делать уроки, ходила с ним в кино и ездила на экскурсии, покупала подарки знакомым барышням, её любили на работе, она никогда ни с кем не ссорилась, потому что не любила, и всегда говорила маленькому Жене: кто ругается, у того лошадь спотыкается.

Однажды большой Женя сказал маленькому какие-то слова, из-за которых тот встал, оделся и уехал к маминой сестре тете Наташе. Тетя Наташа, та, что вышла из темноты возле редакции, сказала маленькому Жене, который уже носил обувь сорокового размера, что все будет хорошо, и оставила у себя. А сестре она сказала, что все будет плохо, потому что парень приехал сам не свой, лег на диван и лежал как мертвый, и даже взял у Наташиного мужа сигарету и выкурил её не поморщившись.

Тамара Васильевна больше всего расстроилась из-за этой сигареты, а сестра ей сказала, что расстраиваться надо из-за другого. Может, Тамара Васильевна её не расслышала?

Женя-маленький вернулся домой, и вроде все пошло по-старому.

Вроде даже большой Женя говорил, что летом поедут в Новгород. Всей семьей. А погожим майским днем, когда на Лосином острове поют соловьи, которые не прячутся от людей, Женя-маленький взял утюг и убил Женю-большого.

Тамара Васильевна в это время была на балконе, развешивала белье. Когда она вошла в комнату, муж лежал ничком на полу, и из головы текла кровь, много крови. А рядом валялся утюг, старый чугунный утюг, который ставили на крышку большой кастрюли, в которой квасили капусту.

Милицию вызвали соседи. Тамара Васильевна страшно кричала и звала на помощь.

Соседи видели, как сын с матерью сидели на полу, обнявшись, и плакали. И ещё соседи видели, как Женя-маленький на прощание погладил маму по лицу. Милиция не мешала. Соседи это запомнили. Потом приехала тетя Наташа, но Тамара Васильевна этого не знает: с ней случился инсульт.

Всю эту историю, очень страшную и страшно обычную, и рассказала мне Тамара Васильевна, когда приехала в редакцию после того, как начала поправляться. Мне было тяжело с ней разговаривать. Она с заметным усилием заставляла левую руку держать сумку, платок, фотографии. Фотографий она привезла целый пакет. Они выпали из непослушной левой руки, и мы долго подбирали их, а они снова выскальзывали из рук. Она хотела, чтобы я посмотрела на её сына, а я не хотела смотреть, потому что я знала, что ничем не смогу ей помочь.

Классическая "бытовуха". Все просто, и на единственный вопрос имеется единственный ответ. В квартире были трое: мама, папа и сын. Папа обидел маму. Кто его убил? Сын.

Следствие длилось всего три месяца, Женя во всем признался, и я никогда в жизни не держала такого короткого приговора. Ему дали семь лет, и после того как из колонии начали приходить первые письма, умерла Женина бабушка, мама Тамары Васильевны. Не выдержала. Да и как можно было выдержать: из трех бабушкиных детей только у Тамары Васильевны был ребенок. И — такое.

И вот теперь Женя вернулся.

Я приехала домой и позвонила.

Мы договорились, что я приеду, хотя никто не смог бы мне объяснить, зачем я позвонила и зачем поехала. Странное дело: больше всего поразило меня то, что Тамара Васильевна приехала с сестрой.

На Лосином острове уже улыбалась весна. Мне показалось, что здесь поют другие птицы и готовятся зазеленеть совсем не те деревья, что чахнут в центре Москвы. Зазеленеть прямо под снегом, не дожидаясь, пока будет можно.

Дверь открыла Тамара Васильевна. Она была в приветливом ситцевом халате и смешных тапочках с кошачьими мордами.

— Сын привез, — сразу сказала она, поймав мой взгляд.

Сказала так, будто сын приехал с турецкого курорта.

На пороге комнаты невесть откуда появилась черная кошка. Она небрежно посмотрела на меня яркими изумрудными глазами и исчезла так же неожиданно, как появилась. Я ещё подумала: дорогу перешла. В комнате на диване сидел тот самый человек, чьи фотографии мы собирали на полу в редакции. Это был именно тот самый человек, тот ребенок с беспомощными глазами, но только он вырос, и жизнь переделала портрет на свой вкус. Глаза те же, да нет, я ошибаюсь. И у ребенка, который защищал мать, был другой, детский подбородок, и, наверное, он дрожал в тот последний миг. А может, именно в тот миг он и перестал дрожать.

Маленький Женя встал, мы поздоровались за руку. Больше он ни разу не посмотрел в мою сторону. Наталья Васильевна принесла чай, пироги, пельмени.

— Женюша, сметану забыли…

Он принес сметану.

— Сынок, а там ещё с капустой…

Принес блюдо пирожков с капустой.

— Жень, поможешь клеить обои?

Любимая тетя Наташа. Обои? Да, поможет.

— Знаете, Ольга Олеговна, нам так понравились ваши статьи про Англию. Женя говорит, что в колонии их читали по очереди…

Вот. Прозвучало слово "колония". Зачем?

Женя сразу кивает головой, и я понимаю, что ни статей, ни Англии в колонии не было. Там было что-то другое, о чем ни со мной, ни с матерью, ни даже с Богом человек, который сидит напротив, разговаривать никогда не будет. Почему этого не понимает его мать?

Говорят, что человек, который смог убить другого человека, в то самое мгновение переходит в другой мир. Там все в точности как в этом, но только снаружи. Например, цветут те же цветы, но пахнут иначе. Да, может, запах важнее всего. Ведь запах — это суть, поэтому его нельзя описать словами.

А ещё говорят, что человек привыкает ко всему.

Да, и вот что ещё говорят: будто есть боль, которая хуже смерти.

В тот день, когда Тамара Васильевна в первый раз приехала в редакцию, она привезла с собой Женины тетрадки и письма из колонии. Я говорю ей об этом, мы идем в другую комнату, она достает из платяного шкафа старую матерчатую сумку и осторожно извлекает оттуда те самые тетрадки. Там есть ещё его школьные альбомы для рисования. Тамара Васильевна хочет их убрать, но я прошу разрешения взглянуть. Домики, человечки, деревья. Одно дерево особенное, нарисовано на отдельном листе: на нем растут груши, яблоки и конфеты. И подпись: "Лета".

Еще Женя любил рисовать машины. Среди листочков с грузовиками и паровозами выделяется картонка с неровно обрезанными краями. На картонке изображен агрегат, отчасти похожий на швейную машину, но почему-то с трубой. Он стоит на празднично украшенном столе, и из него вылетают лепешки. К лепешкам ведет большая красная стрелка, и над ней объяснение: "катлеты". И, наконец, картина к 8 марта. Она наклеена на крышку от конфетной коробки и при необходимости может стоять на столе или висеть на стене. На картине изображена особа женского пола, на что в первую очередь указывают красная юбка и башмаки на каблуках. У особы кудри, бант, серьги, ридикюль, она улыбается до ушей, вокруг летают птички и бабочки, и внизу подпись: "Мама, я тебя льублу".